white lilies, sweet lies and nine misfortunes

      в свои двадцать два таками чика закопала все свои мечты в старые доски, покрыв их слоем ненужных бумаг и книг. состригла челку и сожгла волосы вместе с надеждами на берегу реки, где часто пыталась исчезнуть. достала из своей головы всю радость и, кажется, выкинула, заменив ее серостью бытия вместе с пустыми глазами и бесконечной бессонницей. потому что таками чика не способна на что-то большее. пока в ее жизни не появляется ватанабе еу.       чика смотрит на нее украдкой, улыбаясь каждый раз и начинает засыпать, во сне чудесный мир создавая. где она счастлива, где не существует никого кроме них, где все идеально. и таками начинает верить, верить (не)отчаянно, будто ребенок неразумный. потому что не привыкла — новые ощущения всегда срывают крышу под корень. в свои двадцать два таками чика, кажется, обретает смысл жить?       потому что когда еу остается одна, чика узнает об этом из тупых сплетен и долгих звонков на ее номер. обязательно прибежит, потреплет по макушке пепельной, скажет, что мацуура недостойна была и проклянет судьбу раз пятьдесят, за то что вообще связалась с этой тупицей канан. не друзья, да и пусть — таками знает о еу больше, чем когда-то знала мацуура, это точно. поцелует легко в висок и расплывется в улыбке, словно живой (настоящий) человек. а ватанабе посмотрит взглядом пустым, не поймет ничего и лишь расплачется. в истерику впадет и реветь будет, по слогам складывая 'ка-нан' словно аутистка, пытаясь зажечь сигареты, спалив ноготь дотла. но ничего изменить не сможет, знает же прекрасно.       чика смотрит в тихий силуэт еу и отчаянно вновь помочь хочет, несмотря на то, что никто ей не верит. стоит над душой каждую секунду, улыбаться пытается и будет ватанабе смешить какими-то историями из жизни, что давно потеряли срок годности. начнет жить рядом со своей (невзаимной) любовью, пропитываясь счастьем все сильнее, да так, что начнет сама в него верить.       чика наконец успокаивается спустя две чертовых недели сталкинга за еу, вдыхает холодный воздух прямо в легкие и кидает с балкона всю свою пыль, закидывая голову на перила. лунный свет светит прямо в глаза, цепляясь за ресницы бесцветные. чувствует, что скоро все закончится. сорвется с цепи, затрещит по швам словно дешевая куртка и распадется на осколки. — да к черту всё. и тихо-тихо уходит, ступая голыми пятками по паркету.       сердце бешено колотится, разрывается, выпрыгивает из груди. раздватри — таками не сможет, не успеет. хватается за последнюю надежду, потому что не может иначе. да и не хочет. смотрит на любовь собственной жизни будто в первый раз, пытаясь понять, что же не так. подходит ближе, в объятьях крепких сжимает, а ватанабе чувствует блеклое ничего. снова. чика чувствует лишь холод, биение своего сердца, разочарование и опустошение, что скребется внутри. надеется — скоро закончится. скоро-скоро, буквально сейчас. но ничего не происходит.       стеклянные слезы падают на руки еу, обжигая слишком болезненно. впиваются будто тысяча игл, заставляя неметь. пальцы удерживают еще сильнее, отпускать не желают — потому что боятся. ватанабе не понимает, убирает пальцы таками со своих плеч, встает и уходит. не понимает зачем, не понимает почему. но не может ничего сделать. чика хлопает глазами, заставляя осыпаться бесцветные ресницы. а затем кричит, что есть силы чтобы наконец перестать испытывать жуткую боль.       ватанабе забрали в психичку – таками слышит от бывших коллег, что наконец радовались освобождению новой должности. а заодно освобождению от чертовых болезненных криков, что гремели тут каждый день. чика махает им рукой в последний раз, а затем бросается в полет с крыши блядской больницы 'уранохоши', что заставила сгнить кучу людей. в том числе, таками чику, ватанабе еу, куросаву дайю, куросаву руби, охару мари, цушиму йошико, куникиду ханамару, сакураучи рико. и куда же без нее – мацууру канан. они надеются, что больше никогда не вернутся сюда вновь.