Passing stranger! you do not know how longingly I look upon you, You must be he I was seeking, or she I was seeking, (it comes to me as of a dream)
- Он снова пялится... - Слава смотрел куда-то поверх его плеча, и Ваня точно знал, куда он смотрит. - Да пускай пялится, дядь. Пусть любуется на нашу неземную красоту и очарование, пока может. Среди его говнарей дружков, стопудово, нет таких крутых чуваков, как мы, - Ваня даже не стал оборачиваться. Вот ещё, больно надо тратить время на каких-то мажоров и представителей "золотой молодёжи". Слава внимательно глянул на него без улыбки. Ване не очень нравился Слава без улыбки, в такие моменты он всякий раз творил или говорил какую-то еботню. - Он смотрит не на нас, и ты это знаешь. Он смотрит на тебя. Ну вот, что и требовалось... Ваня скривился так, словно у него разом заболели все зубы. Не мог он, что ли, промолчать? Хотя "промолчать" - это явно не про Славу. Светло передёрнул плечом, будто стряхивая невидимую руку, и зябко поёжился. Он терпеть не мог, когда на него смотрели, особенно - так пристально. Особенно - люди, которые были ему не то, чтобы неприятны, но без внимания которых он бы точно обошёлся. Впервые он ощутил на себе этот взгляд в начале года, когда в их класс пришёл новый ученик. Пришёл - и тут же стал всеобщим любимцем. Ну как же, мальчик из обеспеченной семьи, не урод явно, открытый и контактный - Ваня (хотя какой там Ваня, - подумал Светло. - С его модными импортными шмотками и бесконечными фотографиями из Америки и прочих заграниц в Инстаграме ему больше подошло какое-нибудь такое же выёбистое имя, типа Джонни) без проблем влился в коллектив одиннадцатого класса А, легко и непринуждённо нашёл там своё место, и ему даже не стали устраивать пресловутые проверки на прочность, коими так любят испытывать всех новеньких в школах. Евстигнеев сразу же окружил себя самыми популярными учениками, олицетворявшими собой всё то, что так ненавидел Ванечка Светло - вещизм, потреблядство, повышение собственной значимости засчёт унижения других людей, погоня за дешёвой школьной популярностью. Новенький вызывал у Вани какие-то амбивалентные чувства. С одной стороны, нельзя было сказать, что он оказался снобом, или сибаритом, или просто неприятным человеком. Нет, всё было как раз наоборот. Евстигнеев был хорошим другом и товарищем, на уроках знаниями не блистал, но и дурака не валял. И улыбка у него была... хорошая - неохотно признавал Ваня. Красивая улыбка была, чего уж... Просто громкий дружелюбный новичок оказался слишком открытым, слишком напоказ для образцового интроверта Ванечки. Он искренне не понимал, как можно находить общий язык буквально со всеми, как можно строить планы на вечер с человеком, которого ты узнал всего час назад, как можно ощущать себя в своей тарелке в толпе людей, которые постоянно говорят, смеются, прикасаются. В первый же день Евстигнеева вызвали к доске для демонстрации классу, как зверушку, и попросили немного рассказать о себе. Ванечка внутренне передёрнулся, представив себя на его месте. Перед людьми он робел и вряд ли смог бы выдавить из себя хоть одно связное предложение, стоя под оценивающими взглядами десятков глаз. Но Ваня без всякого смущения вкратце рассказал свою биографию: родился в Пушкине, жил в Америке из-за работы отца, недавно вернулся в Россию. - Фига, какой модный тунец, - протянул над ухом Слава, и Светло от неожиданности прыснул в кулак. Потом поднял глаза и увидел, как новенький оглядывает класс и как его взгляд будто бы споткнулся об его, ванечкино, лицо и на секунду застыл, словно запоминая, изучая. На перемене Иван, ко всеобщему изумлению, подошёл к парте, где сидели Слава и Ваня, и дружелюбно пригласил к себе на вечеринку. Смотрел он при этом только на Ванечку, отчего казалось, что он обращается только к нему. Светло недоумённо приподнял бровь и промолчал, давая Славе возможность отказаться за них двоих. Когда Евстигнеев отошёл, заметно расстроившись, Слава хохотнул и пихнул Ваньку локтем в бочину: - Кто-то на тебя запал, походу. Может, всё-таки стоит сходить на пати? Глядишь, и тебе перепадёт чего. Ваня поморщился и вяло огрызнулся: - Пошёл он нахуй. Мы с ним даже не знакомы. Новенький Ваня оказался понятливым мальчиком и оставил Светло в покое. Светло покой не оценил. Слишком часто он чувствовал на себе чужой взгляд. Слишком часто почти физически спиной ощущал, что на него смотрят. При этом Евстигнеев, похоже, искренне полагал, что Ваня этого не замечает. Он весьма ненатурально делал вид, что таращится вовсе даже и не на Ваню, а куда-то за его плечо, мило краснел и прятал глаза, когда Светло сердито начинал сверлить его взглядом в ответ. В общем, он точно не походил на типичного "плохого крутого парня" из клишированных романтических комедий, но Ваня всё равно не доверял ему. Просто на всякий случай. - Братан, хочешь, я пойду и навешаю ему пиздюлей? Он меня напрягает реально, - Слава, как хороший друг, всегда готов был встать грудью на защиту своего бро. - Ну, в смысле бить я его, конечно, не буду, так, скажу, какой он душный и криповый. Нет, но если хочешь, могу и леща дать, у меня ж смотри, какие мускулы, перед такими детками никто не устоит. Слава похлопал по бицепсам, которых - Ваня знал - у него отродясь не было. Но Светло покачал головой. Через неделю у них должно было пройти первое ежемесячное (в планах) собрание Антихайпа, и нужно было подготовить хороший материал для привлечения народа. Пускай смотрит. Ему было весело и безразлично.***
Ване Евстигнееву всегда удавалось сразу находить общий язык с людьми. В силу частых переездов он отлично прокачал навыки общения и коммуникаций. Он отлично чувствовал настроения и эмоции человека, мог подстроиться под малейшее изменение в тоне собеседника и слово "социофобия" ему было совершенно чуждо. Ещё Ваня любил наблюдать за людьми, особенно, за незнакомыми. Он смотрел на маленькую девочку в метро и представлял, какой сложится её судьба. Незаметно улыбался, глядя на парочку, крепко держащуюся за руки, и выдумывал для них свадьбу и последующую семейную жизнь. Замечал старушку в автобусе - и тут же выпадал из реальности, раздумывая о её прошлом, о горестях и счастливых минутах, о взлётах и падениях. Когда родители подарили ему его первый телефон с более-менее хорошей камерой, Ваня стал тайком фотографировать незнакомых людей, стараясь как можно более полно зафиксировать на снимке их "внутреннего человека". Скоро в мобильном не осталось памяти, и Евстигнеев выгрузил всё на ноутбук, а затем скачал простенькие программы для обработки фото и стал с энтузиазмом экспериментировать. Его хобби заметили родители и подарили полупрофессиональный фотоаппарат. Пускай сын лучше долгое время проводит за компьютером, обрабатывая полученные фотоснимки, чем ходит по клубам и бухает, - с одобрением думали они. Ваня коллекционировал не только собственные снимки, он коллекционировал ещё и самих людей. Точнее, их внешность. Он с жадностью рассматривал толпу, вычленяя