E non ti interessa? (Разве тебе не все равно?)

Полгода пролетает за один миг. Весна сменила зиму — она окрасила город голубизной небосвода и блеском рассветного солнца, нарядила деревья в изумрудные одеяния и расплескала теплый ветер. Следом за весной пришло лето. Оно даровало Нью-Йорку вторую жизнь — расписную и яркую, полную красок. Белесый снег сменился цветочными лугами, тучи расступились, выпуская на волю палящее солнце, и город вздохнул с облегчением. Он не потерял своей суетливой расторопности, но обрел долгожданный покой. Вместе с успокоением города пришел и душевный покой, о котором, казалось, можно было забыть. Боль — острая и зудящая — сжалилась: она, напоследок полоснув по сердцу клинком, отступила, прихватив с собой страх за неопределенное будущее. Пустота в душе, расплескавшаяся мрачными брызгами, постепенно заполнилась — там, где раньше было одно лишь имя, теперь обосновался маленький, но глубокий и прекрасный мир. В этом мире есть место всем: друзьям детства и новым знакомым, глубоко любимым людям и просто прохожим. Этот мир — цитадель гармонии и спокойствия. Наконец, спустя вечность, полную боли и мучений, Эрен без отвращения смотрит на себя в зеркало. На руках — там, где раньше была сотня уродливых шрамов, — теперь красуется ворох мелких татуировок. На каждой из них — расписные крылья бабочек и их изящные усики. Смотря на них, Эрен чувствует глубокое спокойствие. На здоровом теле теперь нет ни единого нового шрама — они остались далеко-далеко, в темном прошлом, о котором Эрен помнит, но не сожалеет. Каштановые кудри прилично отросли, но Эрен не состригает их — лишь заплетает на затылке забавный хвостик. Изумрудные глаза, из которых полгода назад пропало желание жить, вновь обрели свою природную насыщенность — они загорелись, вознеслись в высоты чувств. Пухлые губы тронуты легкой улыбкой. Душа, похороненная заживо, вырвалась на свободу и теперь, найдя свой дом в любви близких людей, поет сладкую песнь. Утро начинается по-новому, совсем неправильно — каноны прошлого канули в лету. