Инакомыслие, иноверие и наказание

— Это, конечно, непорядок. То, что они учинили, да еще и так нагло, у нас под носом. Я ему говорил: «Андреич, ты тут хуем не маши, у нас тоже хуй имеется, да побольше твоего», а он разве слушает? Варнякает что-то свое, грозится позвонить Тетереву… Слушать сбивчивый доклад начальника охраны, упакованного в строгий деловой костюм, который, к слову, шел ему как корове седло, было невыносимо. Раздражало всё, вплоть до хруста строительного мусора под ногами следующих тенью бодигардов, а уж жужжащий прокуренный голос Матвеева и вовсе сжимал пружину терпения до такого состояния, что вот-вот она должна была выстрелить кому-нибудь в лоб. — …а я и говорю, что Тетерев-то отошел от дел, что никаких полномочий давно не имеет и ни на что не влияет. Да разве он слушает? Амир Ахматович, ну вы бы хоть поговорили с ним! Амир посмотрел на него так, что крепкий дядька, бывший военный, весь обвешанный оружием, мигом замолк, будто ему в рот кляп воткнули, и опустил голову под этим пристальным взглядом немигающих черных глаз. — Хорошо, — спустя какое-то время блаженной тишины, нарушаемой лишь звуком ломающегося под ногами мужчин битого стекла да бетонной крошки, произнес он, окидывая взглядом унылый недострой, на который его привел начальник охраны. — Ну и где товар, Матвеев? — Сюда. Они прошли в очередное помещение, которому, судя по всему, уже не суждено было стать кухней, и остановились у заколоченного досками окна. — Вот, мы всё проверили, всё работает, всего хватает… Амир его уже не слушал. Он подошел к грубо сколоченному столу, на котором лежали автоматы, и аккуратно подцепил пальцами один из них. — Где остальное? — Так в машине же, — Матвеев при всей своей угрожающей наружности сейчас выглядел как верный пес, пытающийся выслужиться перед хозяином. — Мы выложили образцы, чтобы вы видели, какие есть. Коротко кивнув, Амир взял в руки лежащий там же на столе список и принялся вдумчиво вчитываться, прикидывая в уме, на сколько это все можно реализовать. — …А Андреич говорил, что вы ему другое поручили. Такая неразбериха получилась с этими документами… — продолжал ворчать Матвеев. — Я им звонил, писал, просил выслать оригинал… — Тише! Начальник охраны заткнулся, непонимающе нахмурившись. — Тише… Что это за звук? — А? — Матвеев прислушался, но потом снова забормотал: — Простите, у меня после контузии со слухом плохо. — Оно и видно, — издевательски подхватил Амир, резко оборачиваясь. — Там. И первым направился в сторону того, что в этой огромной квартире могло бы стать детской комнатой, например, или просторным светлым кабинетом, или наполненной любовью спальней, а стало… — Что это еще за ужас? Вопрос прозвучал так громко, отразился от стен и отозвался эхом, что в комнату следом за Амиром, Матвеевым и телохранителями заглянули и другие бойцы, работающие под командованием начальника охраны. — А, за это не волнуйтесь, он не жилец. То, что не должно было быть живым, поскольку представляло из себя избитый и истерзанный полутруп, замотанный в какие-то грязные лохмотья, лежало на куче битого кирпича, на которую, кажется, заползло само. — Так чего не убьешь? — холодно поинтересовался Амир, брезгливо разглядывая бледную, неестественно худую руку, цепляющуюся ослабевшими синими пальцами за острый кусок стекла, лежащий на самой верхушке этой кучи. Судя по всему, сил на то, чтобы взять этот кусок и перерезать вены, у бедняги уже не осталось. — Так это… парни… — Что парни? Голос у Амира стал настолько ледяным, что те самые «парни», о которых шла речь, в мгновение исчезли в глубине коридора, чтобы не попасть под раздачу. — Так дело ж молодое, девок давно не видели, вот и… — Вот и? — теряя терпение, повторил мужчина, положив