из неё отдельные сегменты - вот идёт парень, он стесняется своих веснушек и рыжих волос и даже не догадывается, в какого солнечного яркого человека он превращается летом. Вот сидит девушка, по неписанным канонам красоты она не может считаться красавицей из-за близко посаженных рыбьих глаз и слишком большого носа, но была бы ванина воля - и благодаря его снимкам девушка убедилась бы, что прекрасна. Таких необычных людей Ваня бережно хранил в своей памяти, в минуты скуки играя с ними в голове на своих мысленных фотосессиях. Когда Евстигнеевы вернулись в Россию, встал вопрос о дальнейшем ванином обучении. Отец настаивал на частной дорогой школе, но Ване было слишком лениво вставать ни свет ни заря, чтобы приезжать к восьми утра куда-то за тридевять - хоть и элитных - земель. Он сам нашёл крошечную школу прямо за углом дома и настоял, чтобы его приняли именно туда. И стоя в первый же день у доски, завороженно глядя на будущего одноклассника, сидящего на задней парте и с вежливым равнодушием смотрящего на него в ответ, Ваня понял, что это было лучшее решение в его жизни. У одноклассника - тоже Вани - оказалась замечательная, чудно ему подходящая фамилия - Светло. Евстигнеев против воли улыбнулся, когда впервые услышал её. И правда, Ванечка - по-другому его называть просто не получалось, но делал это Ваня только мысленно, резонно полагая, что за такую фамильярность можно и по ебалу получить - был ярким, невероятно живым, со светлой улыбкой и озорными искорками в глазах. Он заразительно смеялся, громко говорил, активно жестикулируя и, казалось, редкое осеннее солнце начинало светить ярче, когда Ваня входил в класс. К сожалению, по какой-то непонятной причине Светло категорически отказывался идти с Евстигнеевым на контакт. Отвечал односложно, глядел безразлично, недовольно дёргал плечами на все ванины предложения прийти на вечеринку, сесть вместе за парту, а на вопрос, можно ли его пофотографировать, вообще фыркнул и с какой-то злостью процедил: - Попустись, дядь. Ване ничего другого не оставалось, как смотреть издалека. Он вполне осознавал, что если будет откровенно пялиться, то Светло ещё больше разозлится, хотя Ваня, хоть убейте, так и не понял, чем он ему так не понравился. Поэтому он тихонько наблюдал со стороны, в столовой, в библиотеке, на уроках, подмечая нежность во взгляде, с которой Ваня говорил о своём коте, морщинки на лбу, когда задача на уроке попадалась действительно сложная, насмешливо-презрительно искривленные губы, когда кто-то из одноклассников в очередной раз отпускал дурацкую шутку о его любимом кардигане или свитере. Поэтому, став за пару недель поистине экспертом в области Вани Светло, Евстигнеев не мог не заметить, что всякий раз, как взгляд Ванечки падал на него, его лицо словно застывало, а губы поджимались, превращаясь в тонкую злую полоску. А ему так хотелось, чтобы эти губы были чуть добрее по отношению к нему, чтобы в их уголках оживала та самая, знакомая светлая улыбка, какая появлялась, когда Ваня говорил со Славой или смотрел на Юлю. Поэтому больше всего Ваня любил те моменты, когда ему удавалось подловить Ванечку одного - такого настоящего, не замечающего его глаз и от этого не выставившего наружу свои колючки, какого-то даже... беззащитного в своей естественности. Евстигнеев в такие моменты особенно был осторожен в своих взглядах, потому что Светло, как и все сверхчувствительные и неуверенные в себе люди, остро ощущал их на себе и инстинктивно противился им, тут же закрываясь и защищаясь. Посмотришь на него в упор - и сразу лоб прорезает сердитая складка, взгляд холодеет и становится тревожным, губы закусываются. Ни секунды Ваня не остаётся спокойным, начинает ёрзать, будто стремится поскорее скрыться от смотрящего на него человека. Они в библиотеке. Ваня сидел, сгорбившись над книгой, делал вид, что читает, но на самом деле из-под ресниц наблюдал за Ванечкой. Тот спал, сложив руки на учебнике и - вот удача - повернув голову в его, ванину, сторону. Евстигнеев мог не скрываясь смотреть на него, узнавать новые детали его лица, которые до этого не замечал, не боясь, что Ваня снова закроется и зло прошипит какую-нибудь колкость. Только теперь, когда он был таким уязвимым, неподвижным, Евстигнеев мог как следует рассмотреть его. Черты лица Вани были будто бы незавершенными, в них удивительным образом сочетались ещё детская угловатость и уже взрослое, мужское изящество. Рот приоткрыт и чуть смят из-за неудобной позы, Ване бы так хотелось, чтобы хоть раз он сложился в улыбку при виде него. Ресницы подрагивали, а нос смешно морщился. Вместе со Светло уснули и все его страхи и сомнения, на губах расцвела совершенно новая, не свойственная Ванечке улыбка, какая бывает только у спящих, полностью расслабленных людей и которая бесследно исчезает в первую же секунду пробуждения. Евстигнеев почувствовал, как к горлу гигантской тёплой волной подступает нежность, а внутри у него что-то похрустывает. Жаль, что Ванечка так категорично отказался фотографироваться. Ваня давно уже представлял, как великолепно он мог бы раскрыться перед его объективом. Но пока оставалось только довольствоваться обычной камерой телефона. Уже потом до Вани дошло, почему Светло с таким рвением пытался отгородиться от бóльшей части класса. Всё было просто и до смешного походило на типичную американскую комедию - Ваня и не думал, что в жизни так бывает. Одноклассники тут же взяли его в оборот, показали, что где находится, а затем провели краткий инструктаж по школьным кастам и тусовкам. - Это спортсмены. - Там сидят ботаны и задроты. - Это столик для элиты, ты, разумеется, будешь сидеть здесь, с нами. Ваня сделал максимально равнодушный вид и махнул в сторону парты, где собрались и что-то бурно обсуждали Машнов, Светло и Гевиксман. - А это кто? - Ай... - презрительно сморщив нос. - Это неудачники. Образ парий, казалось, совершенно не трогал ни Светло, ни Славу, ни их друга Витю. Они не рвались в высшую лигу популярных парней или спортсменов, тихонько что-то планировали, сплотившись в дружный триумвират, и сами часто подшучивали над своим незавидным статусом. - Лучше я останусь ебучим неудачником, чем стану популярным зажравшимся хмырём, - фыркнул как-то Слава Машнов. Такое деление на группы Ваня всегда не одобрял. Он был уверен, что оно способствует процветанию травли в школе, а также увеличивает классовое неравенство, коего и во взрослом мире было с избытком. Именно поэтому он с двойным энтузиазмом стал налаживать отношения между двумя одинаково презирающими друг друга сторонами. Точнее, он попытался их наладить. Стороны упорно сопротивлялись. И если каста популярных просто морщила носы и недоумённо спрашивала, зачем Вано это делает, то каста аутсайдеров просто игнорировала Евстигнеева и все его старания. Дело не двигалось с мёртвой точки. Правда, в один прекрасный день на уроке алгебры ему, наконец, представился случай спасти Ванечку и растопить его сердце. Светло, что-то энергично рассказывающий