***
Реальный мир возвращаться в голову Намджуна настолько не торопится, что прикосновение ледяной воды к коже парень чувствует только тогда, когда и он сам, и пол вокруг уже вдрызг мокрые. И первое, что подсовывает Намджуну восстанавливающаяся по пикселям окружающая действительность, это в крайней степени обеспокоенное лицо совершенно незнакомого молодого человека. — Простите, вы слышите меня, уважаемый? — хлещет по щекам Намджуна парень. — Эй… Где-то на заднем плане журчит согласными женский голос. Намджун пробует сесть. Голова кружится, в затылке навязчиво ноет, вестибулярный аппарат возмутительно пренебрегает своими обязанностями. Молодой человек, сидящий рядом на корточках, прикладывает мягкую прохладную ладонь ко лбу Намджуна и качает головой. — Вы говорите по-корейски? — спрашивает он ласково. — Говорю, — шевелит губами Намджун. Парень аккуратно подхватывает потерпевшего под руки и ставит осторожно на ноги. От его одежды пахнет приятными запахами кухни и чего-то очень домашнего, и этот запах — мелькает мысль на периферии сознания — подходит Парижу лучше всего. Обстановка вокруг опрятная, уютная, сдержанная. Видимо, его перенесли в одну из служебных комнат отеля. — Как вас зовут? — интересуется обеспокоенный парень. — Вы, вроде, не похожи на вора… — Намджун. Меня зовут Намджун, — головная боль мешает сообразить, как бы соврать поправдоподобнее, — Я просто зашел в ту комнату… я ошибся дверью… я не хотел… вернее, хотел, но… не стоило мне… — А я зашел, а вы тут лежите на полу… — улыбается сочувственно парень. — Меня Сокджин зовут. Наверное, вы один из наших гостей? Странно, отец говорил, что сейчас в гостинице нет постояльцев… В комнату входит женщина с подносом, уставленным чашками. — Чаю хотите? — принимает поднос из ее рук хозяин. — Спасибо, Сара. Пока Сокджин возится с чайником, Намджун рассматривает комнату, уютную и какую-то подчеркнуто простую, заставленную старой потрепанной мебелью сверх меры. Потом вспоминает, что у него в кармане разряженный вдрызг телефон, и он уже сутки не выходил на связь с родителями, и охает: — Ой, слушайте, у меня телефон разрядился… — и поднимается осторожно из кресла. — Спасибо, что привели меня в чувство. Я пойду… Шагает к двери, поймав на себе какой-то очень странный взгляд хозяина, выглядывает в коридор. — А как мне попасть к лестнице? — испуганно спрашивает, оборачиваясь. Сокджин хихикает и указывает рукой: — Да вот же лестница, перед вами. — Это не та лестница… — Намджун прищуривается, соображая. — И коридор не тот. Мне нужна лестница, которая у ресепшена… Там еще кулер стоял и кофейный автомат… — У нас в гостинице одна лестница, — Сокджин бросает на него еще один странный взгляд. — Может, вам все-таки прилечь? — Мне нужно в номер 302, который в торце, на третьем этаже, знаете, такой, с красными шторами на окнах и с балкончиком, — пытается сконцентрироваться Намджун, — Мне бы туда попасть… — У нас нет номеров на третьем этаже… — слышит в ответ. — У нас даже третьего этажа нет. Может быть, вы ошиблись гостиницей? В открытое окно врывается окрик, мешаясь с испуганным ветерком. — Джинни, ты здесь? — кто-то зовет с улицы низким грудным голосом. Хозяин комнаты раздвигает шторы и выглядывает на улицу, перегнувшись через подоконник. Намджун выглядывает тоже, но улицу совершенно не узнает. Та, на которой стоял его отель, была узкой, серой, тесной и заставленной автомобилями по самое не хочу. Эта же улочка вьется своей зашарканной мостовой между каменными домами и Сеной, вся такая светлая и веселая от