руку на пояс, будто хотел уже схватиться за оружие. Но, конечно же, под деловым костюмом никакой кобуры не было. — Чего не пристрелил? Толку-то от него уже явно мало. На такого встанет только у законченного некрофила. — Убрать сейчас? — как-то немного жалобно переспросил Матвеев, поглядывая на лежащего без движения парня. Амир тоже опустил глаза вниз, с трудом сдерживая клокочущую внутри ярость, и терпеливо, однако, не без ненависти в голосе, процедил: — С ума сошел? А если он мой единоверец? Если он… Сжав кулаки, он резко замолчал, чтобы не ляпнуть что-то еще, потому что молчание порой — лучшее объяснение (так учил отец), но злость и презрение к Матвееву были настолько сильны, что внутри все буквально орало от ненависти и требовало выплеснуться наружу ядовитыми словами. А потому он тихо-тихо произнес: — Сколько вы над ним издевались? — Да сколько… — нервно пробубнил Матвеев, поднимая глаза к потолку. — Ну со вторника. Как поймали его за слежкой, так и… Амир покачал головой и подошел ближе, а потом и вовсе аккуратно подтянул штанины брюк и присел рядом с пленником, пытаясь рассмотреть получше. Сквозь дыры ставшей лохмотьями рубашки было видно усеянные синяками и кровоподтеками, как свежими фиолетово-бордовыми, так и старыми желтыми, ребра. Ниже пояса он был накрыт, видимо, его же курткой, но Амир видел стертые в кровь колени и догадаться, что там дальше, было не сложно. Преодолевая брезгливость и сдерживая рвотные позывы от шарахнувшего в нос смрада, мужчина протянул руку и подхватил свалявшуюся прядь некогда черных волос, отвел от лица, которое, впрочем, выглядело чуть лучше всего остального тела. Очевидно, не били, чтобы не портить красоту. А посмотреть было на что. Амир с трудом утихомирил взбунтовавшееся свое темное и скрытое от чужих глаз второе «я», и сжал зубы до скрежета, не в силах оторваться от созерцания удивительно красивого и спокойного лица. Парень будто был без сознания. Мышцы расслаблены, лоб не морщила мученическая складка, покрытые кровавой коркой губы чуть приоткрыты, чернильные аккуратные брови не сведены к переносице… — Со вторника без еды. А воду давали? — Амир поднял голову, посмотрел на побледневшего от страха Матвеева, который не сразу смог взять себя в руки, чтобы ответить. — Ну, воду, может, кто и давал, но… парни говорили: «сколько проживет, столько проживет». Продлевать мучения никто не собирался, это… Договорить он не успел. Пальцы пленника, слабо сжимающие кусок стекла, дернулись, проехались по краю, оставляя после себя кровавый след, и рука скатилась вниз, обдирая запястье об острые углы битого кирпича, бессильно повисла, роняя жирные яркие капли на бетонный пол. Амир осторожно отвел назад прядь засаленных волос, прижал пальцы к шее, трогая пульс. — Нихера не понятно, — буркнул он спустя какое-то время. — Но вроде есть. И тут же в подтверждение его слов густые смоляные ресницы, слипшиеся от слез и грязи, дрогнули. Парень сделал короткий судорожный вздох, больше похожий на задушенный всхлип, и дернулся. — Вроде живой, — пробормотал Матвеев, тоже присаживаясь рядом. — Но недолго ему осталось, это ясно. Кинув на него презрительный взгляд, Амир приподнял безвольно висящую руку пленника, рассматривая порез, и вдруг длинные тонкие пальцы шевельнулись, попытались выскользнуть, и мужчина сильнее сжал их в руке, не позволяя забрать. Перехватил запястье, чтобы наверняка… Парень вдруг достаточно сильно дернулся, сжал пальцы в кулак, но вскоре силы покинули его, и он, горестно вздохнув, расслабился, прекратив бороться. — Эй, ты слышишь меня? — позвал Амир, удерживая бледную руку в своих ладонях, будто пытаясь согреть. Черные ресницы пленника затрепетали, а потом веки резко распахнулись, резанули по