Славе и повернувшемуся одним ухом к их парте Вите, слишком увлёкся и совершенно прослушал новую тему. Он не замечал вокруг себя ничего, увлёкшись рассказом, а вот учитель Алексей Сергеевич на его беду вокруг себя замечал решительно всё, в том числе и нерадивых учеников. - А сейчас Светло, который так внимательно слушал новую тему, откроет учебник и решит задачу на странице 174, - с мстительным удовольствием объявил Алексей Сергеевич под конец урока. Светло поперхнулся воздухом, заткнулся на полуслове и сконфуженно уставился в учебник. Было видно, что он понятия не имел, как решить задание. И вот тут-то настал звёздный час для Ивана Евстигнеева. Он совершенно не знал алгебру и весь урок сидел, незаметно позёвывая в кулак и считая минуты до звонка, но Ванечку-то спасать надо было. Поэтому, набрав в грудь воздуха как перед прыжком в воду, Вано поднял руку и откашлялся, привлекая внимание учителя к себе. - Слушаю тебя, Евстигнеев, - недоумённо поднял брови Алексей Сергеевич. Новенький явно был полным профаном по его предмету, но хоть делал заинтересованный вид на уроках и не мешал другим ученикам, а тут, вон, руку поднял. Неужели годы преподавания в школе наконец стали давать свои плоды? Математик горделиво улыбнулся и подбадривающе кивнул Ивану. Ваня помялся, а затем, сгорая со стыда, протараторил, надеясь, что никто не поймёт, что он сказал: - Нам нужно взять первообразное исходное уравнение и выяснить значение переменной, затем мы можем подключить полученное конкретное решение к общему решению, которое, когда мы всё это сделаем, даст нам окончательный ответ на поставленную задачу. - Что-о-о? - обратно начал сильно недоумевать Алексей Сергеевич. Его брови привычным маршрутом поднялись к волосам так высоко, что грозились оторваться и пуститься в свободное плавание. К счастью для Вани и учителя, который рисковал остаться безбровым на всю последующую жизнь, прозвенел звонок с урока, и Евстигнеев, схватив рюкзак, пулей вылетел из класса, даже не дождавшись разрешения. Следующим уроком шла литература, Ване очень нравился учитель и по совместительству их классный руководитель, который заведовал русским языком и литературой. Мирон Янович был совсем ещё молодым, но строгим и справедливым преподавателем. В школе его любили и очень ценили за серьёзное отношение к работе и интересные уроки, на которых никому не было скучно. Со звонком в класс потянулись ученики, Евстигнеев улыбнулся, когда увидел, что Ванечка направляется в его сторону. Сегодня Светло надел прикольный вязаный свитер с рысью и выглядел в нём таким тёплым, милым и домашним. Прелесть, а не мальчик! - Ты нахера это сделал? - прелесть, а не мальчик остановился у парты Вани и гневно воззрился на него. Улыбка на губах Вани застыла. Сейчас-то что не так? - Я помочь хотел... - растерянно ответил он. - Кто тебя просил, а? - Ванечка некрасиво кривил губы и щурил глаза. - Отстань от меня уже, понял, дядь? Он вихрем промчался по классу и рухнул за парту рядом со Славиком. Тот повернулся и глумливо приподнял бровь, глядя на Евстигнеева. Тот вздохнул. Он уже почти терял надежду. Почти.***
Ване Светло в принципе в школе учиться нравилось. Он знал, что умён, знал, что у него есть задатки практически ко всем предметам (а если поднапрячься, то "практически" можно было из предложения и вовсе убрать). Просто Ваня не видел в этом смысла. Образование в России пробивало с каждым годом новое дно, в университете сессии сдавались в конвертах, а высшие должности на более-менее оплачиваемых работах занимали всякие "племянники" и "дети друзей". Ванечка планировал тихонько сдать ЕГЭ, отучиться в каком-нибудь не шибко престижном университете и дальше жить и работать так, как карта ляжет. Может, он будет фрилансить, может, продавать пиццу, а может - ну кто знает? - они со Славкой соберут группу и станут рэперами. Решать он будет по обстоятельствам. И для такой жизни вовсе не нужно было днями и ночами задрачивать учебники, как это делал вундеркинд Лёша Борисов, ему не нужна была ёбаная золотая медаль, которой он потом даже подтереться не сможет. Всё, что от него требовалось - это сдать экзамены и получить аттестат. Его не трогали издёвки и насмешки одноклассников, и с учителями у него проблем никогда не было. Единственным преподавателем, который его невыносимо раздражал, был Мирон Янович Фёдоров. К тому же он ещё и стал их классным руководителем два года назад, поэтому Ванечка имел неудовольствие постоянно с ним общаться, ходить в театры и всякие походы, потому как Мирон Янович активно просвещал вверенных ему детей, на что Светло только фыркал и морщился. Вот и сегодня классный руководитель подложил Ване большую свинью, ни капли не убавив ванину к нему антипатию. Собственно, сам Мирон Янович даже не догадывался, что подкладывает кому-то эту самую свинью. - До конца семестра остаётся всего полтора месяца, поэтому сегодня я хочу разделить тех, кто не собирается сдавать ЕГЭ по литературе, на пары и дать им задание, - с места в карьер начал Фёдоров. - С остальными же мы займёмся подготовкой к экзамену. Ваня и Слава с улыбкой переглянулись. Парные задания - это всегда весело. Вот только классный руководитель на корню пресёк их веселье. - Светло и Машнов, нечего улыбаться. Я позволю вам двоим заниматься вместе, только когда в аду выпадет снег. Машнов, ты будешь в паре с Бабаханяном, а Светло... - Мирон Янович задумчиво оглядел класс и постановил. - С Евстигнеевым. От того, какой дебильной улыбкой озарилось лицо одноклассника, Ване захотелось закатить глаза. - Каждая пара получит стихотворение, вам нужно будет его прочитать, проанализировать и к концу четверти представить проект. Это может быть сочинение, презентация, видеоролик - в общем, всё, что вам придёт в голову. Чем креативнее, тем лучше. Главное - это выразить смысл и основную тему полученного произведения. Этот проект и будет вашей оценкой в четверти. Руководитель прошёл по классу и раздал каждой паре распечатанные листы с поэмами. Ребята застонали с возмущением и отчаянием, но сердце Мирона Яновича не дрогнуло. - Нечего стонать. Да, стихотворения не на русском, будем приобщаться к западной культуре. Кроме того, я специально выбрал поэмы посложнее, чтобы вы хоть раз подумали своей головой, а не скачали всё из Интернета. Жду ваши работы не позднее 31-ого октября. Вот так и получилось, что Ваня Светло оказался в паре с Ваней Евстигнеевым. После урока Ванечка первым подошёл к напарнику и с надеждой предложил: - Давай, я один всё сделаю. Мне так удобнее. Но на его удивление, Евстигнеев холодно взглянул на него в ответ и неожиданно жёстко произнёс: - Задание парное, значит, будем делать вместе. Светло пожал плечами. Вместе так вместе... Они встретились в библиотеке тем же днём. Посидели, неловко помолчали, не зная, что сказать друг другу и с чего начать, затем Ваня нерешительно заговорил: - Ты, типа, жил в этом своём Голливуде, по-английски шаришь. Давай, переводи. И Евстигнеев даже слова поперёк не сказал, серьёзно кивнул, взял ручку и с ходу перевёл стихотворение, изредка гугля то одно, то другое незнакомое слово. Стихотворение оказалось сложное, уж тут Мирон Янович постарался на славу: Любовная лирика Альфреда Пруфрока писателя Т. С. Элиота. Ваня о таком раньше не слышал, но поэма ему понравилась. Он несколько раз пробежался глазами по довольно корявому дословному переводу, сверяя его с оригиналом, и кивнул. Ему определённо нравилось. Над ухом шумно дышал Евстигнеев, и Ванечка вдруг понял, что они почти соприкасаются головами, склонившись над одним листком. Он тут же отодвинулся, злясь на самого себя, что занервничал от тёплой близости. - На сегодня всё, - надеясь, что его тон был максимально равнодушным, протянул он. - Завтра продолжим. - Я добавлю тебя Вконтакте, - кивнул Ваня. Светло хмыкнул: - Не получится. Я удалил страничку и телегу, это дело принципа. Ненавижу Дурова. Евстигнеев смешался и молча смотрел на него. Ваня закатил глаза. - Записывай телефон, дубина.***