мельтешащей в окнах одежды, вывешенной на веревках на просушку. Здесь бегают дети, здесь чинно сидят у подъездов домов женщины, а у их ног покачиваются очаровательные, убранные кружевами колясочки. Здесь даже музыка аккордеонная доносится едва слышно издалека. Здесь все совсем по-другому. Здесь даже сама Сена, такая же мутная и вялая, плещется о каменный мощеный берег уютно и по-домашнему. В оконном проеме появляется рыжая макушка, и в комнату заглядывает худощавый паренек. — Привет, Тэхён. — улыбается Сокджин, и Намджун вздрагивает, услышав знакомое имя, — Что там у тебя стряслось? — Послушайте, это не та улица даже, — испуганно перебивает гость. — И Тэхён… — он невежливо тычет пальцем в рыжую макушку, — И Тэхён не тот. — Что значит не тот? — возмущается торчащий в окошке Тэхён. — Кто это, Джинни? Сокджин смеется как-то хрустально и по-доброму: — Да вот мы и сами пытаемся это выяснить, если честно. Оконный Тэхён, кивнув своим мыслям, хватается руками за подоконник и, одним резким движением, перемахнув через него, оказывается в комнате. — Он потерялся, — поясняет Джин, а сам пристально рассматривает что-то на улице. — Тэхён, а что это у Натали на груди? — О! Я ж поэтому и прибежал! — оживляется Тэхён. — Видел? Они все-таки сделали это! Маленькая девочка, пробегая мимо окошка, машет ладошкой Джину и дразнится высунутым языком. Ее платье на груди украшает большая звезда из желтой ткани. — Привет, Натали! — кивает Джин. — Нравится? — девочка расправляет желтую звезду на груди. — Мама сегодня пришила! Джин кивает какой-то натянутой улыбкой, берет с подноса большой красный леденец на деревянной палочке. — Угощайся! — протягивает конфету ребенку. — Они все-таки сделали это… — повторяет он, глядя вслед убежавшей девочке. И разворачивается к Намджуну. — Простите, давайте все-таки выясним, кто вы и что вам здесь нужно, — изменившимся до прохладного тоном вздыхает он, — Что вы помните? Намджун набирает воздуха в грудь, намереваясь повторить свою краткую биографию туриста и постояльца, но взгляд его цепляется за большое зеркало. — Вот! — тычет он пальцем. — Это зеркало я помню. Оно стояло… Он оглядывается. И понимает, что сама комната и мебель в ней тоже кажутся ему смутно знакомыми. — Кажется… кажется… Сокджин скрещивает руки на груди. Тэхён, до этого глубокомысленно намазывавший малиновое варенье на хлеб, поднимает взгляд. Намджун подходит к зеркалу и протягивает руку, касается зеркальной поверхности. Пальцы скользят по холодному стеклу. — Он хоть понимает, насколько напоминает сейчас психа? — интересуется с набитым ртом Тэхён. — Джинни, а он не из «этих»? — понижает он голос до зловещего шепота и кивает в сторону Намджуна. Сокджин напряженно следит за действиями непрошеного гостя, которому внимательное ощупывание зеркала и сканирование взглядом комнаты, судя по панике во взгляде, ясности не добавляет: — Ничего не понимаю… Ему заботливо предлагают выйти на улицу, на свежий воздух, а заодно поспрашивать у прохожих, возможно, кто-то из них знает потеряшку. И создается ощущение, что от него пытаются вежливо избавиться таким образом. Свежий воздух на деле оказывается вечерней духотой, а прохожие косятся на Намджуна так, что понятно, что они не только не знают его, но и вообще принимают парня за редкое животное, которое в пору показывать в зоопарке. — Почему они так смотрят? — испуганно дергает Сокджина за рубашку Намджун. — Думаю, дело в вашей одежде, — склонившись к его лицу, поясняет тихо парень, чуть обдавая лицо дыханием, смешанным с запахом малинового