Крепость из слов

Что собой представляет жизнь имперского офицера? Крупный кегль агитационных плакатов обещает лишь подвиги и славу, а пресса стабильно поддерживает эту иллюзию яркими интервью и голофото. Но на деле — это просто работа, которая отличается от сотен других лишь объемом ответственности. В ней есть часы, когда от тебя и твоих коллег зависит ход истории и судьбы народов, но они чередуются с неделями затишья и рутинной стабильности. Тогда «Химера» плавно бороздит волны бескрайнего космического океана или же неподвижно висит рядом с одной из станций — идет погрузка продовольствия и пополнение запасов топлива. А большая часть экипажа в это время остро страдает от скуки на своих рабочих местах. Со временем я признала, что это необходимо — организм восстанавливается в часы условного безделья. Но, видят звезды, мое отношение к этим периодам не улучшилось. Ведь без большого объема работы, занимающей мозг до последнего нейрона, без постоянного напряжения и азарта, пульсирующего где-то под сердцем, резко обострялись мои внутренние проблемы — точно рифы, выходящие из-под толщи воды в момент отлива. К тому же, на этот раз привычный вариант «перетерпеть все ловушки собственного сознания» выходом уже не был. Мною вплотную занялся Траун. И это было довольно ожидаемо. Я успела уже сотню раз укорить себя за то, что практически на пустом месте позволила ему увидеть хаос, творящийся у меня в душе, но время вспять не повернуть. И теперь каждый вечер меня ждали неизменно вкусный чай и не всегда приятная беседа на околопсихологическую тематику. Жаловаться, вроде бы, и не на что — я сама согласилась на эти сеансы, приняв веские аргументы об их необходимости. Но добровольность в этом случае не равнялась абсолютной готовности и желанию. Представьте себе человека со скальпелем в руке. Он говорит о том, что аккуратно сделает разрез, проникнет внутрь, разложит там все по своим законным местам и вам впоследствии станет легче жить. Но для этого, само собой, надо будет перетерпеть определенный дискомфорт в процессе исцеления. Предложение, безусловно, заманчивое, но мало кто с разбегу кинется на операционный стол, не взвесив перед этим все риски. Для меня главная загвоздка была в том, что нам с Трауном, если повезет, еще не один год предстоит работать вместе. А ежедневно видеть кого-то, который знает расположение каждого фибра и шрама в твоей душе — сомнительное удовольствие. Да, очень многое я ему рассказала в тот злополучный первый вечер. Но темные абрисы событий ни в какое сравнение не шли с историей во всех ее неоднозначных подробностях. И хоть от помощи я и не отказалась, но заставить себя полностью открыться Трауну пока не смогла. Он проявлял абсолютную деликатность и терпение. Сам сеанс неизменно начинался в тот момент, когда дека с уже изученным отчетом возвращалась в карман моих брюк. Без лишних слов мы переходили из приемного кабинета в личный. Я сумела подавить в себе подсознательный страх перед смыкающимися створками двери лишь после того, как сама несколько раз открыла и закрыла их. Устроившись среди голограмм, я начинала чайную церемонию. Случайный выбор чайного букета, ювелирно спрессованного в небольшой зеленоватый шарик, ополаскивание горячей водой прозрачного чайника, и, наконец, внимательное наблюдение за постепенным раскрытием чудесной цветочной фигуры, наполняющей емкость нежным ароматом со светлым коричневатым оттенком. Все этапы, кроме первого, сопровождались неспешным разговором. И практически всегда он начинался с отдаленных тем. — Что для вас — жизнь? — тихий, вкрадчивый голос Трауна вплетался в атмосферу спокойной сосредоточенности как что-то совершенно естественное. В тот вечер привычные голограммы были деактивированы. Вместо них проектор создал вокруг нас иллюзию настоящего звездного неба. Из-за этого света все вокруг окрасилось в синеватые тона и сверкало золотистыми каплями звезд. В чайнике распускалась белая хризантема в ожерелье из мелких фиалок. Путем нехитрых рассуждений я пришла к выводу, что подобная динамичная декорация в первую очередь предоставляет мне возможность под благовидным предлогом отводить