Когда на следующий день Евстигнеев предложил заниматься не в библиотеке, а у него дома, Ванечка, конечно, отказался. Он собирался оставить их отношения - раз уж их вообще не удалось избежать - сугубо партнёрскими, а пойти домой - это уже дело личное, даже, можно сказать, интимное. Он не хотел видеть ванину комнату, не хотел видеть детские фотографии на стенах и на полках, не хотел сидеть на кухне, чинно попивая чаёк с печеньем. Ваня Евстигнеев ему не друг. Пусть всё так и остаётся. В библиотеке было шумно. Библиотекарши на месте не оказалось, какие-то девочки на задней парте хихикали, склонившись над журналом и периодически тыкая в него пальцами, кто-то, совершенно не стесняясь, во весь голос разговаривал по телефону. Вани устроились за партой поближе к окну и разложили перед собой листки. Светло снова перечитал доработанный дома перевод, хотя за прошлый вечер уже почти выучил его наизусть. Боковым зрением он видел, что одноклассник смотрит вовсе не на поэму, а куда-то ему, Ванечке, в шею. Он раздражённо дёрнул плечом и обернулся к Евстигнееву: - Что ты делаешь? Тот встрепенулся и залился краской, отводя глаза. - Ничего... - и облизнул губы. - Как ты думаешь, в чём заключается основная идея этого стихотворения? - Ваня решил не заострять на этом внимание. Ваня закусил губу и пару секунд помолчал, собираясь с мыслями. - Ну... Главный герой пытается отговорить себя от чего-то или наоборот - убедить... Мне так кажется... Это стихотворение настроением напоминает мне Бродского. Светло хмыкнул и кивнул: - Говоря простым языком, ты прав. Это трагедия одного отдельно взятого человека, Ваня. Пруфрок не задаёт вопрос, потому что чувствует, что уже знает ответ на него. Внезапно раздался грохот: какой-то безрукий идиот уронил стопку книг, вернувшаяся библиотекарша тут же начала его распекать, на задней парте всё так же хихикали младшеклассницы. Ванечка сморщил нос и безнадёжно прикрыл глаза рукой. В такой обстановке невозможно даже читать, не то что обсуждать и анализировать чертовски трудное стихотворение. Он помотал головой и резко встал. - Давай продолжим завтра. Может, будет поспокойнее... Ваня вскочил следом и схватил его за руку. - Давай сходим в кино? Светло мягко высвободил ладонь и ответил вопросом на вопрос: - Не боишься зашквариться о неудачника? И ушёл, не дожидаясь ответа. Когда на следующий день он пришёл в школу, то с удивлением обнаружил, что все стены второго этажа, где находился кабинет 11А, обклеены листами бумаги с надписью "ты не неудачник". И Ваня вовсе не улыбался, как дурной, весь этот день. И в животе у него вовсе не было приятной щекотки. Этого совершенно точно не было. Ну, может быть, чуть-чуть. Они не говорили об этом, никто из них. Но после уроков, привычно встретившись в опустевшей рекреации, Ваня тонкогубо улыбнулся и спросил: - Ну что, к тебе? Евстигнеев просиял, и Ванечка, глядя на него снизу вверх, ощутил, как у него покалывает кончики пальцев. Плохой знак. Очень плохой. Идти было недалеко, но, подойдя к дому, Ваня вдруг остановился и с какой-то смущённой улыбкой сказал: - Подожди тут, ладно? Мне нужно отойти, я быстро, - и умчался, Ванечка даже слова не успел сказать. Светло пожал плечами, но когда это он делал то, что ему говорили? Разумеется, он пошёл в ту сторону, куда убежал Ваня, и буквально за углом обнаружил одноклассника, сидящего у какой-то дыры, ведущей в подвал на нижнем этаже дома. Раскрытый портфель был небрежно отброшен в сторону, а сам Евстигнеев кормил с руки грязную уличную кошку. Заметив Ванечку, он осторожно повернул голову и приложил указательный палец к губам, призывая к молчанию. Ваня присел рядом, но смотрел он вовсе не на кошку. Он рассматривал лицо Евстигнеева, озарённое какой-то небывалой нежностью и заботой, губы, шепчущие кошке какие-то ласковые глупости, сильные длинные пальцы, почёсывающие и перебирающие грязную шерсть. - Она родила недавно, - шёпотом пояснил Ваня. - Я приношу ей еду по возможности, чтобы она могла кормить малышей. Я, правда, их не видел ещё. Ванечка во все глаза смотрел на него и завороженно кивал в такт его словам. Ваня был такой... настоящий, без фальши и напускного пафоса, коим грешили многие его товарищи по школе, он не притворялся кем-то другим, он был Ваней Евстигнеевым, который за месяц влюбил в себя всех девчонок, Ваней Евстигнеевым, не шарящим в алгебре от слова "совсем", но поднявшим руку, чтобы спасти его, Ваню Светло, он был Ваней Евстигнеевым, который таскал еду из дома для бродячей беременной кошки. И он был Ваней Евстигнеевым, который совершенно точно не должен был вызывать в Ванечке такие чувства, какие он испытывал в данный момент. Во-первых, Ваня был парнем, это очевидно. Не сказать, что Светло как-то беспокоил тот факт, что у него появляются чувства к другому чуваку, да господи, даже их директор встречался с мужчиной, и ничего. Просто у Вани не слишком-то ладилось и с девушками, что уж говорить про парней. Во-вторых, до конца года оставалось буквально семь месяцев, а затем экзамены, выпускной и все разъедутся кто куда. Смысл всего этого? Ну и в-третьих и в самых важных, Евстигнеев пришёл в школу чуть больше месяца назад и уже стал всеобщим любимцем, а Ванечка всегда был никем. Неудачником, лузером, другом ебанутого Славы - не более. Светло видел все эти комедии, спасибо большое, он знал, что ученики из популярных тусовок встречаются с аутсайдерами только в двух случаях: на спор или когда им хочется чего-то новенького. Когда это "новенькое" им надоедает, они возвращаются на свой Олимп в компанию таких же пресыщённых жизнью уёбков. Ваня Светло, может, и не был против быть неудачником, но он определённо не даст сделать из себя дурачка. Квартира Евстигнеевых оказалась намного меньше и сдержаннее, чем Ваня себе представлял. Никаких детских фото, никаких цветов или игрушек, всё было минималистично и даже как-то пустовато, на его взгляд. Евстигнеев скинул кеды и махнул рукой, приглашая одноклассника за собой на кухню. Залез в холодильник и поскучнел. - Сорри, еды нет. Можно заказать доставку или заебашить омлет? Отвечая на немой ванечкин вопрос, объяснил: - Па улетел в Америку по делам, вернётся через пару дней. А маман не любит питерскую осень, так что укатила во Францию. Так что, омлет или пицца? Ваня без стеснения сунул нос в шкафчики, проинспектировал полупустой холодильник, где ютились пакет молока, пара яиц и почему-то зарядка от телефона, и объявил: - Не надо пиццу, сегодня, так уж и быть, приготовлю тебе своё коронное блюдо. Полчаса спустя Евстигнеев круглыми глазами смотрел на растущую в тарелке гору золотистых, воздушных с пылу, с жару оладьев. Он осторожно, даже с каким-то недоверием потянул самый нижний оладушек за остывший бок, отправил в рот и с наслаждением прикрыл глаза. Потом будто опомнился и запихнул весь оладь в рот. - Ванечка, ты чудо... - невнятно проговорил он и уставился на Ваню с восхищением. Тот зарделся и быстро отвернулся. - Да ерунда, дядь. Это самое элементарное блюдо, ничего особенного. Вот создам своё кулинарное шоу, тогда буду, как Макаревич, лепить всякие фуагра-хуагра. Поев, они сменили дислокацию на ванину комнату. Светло она понравилась - типичная комната подростка: плакаты рок-групп, на столе сонно мигает ноутбук, на стуле комом лежит одежда (Вано быстро схватил её и определил в шкаф, даже не разбирая), кровать не застелена, а на ней куча каких-то фото-штучек: камера, провода, штатив, несколько объективов. Заметив, куда он смотрит, Евстигнеев пообещал: - Я тебя пофотаю. В ответ Ванечка продемонстрировал ему средний палец. Весь стол был завален какими-то рисунками и зарисовками. Светло с любопытством пролистал их и поинтересовался: - Что это? Похоже на эскизы тату. Ваня кивнул: - Это они и есть. Собираюсь забиться с ног до головы. Светло оглядел его от макушки до пальцев ног и скептически хмыкнул. Он представить себе не мог Ваню, забитого татуировками. - А ты не хочешь себе татушку? Милую бабочку на пояснице? - Сам себе бей бабочек на жопе, а я хочу крутую татуху - знак Пожирателей Смерти на предплечье. Когда позади раздалось невнятное сдавленное мычание, Ваня обернулся и ехидно сказал: - Если ты не фанат Гарри Поттера, нам не о чем говорить. Евстигнеев скривился. - Что, даже Таню Гроттер не читал? - продолжал паясничать Светло. - Чувак, ты не жил, если не переживал за отношения Тани и Глеба Бейбарсова. Внезапно оказалось, что подъёбывать Ваню ужасно весело, а ещё очень интересно слушать его рассказы про далёкую Америку, и посмотрев на часы спустя какое-то время, Ванечка с удивлением обнаружил, что проболтали они ничтоже сумняшеся до самого вечера, так и не приступив к выполнению задания. Евстигнеев всё порывался проводить одноклассника до дома, но, напоровшись на иронично поднятую бровь, сдался и проводил до подъездной двери, отговорившись, что ему как раз надо покурить. Придя домой, Ванечка сцапал кота, спавшего в коридоре на шкафу, и зарылся лицом в тёплую мягкость шерсти. - Ой, Гриша-а...***
Так вышло, что следующие несколько дней поработать над проектом у них не получалось. То уроков слишком много, то объявляли очередную контрольную и нужно было готовиться, ну а потом Ваня со Славой проводили внеплановое собрание Антихайпа после уроков. Кружок неожиданно имел огромный успех, и вместо одного раза в месяц Витя предложил проводить его два или три. Они не хотели ограничивать круг интересов участников клуба, поэтому каждый мог найти что-то на свой вкус: они обсуждали новости и злободневные события, читали стихи собственного сочинения и выслушивали критику, делились мнениями о прочитанных книгах, смотрели артхаусные фильмы с субтитрами. Единственным условием было - не говорить об Антихайпе учителям и ученикам из клана популярных, которые никому не внушали доверия. Знал о клубе, конечно, Андрей Андреевич, которого Слава лично попросил выделить им пустой кабинет после уроков. Директор на удивление легко согласился, Ваня в тайне считал, что он был только рад, что весь нереализованный пыл одиннадцатиклассника Машнова наконец нашёл выход, поэтому радостно выдал ребятам запасные ключи, надеясь, что хоть одной проблемой станет меньше. Наивный... Светло видел, что Ваня что-то подозревает. Как тут не подозревать, когда при тебе смолкают разговоры, когда человек, с которым ты проводишь довольно много времени, что-то постоянно ищет в книгах и Интернете, но при этом отказывается говорить о своих делах. Ванечке было очень неловко, когда ему в срочном порядке пришлось выдумывать какую-то чушь про элективные занятия по подготовке к ЕГЭ и одновременно настойчиво выпихивать Ваньку из класса, в котором уже собралось много народу. Светло буквально оказался меж двух огней: в лицо ему смотрел очень обиженный и расстроенный Евстигнеев, а спиной он ощущал колючий недовольный взгляд Славы. - Будь с ним осторожен, - отрывисто проговорил Машнов после собрания. - Я ему не доверяю. - Я тоже, - тут же заверил его Ваня. - Я же не виноват, что Янович меня с ним в пару поставил, мы просто партнёры. - Ну-ну... - прищурился Слава. Придя домой после собрания, Ваня тут же схватился за телефон. - Я завтра свободен, к тебе можно будет? Евстигнеев виновато ответил: - Па вернулся домой, отдыхает после поездки. У меня не получится. Ваня пожевал губу. К себе звать он никого не любил, но они и так много времени потеряли, а проект ещё даже на стадии подготовки не был. - Ну... Давай ко мне тогда. Он решил, что в этот раз они ни на что не будут отвлекаться, не будут ни о чем разговаривать кроме как о задании. Он и так слишком сблизился с Ваней, это было плохо. Но тот как всегда нарушил все ванечкины планы. Зайдя в комнату, он вытаращил глаза на большой книжный шкаф, подошёл к нему и с благоговейным трепетом провёл пальцами по корешкам книг. - Ничего себе... Кант, Гегель, Вальтер... Ванечка, это всё твоё? - А то чьё же, дядь? - Ваня ни за что бы не признался, но ему было очень приятно слышать искреннее восхищение в голосе Евстигнеева. Он даже великодушно проигнорировал "Ванечку". А одноклассник тем временем сунул любопытный нос в тетради, валом лежавшие на столе. Он полистал записи, прочитал заметки на полях, а затем обернулся к Ване и глаза у него были круглые и изумлённые, как у Гриши, когда он приходил на кухню и обнаруживал там пустую миску. - "Психогенез знаний и его эпистемологическое значение". Это ты написал? Светло неопределённо пожал плечами, надеясь, что Евстигнеева такой ответ устроит и они смогут, наконец, приступить к выполнению задания, но нихуя. Ваня недоумевал и жаждал ответов. - Зачем ты это пишешь? Антропология - это же... вузовская тема. - Пишу, потому что скучно иногда бывает, там нет ничего особенного. Это не какая-то там научная работа, - Ванечка от души жалел, что не додумался сразу убрать черновики со стола. Мало ему мозгоёбства от родителей, так ещё этот... - Ты пишешь научную работу, потому что тебе скучно? - остолбенел Ваня. - Я уже сказал, что это не научная работа, ты в уши, что ли, долбишься, дядь? Просто