варенья. — Она немного… отличается, что ли… И действительно, девушки на скамейке у дома напротив хихикают, осматривая узкие брендовые скинни Намджуна, обтягивающие длинные ноги и зияющие кое-где модными прорехами. — Да кого сейчас джинсами удивишь… — начинает запальчиво Намджун и вдруг понимает, что вокруг не видит ни одного человека в джинсах. — И у тебя волосы странные, — тычет пальцем в затылок Намджуна Тэхён, что-то дожевывая. — Первый раз вижу мужика с крашенными волосами. И серьги в ушах. В парке играет музыка. Медленно плывут раскрашенные деревянные лошадки на старомодной карусели. Люди подходят, занимают очередь к аттракциону, и кто-то справа довольно грубо толкает Намджуна, требуя уступить место. Парень оборачивается и давится на вдохе: рядом с ним стоят двое военных. В форме офицеров СС. — Это у вас тут что, акция? — Что? — уточняет Сокджин. — Ну вот это, — Намджун кивает на офицеров. — Акция? Митинг? Или это косплейщики? Офицеры косятся неодобрительно. Тэхен кивает Сокджину в ответ на красноречивый взгляд, а затем оба хватают Намджуна под руки и утаскивают на боковую дорожку парка. — Что ты делаешь? — шалея от ужаса, дергает его за рукав Тэхен. — Что? — не понимает Намджун. — Вы привлекаете много внимания своим неуважительным тоном, — холодно поясняет Сокджин. — Мне кажется, нам стоит поскорее найти вашу гостиницу, пока мы не нажили неприятностей. Намджуна этот изменившийся тон пугает. Но он вспоминает адрес гостиницы и называет его Сокджину. И ловит на себе еще один странный взгляд. — Это наш адрес, — разводит руками Сокджин. — Мы только что оттуда пришли. Мимо проезжает какая-то странная конструкция, напоминающая велосипед, соединенный с повозкой. Затем проезжает еще одна такая. Намджун растерянно провожает их взглядом. — У вас тут фильм какой-то снимают что ли? — наконец, догадывается он. — Фильм? — повторяет за ним Сокджин. Голова начинает дико болеть от мыслей и от того, сколько вокруг непонятного. Синхронизироваться с реальностью все еще не получается. Взгляд натыкается на стайку веселых девушек, хихикающих, не прикрывая ладошками рты. Кто его знает, возможно, Париж как столица моды и обязывает одеваться по-особенному, но на них же реально пиджаки и юбки до колен из какого-нибудь бабушкиного сундука. На доске среди объявлений висит монохромный номер Le Figaro, ветерок чуть треплет его уголки. На мгновение его закрывает полотнище флага со смачной черной свастикой посредине. «Как в оккупированном Париже» — мелькает неосторожная мысль, и неожиданная догадка вдавливается в сознание Намджуна панической атакой. Сердце начинает колотиться как сумасшедшее. — Слушай, — едва справляясь с дыханием, тянет он Сокджина за рукав. — Какой сейчас год? Тот удивленно смотрит: — Сорок второй, а что? — Одна тысяча девятьсот? — шепотом уточняет Намджун, смертельно бледнея. — Ну да, а какой еще? — хихикает Джин.***
— Ты хочешь сказать, что ты — путешественник во времени? Как у Уэллса? — недоверчиво склоняет Джин голову к плечу, от удивления перейдя на «ты». Уже в знакомой дважды комнате они пытаются найти в бессвязном рассказе Намджуна хоть какое-то рациональное зерно. — Наверное… — кивает Намджун. — Не читал Уэллса. — Из какой ты глуши? — возмущается Тэхён. — Все читали Уэллса. Намджун фыркает: — Есть книги и поинтереснее фантастики! — Что может быть интереснее фантастики? — еще громче возмущается Тэхён, — Имей в виду, хён, он мне не нравится! Сокджин сидит в кресле, уставившись в одну точку. — Откуда у тебя это зеркало? — уточняет Намджун, вновь