***
Пайнсы, блять, странный народ, думает Пасифика. Пиздец какой странный. Диппер какой-то шуганный стал, дерганый, даже больше теперь, чем раньше. К нему подойдёшь сзади, поздороваешься, а он подскакивает, как олень при фарах, оборачивается, и смотрит так, будто думает, мол, ну все, ребята, и по мою душу пришли. Не поминайте лихом, коли вообще запомните. Всех люблю, всех целую, всем привет передаю, мол, все. Пиздец настал. Вот прям тут стоит, на нем еще джинсы типа вареные с завышенной талией от Прада. Если что, по фэншую, выносите меня ногами вперед. После всей этой пантомимы, заикаясь, он снимает один наушник, выдавливает тихое "привет" и дух переводит. Осматривает с ног до головы, будто какой-нибудь треугольник в фигуре Пасифики найти пытается, или там, ну, глаз кошачий на очень внезапных частях тела. Было бы смешно, если бы не было так грустно, думает Нортвест. И натянуто улыбается. — Привет, Диппер. Как жизнь? Тот нехотя снимает и второй наушник, понимая, что разговора не избежать. Вроде бешеный такой был, жизнерадостный, после того, как они Билла победили. Заикаться перестал, спину выпрямил. А сейчас вообще хер знает, что творится. Судя по завершающемуся пубертату, только его хер и знает, но она этого вслух не говорит. Грубо как-то. Она с подобным завязала. — Нормально. Ты как? Что-то конкретное хотела, или банальная вежливость? Нортвест глаза закатывает и драматично вздыхает. Кто тут еще грубый. — Ага, конкретное. Конкретную. Где твоя сестренка? — спрашивает она, рассматривая свои ногти. Изгрызанные. Диппер это тоже замечает и долго пялится. Пасифика не дура, она прекрасно знает, что с ним происходит. Почему он как будто током пришибленный ходит по городу и смотрит на всех волком. Она девочка умная, а главное — зрячая, она прекрасно видит треугольник на его шее. Прекрасно понимает, почему он ворует из городской библиотеки книги по демонологии. Так же, как и он, не понимает, где на самом деле шляется его равнобедренный соулмейт. Пасифика не дура. Диппер, согласно общественному мнению, вообще вторая версия Эйнштейна. Благодаря линзам, видит плохо замазанные тональником инициалы Мэйбл на шее Пасифики даже лучше Нортвест. — Дома. Разгребите уже свое дерьмо, наконец. Достали обе. — Она что-то говорила про меня? — переборов гордость, спрашивает Пасифика, пытаясь придать своему голосу непринужденный тон. Диппер хмыкает. — Проще перечислить то, что она про тебя не говорила. А еще она уезжает, так что, что бы ты там ни планировала — пошевеливайся. К ней вернулось чувство собственного достоинства, и она только хмыкнула. — И куда она уезжает? — Вот и будет повод для встречи. Спроси у нее сама, — бросает уже уходящий Диппер через плечо. Судьба — та еще сука, думает Пасифика. Сводит случайных людей и приказывает им вместе жить. Мне похуй, мол, что вы несовместимы. Похуй, что вы друг друга терпеть не можете, но хотите, как никого другого. На причинном месте я это все вертела. Страдайте. Мэйбл Пасифику ненавидит. Пасифика притворяется, что это взаимно, и притворяется довольно посредственно. Но к Пайнсам все-таки не идет.***
Универ — вещь страшная, думает Пасифика. Здесь по головке не погладят, как дома, и не назовут ласково дурочкой. Тут серьёзные белые дяди с серьёзными белыми лицами гоняют от дедлайна к дедлайну, заваливают домашкой и топят на сессии. Здесь даже ванная только одна на этаж, и в той тараканов больше, чем людей. Она здесь только две недели, но уже чувствует, что не готова к такому. Но признать это — значит, принять поражение. Как это вообще будет выглядеть? Богатенькая девочка не выдержала нагрузки и слилась на пятнадцатый день? Вернулась в отцовский дом, потому что там комфорт и условия? Да она лучше сдохнет, чем туда вернется. Курит она тоже уже две недели. Послушала монологи своей соседки по комнате, и решила, что все, пора. Час настал. Курилка в перерыв между третьей и четвертой парой на удивление пуста. Сигарету она зажгла, но не затягивается — пялится только в одну точку и думает о всем подряд. Думает, что завалит тест по генетике. Думает, что от такого неудобного матраса у нее скоро будет какой-нибудь