статья. - Для какого-то журнала? Ты её потом пошлёшь куда-то? - всё никак не успокаивался одноклассник. - Нет, - отрезал Светло. - Никуда я её слать не буду. Может, мы уже начнём делать проект? - Подожди, я что-то не понимаю. Ты пишешь статью по антропологии человека, но при этом никуда её слать не будешь? В чём смысл? - Смысл в том, дядь, что мне интересно, смогу ли я её написать. Мне в хуй не упёрлись эти журналы, конференции и исследования. Мне это не интересно. А теперь можно мы уже приступим к анализу этого ёбаного стихотворения? Ваня помолчал, с нечитаемым выражением лица глядя на него, а затем вздохнул: - В тебе так много потенциала, Вань. Многие упорно трудятся, чтобы добиться того, что тебе дано природой, а ты так просираешь свой талант. Ты говоришь, что тебе это всё не интересно, не нужно, надоело. Ты хоть представляешь, чем станешь заниматься в жизни? Есть хоть что-то, что для тебя не глупо, интересно и имеет смысл? - Ой, а сам-то, - с какой-то детской упрямостью фыркнул Светло. - Ты-то чем в жизни будешь заниматься? Евстигнеев улыбнулся и уверенно ответил: - Фотографией. Это моя страсть, и у меня неплохо получается. Почему бы не сделать своё хобби работой?***
Они уже минут сорок сидели бок о бок и с увлечением обсуждали поэму. - То есть, по-твоему, лирический герой - трус? - Ванечка повернулся и с любопытством посмотрел на Евстигнеева, не замечая, что наклонился к нему слишком близко. Тот потёр шею. - Ну, да... Мне так кажется... Смотри, вся поэма наполнена какими-то событиями, происходит куча всего, а в конце он такой: я всего лишь второстепенный персонаж. А потом он умрёт. Это что вообще такое? Ему нужно отрастить наконец яйца и поступить как мужчина. Целая поэма названа его именем! Ванечка смешно наморщил нос и улыбнулся, позабавленный искренним возмущением одноклассника. Тот смотрел на него во все глаза. - Я, в принципе, с тобой согласен. Но я сейчас попробую оправдать Пруфрока с точки зрения философии. Разве в нашей жизни нам не нужны второстепенные персонажи? Разве мир не рухнул бы в ебеня, если бы мы все были Гамлетами? Ваня кивнул. - Да, но ты можешь быть второстепенным героем без вот этого вот всего... как он там себя описывает..? "Простак", "немного туповатый". Чувак, поимей хоть немного самоуважения! Светло пожал плечами и тихо сказал: - Может быть, он говорит так, как есть на самом деле? Некоторые из нас молотки, да, но среди людей также много и гвоздей. В конечном счёте, плотник, держащий в руке молоток и ударяющий по гвоздям, только один. Между ними повисла пронзительная тишина, и Ванечка вдруг осознал, что между их лицами расстояние рассчитывалось сантиметрами. Он сам не понял, как и зачем затаил дыхание, когда взгляд Евстигнеева с его глаз опустился на губы. Если кто-то из них сейчас наклонится ещё чуть-чуть, то... Светло отпрянул и натянуто улыбнулся: - Прости, не все выкупают порой мои метафоры. - Метафоры? - почему-то хрипло переспросил Ваня. Выглядел он так, словно не понимал, что они делали последний час. - Философия, вся фигня... - махнул рукой Ванечка. - Пошли пить чай? Уже потом, когда они сидели, в неловкой тишине попивая чай, Ване пришла наконец в голову идея, каким образом они бы могли отобразить своё видение поэмы. - Что бы ты всё-таки назвал основной темой этого стихотворения? Евстигнеев помолчал. - Всё как-то невнятно... - Что ты имеешь в виду? - мягко подтолкнул его к ответу Ваня. - Ну... Я чувствую словно... - одноклассник вдруг поднял голову и обжёг его взглядом. - Нерешительность. Там были слова: время для сотен сомнений. - Верно, - кивнул Ваня, упорно игнорируя тревогу, смутно заворочавшуюся где-то под рёбрами. - Какой предмет мы можем взять, чтобы выразить промедление и нерешительность? - Ммм... Заряженный пистолет? - Вряд ли нам позволят принести в школу заряженный пистолет, дядь, попустись, - заржал Светло. В подъезде громыхнула дверь со сломанным доводчиком, и они оба вздрогнули. - Дверь... - странным голосом протянул Евстигнеев. Ванечка непонимающе взглянул на него. - Да, это в подъезде дово... - и тут до него дошло. - Дверь! "Не выходи из комнаты, не делай ошибку". Ваня, ты гений! Они уставились друг на друга, улыбаясь счастливо и немного растерянно. Аллегория на Любовную лирику Альфреда Пруфрока - это... дверь? - Я попрошу кого-нибудь из кружка роботостроения помочь мне с этим делом, - пообещал Светло. - Ты молодец, дядь, реально круто придумал. Примерно неделя ушла у Вани на то, чтобы сделать клёвую миниатюрную дверь. Он даже не поленился сходить в детский магазин и купил там милую маленькую дверную ручку из набора для кукольного дома. Всё было готово даже раньше срока, до 31-ого октября оставалась ещё неделя. В один из вечеров Евстигнеев позвонил Светло и таинственным шёпотом позвал во двор, сказав, что у него возникла ещё одна идея для их проекта. Ванечка быстро натянул толстовку прямо на домашнюю футболку и выскочил из подъезда. Ваня уже ждал у двери, нетерпеливо крутя в пальцах зажжённую сигарету. Увидев его, он просиял, и от его улыбки сердце Ванечки привычно пропустило удар. - Что там у тебя? - стараясь звучать недовольно, спросил Светло. - Дверь должна находиться между чем-то, олицетворять своего рода границу между двумя решениями: быть или не быть, сделать или не сделать, - Ваня пытливо и серьёзно вгляделся в его лицо. - В поэме всё время упоминается комната. Пусть дверь будет выходом из этой комнаты, из этой клетки нерешительности и "сотни сомнений". Я нарисую два макета, один серый и бесцветный, а другой разноцветный и яркий. Это и есть выбор лирического героя - хочет он прожить до конца дней в сомнениях или осмелится сделать шаг навстречу своей жизни. Светло снова почувствовал знакомое покалывание в кончиках пальцев. Это он сейчас про Пруфрока говорил или... Ваня вдруг одним быстрым слитным движением оказался совсем рядом, так близко, что Ванечка почувствовал никотиновый запах его кожи, он не успел и слова сказать, как Евстигнеев лихорадочно зашептал ему прямо в губы, опаляя дыханием скулу: - Ваня... Ванечка... Какой же ты всё-таки... И взгляд у него был отчаянный, решительный... Предпоцелуйный. Светло отпрянул так резко, что стукнулся затылком о дверь, опомнился уже в квартире, привычно схватил истошно мяукнувшего Гришу и скрыл горящее лицо за щекочащейся шерстью. Утром Ваня как ни в чём не бывало подошёл к Ванечке и завёл разговор о проекте: что макеты комнат он сделал, что им нужно после школы зайти к нему и померить, подходят ли размеры, что нужно ещё раз обсудить анализ и выступление. Светло, не глядя на него, равнодушно ответил: - Дверь я почти закончил. Нет нужды встречаться после урока, замеры я тебе пришлю смской. Евстигнеев разом потемнел лицом. Пару секунд сверлил Ванечку взглядом, а затем холодно сказал: - Как тебе будет угодно. Слава с любопытством посмотрел на Светло, но, к счастью, промолчал. За годы дружбы он безошибочно научился определять Ванькино настроение и теперь понимал, что в данный момент тот не хочет