the lucky ones

Ему нравятся дешевые матросские сигаретки, из тех, к каким Энтони бы и не прикоснулся. Еще ему нравятся дождливая погода, сырое мясо и сам Энтони. К счастью, последние два пункта он различает отлично. — Принес тебе твою дрянь, — брезгливо говорит Энтони и раскрывает ладонь, в которой зажимал сигаретки весь подъем на холм. Он тянет за ними руку, не глядя. Взгляд его не отрывается с горизонта, плотно скрытого сейчас туманом и облаками, и серого полотна волн, на которых, Энтони знает, его нечеловеческое зрение легко различает вкрапины дождя. — Ничего не дрянь, — рассеянно отвечает он Энтони, закуривает без спешки, выдыхает дым. — Как добрался? — Неплохо. Наш корабль отойдет на следующей неделе, фока-рей почти как новый. Следующая остановка — Кейптаун. Он ничего не отвечает на это, только чуть резче выдыхает дым. Постукивает ногтями по колену. Энтони любит, как он сидит, всегда с очень прямой осанкой, но по-турецки. Не выдержав, Энтони спрашивает слегка жалобно: — Какие планы, когда мы отойдем? — За тобой поплыву. Какие еще. — Он наконец отрывает взгляд от туманной пелены и лениво смотрит на Энтони. Его единственный серый глаз, как всегда, светится изнутри жутковатым светом, но Энтони любит смотреть на его лицо. В уголках глаз у него улыбчивые морщинки, в седых кудрях почти всегда капли дождя. Хорошее, нестрашное лицо. Так и забудешь, что в другой своей форме, уйди он под воду, одним нырком пересек бы Канал, а одна чешуйка длиной — как палуба линкора. — Гляди. — Он что-то выковыривает из кармана драных, старых бриджей, которые хранит на берегу на случай, если надо будет выйти в люди. В них он всегда при встречах с Энтони — ну, почти всегда. — Думал, понравится. Он протягивает Энтони россыпь заляпанных водорослями монет со слегка смущенным выражением лица, словно принес ему песка. Энтони берет их — в груди что-то очень горячее. Он был бы счастлив и песку. Под водорослями оказывается золото. Монетам сильно за пару столетий. — Где… где ты это нашел, — выдавливает Энтони, вглядываясь во все такое же смущенное его лицо, — это же… — Если я тебе скажу название рифа, много ты поймешь? — Он, запрокинув голову, криво улыбается. — Немного. Энтони не знает, куда деть себя, а куда — монеты. Кладет их на мокрую траву, вытирая грязные от водорослей руки о и без того потрепанную лейтенантскую униформу. — Я их продам, — шепчет Энтони сбивчиво, не отрываясь от его лица, и удивляясь тому, как быстро мечутся возможности в его голове, каждая из которых в финале приводит к одной, самой главной, — уйду из флота, куплю поместье… где-нибудь здесь… — Найдешь себе женушку и оставишь на меня детей, — ехидно поддакивает он и выплевывает затухшую от мороси сигаретку. — Ну да! Целуется он все так же неумело, что очень не сочетается с его тысячелетним жизненным опытом. Но тут Энтони с ненормальной для смертного легкостью кладут на лопатки, и в мыслях остаются только туман и рокочущий смех морской твари под ладонями.