взгляд. Признаться, порой это было просто необходимо — особенно когда беседа переходила к своей сути, и на мне методично и неспешно отрабатывались различные психологические приемы. Сейчас без видимой на то причины завязкой всего стал философский вопрос. И, такой простой на первый взгляд, он загнал меня в тупик. — Возможность распоряжаться собой по собственному усмотрению, — наконец ответила я, понимая, что ничего более четкого просто не сумею сформулировать. С красноречием у меня всегда были определенные проблемы. — При этом вы комфортно себя чувствуете во флоте, где названное вами сведено к минимуму? — Траун склонился чуть вперед, вся его фигура выражала внимание и заинтересованность. — Это — изначально мой выбор. И только тут есть такая свобода от общественного мнения и стереотипов. — Какие именно предрассудки общества вызывают у вас наибольшее отторжение и желание любой ценой избежать сфер, где они имеют силу? С подобного момента нить разговора плавно, но необратимо переходила на мое прошлое. Композиция в чайнике к этому времени обычно раскрывалась до последнего лепестка, и я разливала ароматный напиток по чашкам, не прерывая потока своих мыслей, которые с отчаянными усилиями превращались в слова. Это не было допросом: я могла встать и уйти в любую секунду, но что-то внутри крепко держало меня в кресле — даже когда отвечать совершенно не хотелось. Больше всего я была благодарна Трауну за то, что за пределами его личного кабинета ни одна мелочь в его отношении ко мне не напоминала о том, что по вечерам мы обсуждаем не только отчеты. Внешне совершенно ничего не менялось — просто гранд-адмирал и его первая офицер. А вот внутри… Признаться, мне довольно сложно охарактеризовать происходящие там перемены. С каждым вечером в моей душе становилось на каплю больше доверия, что само по себе было странным. Ведь речь тут шла не об абсолютной готовности действовать по любому приказу в бою — этот этап был пройден уже очень давно. Рисковать жизнью на деле оказалось легче, чем открывать душу. А сейчас я понемногу позволяла ему понять себя и увидеть слабые места — почти что самоубийственное легкомыслие. Но, непонятно почему, я безоговорочно верила в то, что Траун никогда не использует что-либо из этого мне во вред. Признаться, я не очень понимала, зачем он тратит свое время на меня. Возможно, он тревожится о том, не подведет ли меня однажды рассудок во время сражения — тогда последствия могут стать фатальными. Если это так — то волнение напрасно. Или, быть может, этот интерес вызван банальной скукой и желанием поломать голову над очередной логической задачей повышенного уровня сложности… Но как бы там ни было, я стремилась придерживаться предельной лаконичности в своих ответах. Хотя, если задуматься, первопричиной тому был именно ряд внутренних причин. Немало моментов я старательно обходила: идея обсуждать подобное с кем-либо, а в особенности — с мужчиной, казалась мне как минимум неправильной. Я не тешила себя иллюзиями о том, что Траун не понимает, где я не до конца с ним откровенна. Да, он ни словом, ни жестом не показывал, что замечает это. Но даже капля логики и анализа позволяла понять, что это — просто вежливый жест, направленный на то, чтобы позволить мне сохранить хоть какой-то комфорт внутри. Повторные вопросы, касающиеся «черных пятен», были очень деликатны. Задавались они лишь через солидный временной промежуток и подходили обычно с совершенно иной стороны. Впрочем, особого успеха смена тактики не приносила. Пусть я и понимала, что, скорее всего, создаю этой закрытостью большую проблему самой себе в первую очередь, но поделать ничего не могла — слова неминуемо слипались и застревали в горле одним сплошным комком. А распадался он обычно слезами, после которых пытаться извлечь из меня еще что-то было пустой затеей. Но со временем альтернативный вариант все же был найден. В тот вечер к концу сеанса Траун извлек из ящика своего стола прямоугольную коробочку и протянул ее мне. С удивлением я отставила чашку, в которой все еще плескались звезды, и прикоснулась к гладкому покрытию. После кивка, который стал ответом на мой вопросительный