говорить о произошедшем. Ваня считал, что поступил правильно. И не важно, что в секунду, когда поникший Евстигнеев отошёл от его парты, в его груди будто что-то лопнуло и стало пусто. Весь последующий вечер Ваня ежеминутно проверял телефон - не пришло ли сообщение, не пропустил ли он звонок. Проверял и злился на себя за это. Проверял, давал слово, что больше не возьмет мобильник в руки, и тут же нарушал обещание. Проверял - и чёрная дыра в груди становилась всё больше. Они не говорили друг с другом всю неделю, и только в ночь перед сдачей проекта Евстигнеев написал сухую СМС с просьбой прийти утром пораньше, чтобы соединить две части их презентации. Ваня не пришёл пораньше. Точнее, в школе-то он появился ни свет ни заря, но потом так и не осмелился войти в класс, стоял за дверью кабинета и в щёлку наблюдал за Ваней, с надеждой смотрящего на часы, ожидающего его... На душе было погано. В итоге Светло влетел в класс за три минуты до звонка, словил укоризненный взгляд Евстигнеева, бормотнул "сорри, бро", протянул ему свою миниатюрную дверь, чтобы Ваня прикрепил её к макету и только потом увидел ванино творчество. Эскизы были... прекрасны. Одна комната была окрашена в графитно-серый цвет простым карандашом, Ванечке даже показалось, что силуэт комнаты имел словно бы размытые очертания. Здесь ничего не было, только стол, кровать, окно, завешенное шторой - аскетично, пусто, уныло. Зато вторая часть макета была раскрашена в яркие цвета толстым слоем густой гуаши - солнечно-жёлтой, кричаще-красной, насыщенно-синей, жизнерадостно-зелёной. Ваня вгляделся в обстановку комнаты, и у него ёкнуло сердце - это была комната Евстигнеева. На столе стоят две чашки чая, а на кровати лежит кофта, подозрительно похожая на толстовку Ванечки, в которой он был в первый свой приход. Он поднял глаза на Ваню, но не успел ничего сказать: прозвенел звонок на урок, и в класс вошёл никогда не опаздывающий Мирон Янович. Когда наступила очередь ребят и они прочитали доставшееся стихотворение, сделанный ими перевод и представили свой проект, в классе поначалу никто не издал ни звука. Фёдоров долго рассматривал результат их работы, и Ваня никогда - никогда - не видел его столь впечатлённым. - В такие моменты во мне просыпается надежда, что в некоторых из вас креативность и умение думать широко ещё не умерли, - задумчиво произнёс он. - Светло, расскажи, пожалуйста, почему вы взяли именно этот образ - образ двери? Что он олицетворяет? Ваня откашлялся. Слава с задней парты поднял большие пальцы вверх, и это его подбодрило. - Ну... Мы пришли к выводу, что Пруфрок был... трусом. Трагической фигурой. Он не воспользовался ни единым данным ему шансом. Он даже в своей собственной жизни был не главным героем, а всего лишь второстепенным персонажем. Он всё время спрашивает: осмелюсь ли я? Поэтому главной темой стихотворения мы выбрали "нерешительность" - открыть или не открыть дверь? Воспользоваться шансом или струсить? Вполне вероятно, что за дверью его ожидает нечто потрясающее, но он может никогда об этом не узнать, потому что не дал себе шанса это сделать. Мирон Янович стоял, оперевшись об учительской стол, и мерно качал головой, казалось, что мысли его были сейчас не на уроке, не с 11А, а где-то далеко, там, куда другим нет входа. Ваня оглядел одноклассников и заметил, что у каждого из них был точно такой же затуманенный взгляд - словно каждый, кто находился в аудитории, когда-то был на месте Пруфрока, стоял на распутье, решал свою собственную судьбу, словно они все как один чувствовали, что ещё не раз в жизни они будут Пруфроками своей личной поэмы. Ваня видел широко распахнутые глаза Славы, он не отрываясь смотрел на Фёдорова, а тот в свою очередь глядел на Славу. Это был настолько интимный момент, что Ваня быстро опустил взгляд в пол, ему не хотелось их смущать. Он тихонько кашлянул, и Мирон Янович встрепенулся, возвращаясь к уроку. - Евстигнеев, что бы ты сказал Пруфроку, если бы он находился сейчас перед тобой? Ваня посмотрел в лицо Светло и, не опуская глаз, твёрдо ответил: - Я бы сказал ему взять себя в руки и открыть эту чёртову дверь. Его слова сняли нотки рефлексии, повиснувшие в воздухе, все зашептались и захихикали над тем, что новенький произнёс ругательство да ещё при учителе. Мирон Янович, казалось, даже не заметил этого. Он поставил заслуженные пятёрки в журнал и отпустил ребят на перемену. Ванечку трясло. Если раньше он мог делать вид, что не замечает напряжения между ним и Евстигнеевым, то сейчас тот прямым текстом сказал, чего он хочет. Он хотел, чтобы Светло открыл дверь. Дал себе шанс. Дал шанс им. Светло оглядел класс, но Ваня так и не вернулся с перемены. Понимая, что не в силах ждать не то чтобы конца учебного дня, а даже конца урока, он бросился на поиски Евстигнеева. Есть одно место, где тот постоянно ошивался. Выскочив за дверь, Ваня чуть не сбил с ног проходящую мимо завуча по воспитательной работе Женечку Муродшоеву. Он, не останавливаясь, крикнул извинения и ворвался в мужской туалет. Как он и предполагал, Евстигнеев был там: курил, прислонившись к подоконнику. Когда Ванечка без всякого предупреждения открыл дверь, чуть не снеся её с петель, он отточенным привычным жестом выбросил почти не скуренную сигарету в окно, и только потом увидел, что это был всего лишь одноклассник, а не кто-то из учителей. - Напугал, блин, - протянул расстроенно. Увидев что-то в лице Ванечки, что, должно быть, встревожило его, он шагнул ему навстречу и испуганно спросил: - Вань, что? Светло, не давая себе времени передумать, выдохнул ему в лицо: - Почему я? И прежде, чем Евстигнеев смог ему ответить, продолжил: - Ты мог бы выбрать любого. Так почему я? Ваня неверяще уставился на него. - О чём ты говоришь? Я хочу тебя с самого первого дня, как увидел. О каких других людях ты говоришь? Ванечка, что происходит у тебя в голове? Но тот с каким-то тихим отчаянием тихо прошептал: - Почему я? Евстигнеев схватил его за плечи и звенящим от злости голосом ответил: - Да потому что я влюбился в тебя, долбоёба! Господи, Вань, да я с ума по тебе схожу уже два месяца, - потом обвёл глазами туалет и удивлённо и немного нервно засмеялся. - Отличное место для признания. Но широкая счастливая улыбка, озарившая лицо Ванечки, показала, что того совершенно ничего не смущает. Искорки в его глазах засияли ярче, он нежно провёл самыми кончиками пальцев по щеке Вани и прижался своими лихорадочно-горячими губами к его губам. Ему казалось, что он попал в какую-то дурацкую, совершенно по-глупому счастливую романтическую комедию со всей её аттрибутикой первого поцелуя: и звенящая тишина в ушах, и восторг по венам, и словно вот-вот над их головами заиграет старая-добрая песня Kiss Me группы Sixpence None The Richer. Ванечке казалось, что воздух совершенно не поступает в его лёгкие, но он не задыхался, а вовсе наоборот. Сейчас он дышал чем-то вкусным, свежим и не мог надышаться. И ему казалось, что ещё чуть-чуть - и будет слишком, ещё чуть-чуть - и его разорвёт на тысячи восторженных маленьких Вань Светло, ещё чуть-чуть - и будет невозможно это переносить. А потом запретный, так долго сдерживаемый внутри крик превратился в брызги и выплеснулся наружу, и Ваня едва устоял на ногах. Евстигнеев нависал над ним, тяжело дыша. Одной рукой он держал его за горло, а вторую вытащил из его брюк и вытер о стену.***
