mom's boy

      В голову не приходило ни единой мысли, но поговорить о чем-то надо было обязательно, нужно было задержать или просто не отпускать Эдди.       — И, — я всеми силами старался не кричать на парня, который не отвечал на мои доводы, пытаясь подбирать нужные слова для того, чтобы не довести меня до истерики, — ты хочешь расстаться так?       — Я-       — Какого хрена, Спагетти? — чужой шепот начинал раздражать, а неспособность Каспбрака отвечать на поставленный вопрос в этой ситуации доводили до предела мою нервную систему, — почему раньше не сказал? Только не говори, что не знал.       Эдди вдруг тряхнуло так, что он чуть не покосился на этой деревянной лавке.       — Я не знал, до этого дня, — бета омега искренне посмотрел на меня, ища в моем взгляде поддержку и понимания, но не найдя ни того, ни другого, безмолвно сложил руки на коленях, приняв максимально некомфортную позу, и опустил лицо вниз, только бы не видеть меня, — честно.       Сказать было нечего, а значит, пришло время прощаться. А этого делать жуть как не хотелось.       — Ладно, — я устало вздохнул, глянув на чужие поникшие плечи и пытаясь сосредоточиться только на окружающем меня мире: щебетании птиц, запахе выпечки, готовящийся в кафе неподалеку, счастливых криках детей на площадке, но настойчивее всего, как неудивительно, была чертова карамель, — разводим трагедию на пустом месте. Ты же… — секундная заминка, что показала омеге всю мою неуверенность, — будешь писать там, звонить?       Эдди который раз дернулся, неожиданно подняв на меня взгляд. Это был один из тех взглядов, которыми одарял Каспбрак мои попытки пошутить. Взгляд, что коротко говорил: ты тупица, конечно же, я буду поддерживать с тобой связь. Взгляд, что был наполнен горькой иронией и нескончаемой глубокой грустью, словно разъедавшей Эдди изнутри. Я стушевался, а грусть омеги незамедлительно начала поглощать и меня. Ощущения, словно тебя выворачивают наизнанку, забирают самое ценное: так и есть, Каспбрак был единственным, кто помогал хоть как-то спасаться от суровой реальности.       — Мне будет не хватать всего, — в горле встал ком, протолкнуть бы его дальше, дабы перекрыть дыхательные пути и, возможно, проснуться от этого кошмара, — всего, что было с нами. Я буду скучать по тебе, — глаза заслезились, но моим долгом было не показать переполняющих меня отрицательных эмоций, ради Эдди.       — О чём речь, Ричи? — тихо спросил омега, изучая моё лицо, от чего мне становилось ещё хуже, — мы будем общаться как раньше. Ничего не изменится, — лицо парня казалось каким-то неестественно бледным.       — Нет, Эдди, — я протестующе замотал головой и слабо улыбнулся, поправляя чужую прядь, выбившуюся из «композиции», и смотря на реакцию омеги, — я говорил о прикосновениях.       — Почему, — омега медленно увел мою руку от своих волос, а щеки его вмиг порозовели, вызывая отклик в юношеской душе и множество мурашек по коже. Эдди продолжил, редко запинаясь, — ты такой странный? Я имею в виду… Ты же альфа, и я, знаешь, иногда я думаю о тебе не в том русле, то есть, не как о друге, потому что, ну… ты ведёшь себя странно. Сначала издеваешься надо мной, не смешно и не к месту шутя о моей проблеме, а потом облизываешь своим языком мои пальцы. Пытаешься защитить и утешаешь, а сейчас говоришь вещи, что друзьям обычно не говорят. Я не понимаю тебя, Ричи.       Слова омеги выбивали землю из-под ног, и единственной преградой к столкновению моего тела и асфальта является лавочка темно-красного цвета, на которой мы успели разместиться.       Я никогда не думал о последствиях своих действий.       — Мне просто хотелось…помириться? — я произнес эту реплику с вопросительной интонацией и позже осознал, какую ошибку допустил, — я хотел тебя обнять, просто так. И язык… я думал, что мы забыли, и ты, вроде как, простил меня…       — Ты поцеловал меня в шею в медпункте, — я выпучил глаза, пытаясь припомнить что-то, отдаленно похожее на поцелуй.       — Я просто касался губами! — повысив голос, я заранее проиграл в этой перепалке потому, что Эдди ненавидел, когда на него кричат.       — Это и называется поцелуем, идиот! — омега уже повернулся ко мне всем корпусом и досадно дул губы, метая из глаз маленькие молнии, — лучше не выводи меня, балабол.       Разговор был серьезным до сего времени: теперь я хватался за единственную представившуюся возможность последний раз подурачиться с Эдди.       — Иначе что, Спагетти? — я дружелюбно улыбнулся, смотря в карие глаза, наполнившиеся поддельной злобой, — мамочке пожалуешься?       — Нет, — Каспбрак затих. Так же быстро, как и распалился. И это показалось донельзя подозрительным, — убью.       И сказано это было с той интонацией, от которой чуть быстрее сердце начало колотиться. Хотя, кого я обманываю? Я думал, что от инфаркта в этот момент умру, и убивать меня не придется.       — Звучит как «влюблю», — я искоса глянул на парня, и улыбка моя стала шире: Эдди выглядел совсем не гневно или устрашающе. Я подвинулся ближе, случайно задевая чужую оголенную коленку, а омега даже не шелохнулся, упрямо смотря в мои глаза.       Умоляюще, словно прося разрешения, я посмотрел на него. А Каспбрак, кажется, и не понимал моих намерений, лишь коротко кивнул, так же, не отрывая взгляд и смотря уже не так напряженно. Эдди смотрел с доверием, медленно расправив плечи и выпрямив осанку. Он придвинулся ближе, мягко опустив руку на мою грудь, а я коснулся шеи омеги, осторожно притянув ближе и последний раз выдохнув в чужой подбородок, прежде чем сделать движение вперед.       Как там в кино?       Любимые губы напротив и пустая от мыслей голова? Именно. Но как-то… иначе: радостней, слаще и интимней.       Приятней.       Во время соприкосновения губ не чувствуешь ничего, кроме как раз таки этих самых губ, как бы банально не звучало. А отстранившись, и понять не можешь, что за торнадо только что перевернуло всё внутри тебя. Сердце заходится в бешеном ритме, вот-вот и проломит грудную клетку, на которой так по-родному покоится чужая ладонь, привлекающая ближе.       — Я, кажется, понял, — Эдди мило улыбается, переводя взгляд на место, где сейчас происходит дикая пляска сердечных сокращений. А я опьянен запахом карамели и глазами, блестящими словно подтаявший шоколад.       — Не забывай о своем обещании писать и звонить, — я кладу руку на омежьи плечи, поворачивая Каспбрака к себе спиной и продолжая говорить ему на ухо, — маменькин сынок.       Эдди поднимается с места и закатывает свои красивейшие глаза. А потом беззлобно улыбается и, посмеиваясь, уходит, оставляя после себя тепло.