взгляд, я сняла крышку из плотного картона. Внутри, на подложке из бежевой ткани, лежал изумрудно-зеленый блокнот, а в углублении рядом с ним — ручка в белом корпусе. По правде говоря, их настоящие цвета я поняла лишь у себя в каюте. В тот момент удивление перекрывало все остальное, не оставляя мыслям об игре освещения ни шанса. После моих слов сбивчивой, но искренней благодарности Траун проникновенно произнес: — Я хотел бы попросить вас об одной вещи, Кэрин. Расскажите в этом блокноте о своей жизни — без утайки и ненужных оправданий. У вас на душе много камней. Ошлифуйте их о флимсипласт и превратите в крепость. Она останется стоять и оберегать вас от цикличных размышлений, а в процессе вы избавитесь от лишнего груза. Вы обещаете мне сделать это? — Да. Я попробую… — запнувшись, я произнесла более твердо: — Обязательно напишу. Сказать это оказалось куда легче, чем сделать. Я по несколько раз за вечер брала блокнот в руки — уж очень он выделялся среди остальной серости письменного стола. Проводила ладонью по гладкой, с едва ощутимым рельефом, обложке, повторяла подушечкой указательного пальца тисненые узоры на корешке. Эти непривычные тактильные ощущения приносили странное удовольствие. Но как же давно я не писала ничего, кроме сухих отчетов! В академии нас один семестр учили базовым правилам стилистики, но этот курс был направлен лишь на то, чтобы намертво вбить в мозг каждому студенту формальные выражения и схемы для составления необходимых рабочих документов. Обширный набор канцелярских фраз в голове сейчас не только не помогал, но даже ощутимо мешал переводить воспоминания в слова. Ведь тут нельзя было обойтись стандартной формой автобиографии. Белые листы флимсипласта с едва заметной разлиновкой мигом распугивали все мои мысли. И то, что в сознании хоть немного складывалось в связные предложения, неминуемо рассыпалось на хаотичные элементы, стоило мне начать писать. Я стоически пыталась выжать из себя хоть пару абзацев, затем ненадолго откладывала блокнот в сторону, а по возвращении к нему с легким раздражением очищала лист и пробовала заново. Одна Вселенная знает, сколько таких циклов прошло до того момента, когда меня начал устраивать выходящий из-под ручки текст. И пусть писала я исключительно для себя самой — какой-то внутренний принцип заставлял стремиться если не к идеалу, то хотя бы к какому-то стилю. Постепенно в привычку вошло уделять минимум час в день ведению записей. Без особого ущерба самочувствию я крала это время у сна. Со временем процесс даже начал приносить определенное удовольствие — правда, довольно мазохического характера. Представьте себе крупную занозу, которая глубоко ушла в ваш палец. Приятного в процессе ее извлечения довольно мало, но после этого, выбросив испачканную в крови щепку куда подальше, начинаешь чувствовать определенную радость. Если задуматься и попытаться разложить мысли по пунктам, то я ощущала: Легкую гордость за то, что сумела встать на путь освоения нового навыка. Надежду на то, что мне действительно станет легче после того, как я выведу последнее слово на страницах этого блокнота. Нелогичное облегчение от осознания факта, что после меня в этом мире что-то останется. Последнее было наиболее странным, ибо я и под страхом смертной казни не была готова отдать эту исповедь в чужие руки. У меня в голове даже поселилась мысль о том, чтобы дописать в завещании пункт, гарантирующий что после моей смерти этот блокнот превратят в пепел вместе с моим телом. Не сделала я этого лишь по той причине, что мне совершенно не хотелось давать Трауну еще один повод беспокоиться о моем психическом состоянии. Порой я вообще не могла понять, по каким признакам он читал мою душу. Что самое странное — читал абсолютно верно, нередко понимая куда больше, чем я сама. И в отдельные моменты мне было просто тяжело это признавать. Но, так или иначе, наши беседы продолжались — они носили уже более светский характер и доставляли лишь удовольствие. С красными от слез глазами из его кабинета я больше ни разу не уходила. А тем временем в блокноте, строчка за строчкой, постепенно отпечатывалась вся моя жизнь…