Новость о том, что Вани стали встречаться, не без помощи Дудя и Грезе быстро разнеслась по школе. Светло слышал шёпот и смешки за спиной, видел направленные на них взгляды - косые, удивленные, завистливые - "Наш Ванечка выбрал этого? - и понимал, что будет тяжело. Все эти годы он спокойно переживал насмешки, издёвки, даже период, когда им со Славой было совсем тяжело, и он вывез. Отточил скилл похуизма до такого уровня, что доставать его стало просто неинтересно. Но теперь Ваня сделал его... уязвимым. Ранимым. Он не хотел так сильно зависеть от Евстигнеева, но поделать ничего не мог. Со страхом он ожидал, что вот совсем скоро Ваня подойдёт к нему и скажет, мол, прости, друг, было круто, но я сваливаю. Даже Слава, поначалу воротивший от Вани нос, наконец проникся им и даже великодушно пустил его в клуб, предварительно пообещав сломать ему ноги, если он проговорится об Антихайпе учителям, а особенно - Мирону Яновичу. - Не понимаю, чего ты паришься. Он, вроде бы, ничё, - такие слова от Машнова звучали наивысшей похвалой. - Прекрати загоняться. Ванечка и рад бы, да не получалось. Евстигнеев всё так же много времени проводил с популярными, куда Ване был путь заказан, да он и не стремился, спасибо большое. Он не понимал, как тот может общаться с такими снобами, и от этого злился. - Многие из них, на самом деле, нормальные ребята, если их узнать поближе - терпеливо объяснял ему Евстигнеев. - Мне с ними весело. - А со мной тебе не весело? - бурчал Ванечка, ненавидя самого себя за дурацкие сцены ревности. - Как ты можешь во всех видеть только хорошее, я просто не понимаю! - Мне нравится проводить с ними время, Вань. Это нормально, что у нас разные друзья и интересы, но это не значит, что я не люблю тебя. Светло вздрагивал и отмалчивался. Он чувствовал, что Ваня ждёт от него ответных слов, но не мог заставить себя их сказать. Слишком велика была его вера в то, что у них скоро всё закончится. Ваня мягко и ласково улыбался, дул ему на лицо и горячечно шептал в висок: - Иди сюда, Ванечка... Господи, ну почему на тебе всегда столько одежды..? Потом прижимаясь к груди Евстигнеева, Ваня тихо говорил: - Я просто боюсь всё проебать, Вань... И тот ему отвечал: - Ты не проебёшь. Мы не проебём. Я не позволю.***
Пятница была любимым днём всех школьников, Светло не был исключением. Он с мечтательной улыбкой уже предвкушал, как проведёт выходные с Ваней, отец которого уехал во Францию навестить жену, как они завалятся на кровать с коробкой пиццы и посмотрят какие-нибудь фильмы, как жадно и голодно будут прикасаться друг к другу... - Слыхали, в понедельник придёт проверяющий из РОНО? - рядом активизировался Витя и по очереди хлопнул Ваню со Славой по плечу. - Так в том году же проверяли? - недоумённо спросил Машнов. - Что, опять костюмы придётся надевать? Когда позади раздался знакомый голос, чуть растягивающий слова, ребята даже не удивились. Грезе имела нюх на тех, кто ещё был не в курсе последних новостей, и тут же появлялась на горизонте, как ёбаный омэн, чтобы облагодетельствовать всех своими знаниями и домыслами, даже если её об этом не просили. - Как? Вы ещё не знаете? На школу подали жалобу, проверяющий придёт в понедельник, чтобы опросить учеников и учителей и проконтролировать учебный процесс. Парни переглянулись, новость была так себе, но Соня, как оказалось, на этом не закончила. - Но самое важное, кажется, Мирон наш Янович собирается нас покинуть! Ваня слышал, что Грезе говорит что-то об их классном руководителе, слышал, как Слава с шумом втянул в себя воздух сквозь зубы, но в данную секунду его волновало лишь одно. Ванечка - его Ванечка стоял в коридоре и у всех на глазах целовался с Фаиной. Светло показалось, что у него из лёгких выбили весь воздух. Он столько раз представлял себе этот сценарий в голове, но в реальности оказался к нему совершенно не готов. Евстигнеев, заметив его, испуганно отшатнулся от Фаины и протянул руку. - Вань, только не убегай! Я всё объясню! Светло почувствовал, как в груди поднимается волна ярости. Он сглотнул по сухому горлу и со злостью выплюнул: - Вот об этом я и говорил, дядь. Я не сомневался, что именно так всё и будет! Такие, как ты, не влюбляются в таких, как я. Глупо с моей стороны было надеяться на обратное. Ты точно такой же, как все эти мудаки, и мне стоило держаться подальше. У Евстигнеева от обиды скривилось лицо, но Ванечка, которому сделали очень больно, стремился сделать очень больно тому, кто его обидел, и его было не остановить: - Знаешь, почему ты так цепляешься за свою камеру и фоточки? Да потому что ты ничего другого не умеешь. У тебя мозгов не хватит сдать экзамены и поступить в универ, хотя тебе-то что? За тебя всё сделают родители, уж они-то не дадут сыночку пропасть и устроят тебя куда-нибудь по блату, потому что - знаешь что? Фотки твои - говно, и никому нахер не будут нужны! Меня от тебя тошнит, и лучше бы я с тобой никогда не связывался! Ваню несло, и он совершенно не замечал, что орёт на весь коридор, и что Евстигнеев стоит с бледным лицом и огромными глазами, и что на них смотрит куча народу, и что он уже говорит то, что говорить было никак нельзя, и что он уже просто физически не может остановить слова, которые он совершенно не имел в виду. У него наконец кончился воздух в лёгких, и Светло замолчал, со злым триумфом глядя на Ваню и стараясь не замечать сосущую пустоту внутри себя. Ванечка никогда и никому не позволит причинить ему боль и уйти безнаказанным. И пусть он сделал хуже только самому себе, сейчас он не собирался об этом думать. В спину ему донеслись тихие слова Вани, прозвучавшие, как удар молотка по последнему гвоздю в его гроб: - Ванечка, помнишь, ты боялся всё проебать? Ты только что это сделал. Светло редко прогуливал уроки, но сейчас он не мог и не хотел никого видеть, поэтому решение сбежать из школы показалось ему единственно верным. Он шёл, не разбирая дороги, бессмысленно кутаясь в толстовку, не в силах согреться, потому что холод сейчас рос где-то внутри под рёбрами. Ведь он же настраивал себя на такой исход событий, почему сейчас ему так больно? И Слава предупреждал, чтобы он не доверял Евстигнееву, почему Ванечке хочется орать от злости и тоски? Из него прилюдно сделали посмешище, и он защитил себя, так почему же у него такое чувство, словно он где-то жестоко... проебался? Ваня помотал головой и с силой потёр кулаками глаза. Ничего. Ничего. Всё в порядке. Иногда просто нужно сказать "фигово", пожать плечами - и жить дальше. Ванечка и будет жить дальше. Он переживёт эти выходные, а с понедельника продолжит жить своей жизнью. Дожить бы только... До этого понедельника.