нервам Амира острыми гранями голубого льда многовекового айсберга. Парень впился в него таким взглядом, что захотелось отшатнуться, а лучше вообще уйти из комнаты, столько ярости и боли было в этих глазах. — Если ты понимаешь, что я говорю, моргни, — взяв под контроль свой голос, произнес мужчина, все еще удерживая холодную руку пленника, ощущая, как с каждой секундой она становится все теплее и теплее. Сухие потрескавшиеся губы дрогнули, будто пытаясь изобразить улыбку. Взгляд устремился сперва куда-то в сторону, на дверь, потом прошелся по лицам других присутствующих, и остановился на Амире. Голубые глаза глядели прямо на него так долго, что в душе у мужчины что-то нехорошо шевельнулось, заскользило гадкими порочными змеями, нашептывая, что паренек, должно быть, уже умер, но потом… Пленник моргнул, снова судорожно вдохнул и снова дернул уголками губ, то ли пытаясь улыбнуться, то ли пытаясь что-то сказать. — Ну, правда, Амир Ахматович, зачем заставлять его мучиться? — трусовато тявкнул за спиной Матвеев, и Амир не выдержал. — А о чем ты думал раньше? Нужно было пристрелить его на месте, а не позволять своим… — с трудом подавив вспышку гнева, он замолчал, плотно зажмурившись. А когда собрался с силами и открыл веки, понял, что голубые глаза пленника все это время неотрывно следили за ним, считывая эмоции. Парень не был профессионалом, высококвалифицированным психологом и стратегом. Он был слишком молод для подобного, но этот взгляд… — Нужна «скорая». Николай, вызови тех частников, которым мы звонили, когда у матери было давление. Телохранитель коротко кивнул и выудив из кармана телефон, удалился в дальний конец комнаты. — Как «скорую»? Он же… — слабым голосом пробормотал Матвеев, но Амир перебил его. Махнул рукой, заставляя заткнуться, и снова наклонился к пленнику. — Мы вызовем врачей и выставим охрану, но если ты кому-нибудь в больнице попробуешь рассказать, что здесь произошло и кто это с тобой сотворил, я лично убью тебя. Моргни, если понял. Остановившийся взгляд парня стал таким колючим, что и так стало ясно, — понял. Только моргать все равно он не собирался. И снова глубокий вдох, снова попытки освободить руку, снова едва заметное движение губ… Но теперь до ушей Амира донеслось слабое неразборчивое бормотание. — Что? — он наклонился низко-низко, пытаясь расслышать слова. — Уб… — Чт?.. — Убей. Меня. Нахрен, — раздельно произнес парень, а потом потерял сознание.

***

Душа у Амира была черная. Если бы отец дожил до этих дней, он бы непременно отрекся от сына, даже невзирая на то, что Амир всеми силами всю свою жизнь, а это уже больше тридцати лет, со своей гнилой натурой боролся. Он бросал все и уходил в горы молиться и просить прощения за грехи, он запирал себя в доме, он разговаривал со старейшинами, пытаясь найти лекарство от своего недуга, но ничего не мог поделать с собой. Он любил мужчин, он любил власть, он любил себя. Вожделение этого составляло его всего, и ни молитвы, ни отчуждение, ни советы не помогали. Не помогла и женитьба на прекрасной молодой девушке, с которой он мог лечь в постель, только фантазируя о всяких непотребствах, за которые ему было стыдно и до, и во время, и после. Душа у Амира была настолько черная, что люди, которых он представлял себе в такие моменты, были покорны ему и беспрекословно подчинялись извращенной воле. Были его собственностью. И кто знает, чем бы все это кончилось и какое наказание последовало бы, если б верная супруга не оказалась плодовитой, родив от Амира двоих дочерей и сына. Его семья была надежным прикрытием его грязного секрета, а с возрастом чувство вины несколько притупилось, вера отошла на второй план, и деньги стали главной целью существования, раздвигая границы