ощупывая пальцами гладкую раму. — Я сам его сделал! — с гордостью заявляет хозяин комнаты. — Два раза в неделю я посещаю уроки нашего зеркальщика. Он создает просто произведения искусства! Ты бы видел! Тоже хочу научиться так! — У тебя здорово получилось! — хвалит Намджун. — И, кажется, у тебя получилось случайно создать зеркало-машину времени. — Неужели в двадцать первом веке все еще не придумали машину времени? — Тэхёну до жути интересно, чем все это закончится и куда в итоге закинет зеркальная машина времени Намджуна — назад в будущее или, все-таки, в психушку. — Чем же вы занимались там все это время? Намджун рассказывает им о телевизорах и компьютерах, об интернете и ютубе, о полетах в космос и о кредитках. В большинстве случаев парни просто смеются, не вполне понимая, зачем все это надо. К примеру, зачем нужен телевизор и возможность смотреть кино в одиночестве? Разве в кинотеатр не ходят, чтобы весело провести время с друзьями и познакомиться с хорошенькими девушками. — Интернет — это великая штука! — запальчиво возражает Намджун. — К примеру, ты можешь послать сообщение человеку просто так, почти по воздуху. Без чернил и бумаги, без доставки транспортом… — Как воздушный поцелуй! — перебивает его Джин. Прикладывает ладошку к губам, склоняет голову на бок, и, с какой-то сладкой оттяжечкой отнимает руку от мягких розовых губ и с улыбкой сдувает с ладони поцелуй в сторону Намджуна. — Вот так! Видишь, как ты покраснел? Значит, сообщение дошло. И чуть с ехидцей смеется. И это, блин, так ми-и-и-и-и-ло, что Намджун на пару секунд подвисает, глядя на розовые большие мягкие губы Джина. — А ты сам-то чем занимаешься? — интересуется Тэхён. — Или учишься пока? — Я… — Намджун соображает, как называется его богемный образ жизни и бесконечные поиски себя, но не может подобрать таких слов, чтоб они были понятны ребятам из двадцатого века. — Я пишу тексты. К песням. Тексты к песням, знаете? — Ого! — Тэхён вскакивает. — Ты поэт? Стихи пишешь? Вот это да! Да еще и для песен! Лучшие стихи становятся песнями! Великие стихи! Он в волнении начинает ерзать на месте, что-то булькая от переизбытка эмоций. Намджуну становится как-то стыдно называть стихами то, что он пишет, и что потом читают с маленьких сцен прокуренных клубов начинающие рэперы. — Знаешь… — смущенно бормочет он. — В наше время… все немного иначе… Скорее, лучшие песни становятся стихами. В комнате уже совсем темно от накатившихся сумерек. Черноволосая женщина вносит керосиновую лампу. Намджун замечает на груди у нее точно такую же желтую звезду. Он хочет спросить, что означает такая звезда, но как только свет лампы отражается в зеркальной поверхности, Намджун замечает уже знакомое свечение. — Вот! Смотри! — дергает он Сокджина за руку. — То, о чем я говорил! — Ты мне рукав сегодня оторвешь! — шипит Сокджин, смущаясь сползшего с широкого плеча воротника рубашки. — Это дефект зеркала, моя ошибка, — поясняет он, стыдливо краснея. — Мастер сказал, что эту халтуру стыдно показывать людям, и велел забрать домой, чтобы оно всегда служило мне напоминанием о моей первой работе и о том, как плохо я старался, чтобы выполнить ее хорошо. Намджун протягивает руку и касается пальцами того места, где начала появляться уже знакомая рябь. Знакомое ощущение страха, перерастающего в ужас, возвращается, как только кончики пальцев погружаются в жидкое зеркало. — Смотри! — только и успевает крикнуть он, как снова накатывает духота, тошнота и головокружение разом. Пол уплывает из-под ног, и наступает тишина. И темнота.