сколиоз. Думает о том, что ее соседка — ебанутая расистка, и даже понятия не имеет, как терпеть ее еще четыре года. — Фу, Нортвест, брось каку. Отдай лучше мне. Пасифика поднимает взгляд и чувствует, как ее тело начинает неметь. "Нихрена себе," — думает. "Так вот куда она уехала." Мэйбл долго смотрит на нее в ответ, нетерпеливо выхватывает сигарету из тонких пальцев, затягивается, кашляет и тушит о стену в метре от головы Пасифики. Кривится так, будто проглотила целый лимон. — Ну и дрянь. Ты и так прогнившая внутри, зачем усугублять? Пасифика просыпается и дергается, будто от пощечины. "Опять двадцать пять, да? Опять притворяться, что друг друга не выносим? Опять эти колкости с сайтов для бабушек? И не надоело тебе, Пайнс? Не тошнит еще?" По глазам Мэйбл понятно, что тошнит просто страшно. — Ты от этого еще не устала? — наконец обретает голос Пасифика. Мэйбл молчит, как будто неосознанно потирает переносицу. Устала, мол, пиздец как. Сил нет уже. Но разве можно по-другому? Общество вроде говорит, что нет, но Мэйбл на Библии клясться не станет — уж слишком ей плевать на общественные ценности, чтобы их запоминать. Нет, дело не в том, что соулмейты — вещь очень скользкая, и не в том, что если тебе не повезло с соулмейтом так сильно, что он оказался твоего пола, тебе придется просто искать кого-то с такими же инициалами, но с другими гениталиями. Дело не в том, что Мэйбл хочет провести свою жизнь, притворяясь счастливой в отношениях с каким-нибудь Патриком Нориссом. Притворяясь, что ее кожу покалывает от его прикосновения так, как это происходит, когда ее случайно (случайно?) трогает Пасифика. Дело вообще не в этом. Мэйбл плевать на это хотела. Просто Пасифика — это Пасифика. Циничная, саркастичная, мстительная, мнительная, резкая, избалованная, холодная — просто герой, блять, нашего времени, целый социотип, в котором клише находит на клише и делает какой-то стремный слоёный пирог претенциозности. Мэйбл не такая. Мэйбл — противоположность, Мэйбл — антоним каждого этого прилагательного; и она знает, что противоположности притягиваются, но навязчивое желание Пасифику исправить постоянно выступает первее ее желания Пасифику любить. Это не Мэйбл так думает, конечно. Это Диппер озвучил, а Мэйбл согласилась. Правда, мол. Это не девушка, а поле непаханое. Работать и работать еще, братишка — до любви тут как до Нептуна чесать, а путь чреват удушьем и замерзанием до смерти. Но когда Мэйбл поднимает глаза и видит, как близко губы Пасифики к ее губам, ее срывает. Ее уже не исправишь. Тут только принять надо, а то от каждого слова будет съеживаться и отдаляться. — Честно тебе сказать? — спрашивает она, накрыв холодную щеку Пасифики своей ладонью. — А ты разве врать умеешь? Мэйбл тихо смеется и сдается. Надоело ей уже держать эту оборону — за нее ни награды, ни славы не полагается, только выматывает так, что жить уже не хочется. — Думаю начать брать у тебя курсы. Пасифика тоже не выдерживает. Ну это все нахуй. И характеры их стремные — нахуй, и предрассудки — нахуй, и родителей — нахуй, и Мэйбл нахуй с ее играми. Нашла, блять, игрушку. Полигон для тест-драйва своей неуверенности. Пасифику так это все достало, что хочется кричать. Желательно в плечо Пайнс. И она рывком подается вперед, накрывает губы Мэйбл своими, целует так крепко и болезненно, будто все исчезнет, стоит ей открыть глаза, и чуть-чуть сжимает — лишь бы она не ушла. Мэйбл не уходит — цепляется за Пасифику так же крепко, прижимает ее к стене и постепенно спускается вниз, к шее — и слава Богу, вряд ли уже уйдет. Целует свои же инициалы на шее Нортвест, что вызывает у второй нервный смешок. Нарциссистка и фетишистка какая, гляньте только. Как много у них оказалось общего. — А что если "МП" — это какой-нибудь Мартин Паркер? — спрашивает тяжело дышащая Мэйбл. Красивая такая, с блестящими глазами и раскрасневшимися щеками. Волосы еще незаконно прекрасно растрепаны. Пасифика бы опустошила весь отцовский банковский счет, чтобы видеть это зрелище каждый день. — К черту Мартина Паркера, — отвечает не менее тяжело дышащая Пасифика (права Пайнс — бросать курить стоит). И целует ее снова.