морали, и то, что раньше казалось непростительным, теперь Амир оправдывал своей природой, мол, если Аллах создал его таким… Видит Аллах, он пытался. Много лет пытался бороться со своей натурой. Но душа от того чище не становилась, и появление в его жизни голубоглазого пленника лишь заляпало ее очередным мазутным пятном. Парень не так сильно боялся его, как Амир сам себя. Внутри все просто сжималось от ужаса, когда он ехал в своем джипе за «скорой». Один из телохранителей был за рулем, другой сопровождал пленника, контролируя, чтобы тот вдруг не сморознул чего в бреду. — Ник, завтра выясни у Матвеева имена всех, кто… ну ты понял, и в расход. Убедись, что они усвоили урок, — произнес он, когда машина остановилась во дворе больницы. Телохранитель коротко кивнул, наблюдая за тем, как из кареты «скорой помощи» вывезли каталку с лежащим на ней пареньком и торопливо вкатили в распахнутые двери. Охранник, которому Амир поручил контролировать, зашагал следом. — Думаете, выживет? — взглянув на начальника в зеркало заднего вида, спросил Николай. — Надеюсь, — устало потягиваясь, буркнул в ответ Амир. — Какой-то важный свидетель? — Хочу выведать у него всё, — нашелся с ответом мужчина, тщательно регулируя уровень заинтересованности в голосе. — Юный он, правда. Лет восемнадцать, не больше. — Взгляд больно дерзкий, — пожал плечами телохранитель. — Залетные так не смотрят. — И так долго не держатся. Я удивлен, что он раньше не выпилился. Николай хотел что-то сказать в ответ на это, но Амир перебил его. — Тут во дворе кофейня есть. Дерьмовая, конечно, но лучше хоть что-то, чем вообще ничего. Возьми мне американо и себе что-то, если хочешь. Ждать долго придется. И он не ошибся. Над парнем действительно колдовали почти два часа, пока второй охранник, Тимур, не написал, что состояние стабильно тяжелое, парень в реанимации. — Ну, ладно, пойдем поговорим с главврачом, — захлопнув крышку ноутбука, на котором как раз закончил разбирать почту, он выбрался из машины и направился к дверям больницы. Николай тенью следовал за ним. Главврач, к счастью, не сменился, узнал его и, прекрасно понимая, что к чему, поспешил доложить: — Пациент в очень плохом состоянии, стопроцентных гарантий давать не стану, но организм молодой, может, и выкарабкается. У него два сломанных ребра, трещина в лучевой кости, повреждена селезенка, сотрясение мозга… Он перечислял так долго, что Амир успел потеряться в этих всех факторах, уменьшающих шанс паренька на жизнь. — Он в сознании? — спросил он, когда врач наконец-то замолчал. — Мы вкололи ему сильнейшее обезболивающее и седативное, так что сегодня он вряд ли сможет с вами поговорить, но как только он придет в сознание, я наберу вас. Ну вот и всё. Никаких «пациенту нужен покой», «выйдите из кабинета», «не заставляйте его напрягаться» и прочее. — Мы не проводили его по базе и не сообщали в полицию, ну, вы понимаете, что это… — врач сделал неопределенный жест рукой, давая понять, что полиция точно заинтересовалась бы пациентом с такими-то повреждениями, да еще и, вполне вероятно, несовершеннолетним. — Да, благодарю, так и надо, — коротко кивнул Амир и, попрощавшись, ушел. Богатые люди не суют врачам купюры в карман и не сообщают во всеуслышание о благодарности. Богатые люди молча перечисляют сумму на банковский счет и ни о чем не беспокоятся. Но Амир, хоть и был неприлично богат, очень беспокоился. Не о здоровье и благополучии голубоглазого пленника, а о том, что этот самый пленник мог умереть, а черный спрут, проживающий на самом дне мазутного озера гнилой души, уже не желал отпускать то, о чем грезил столько лет. Вот он — бесценный дар Аллаха. Обреченный бесправный пленник, награда за десятки лет строжайшего воздержания.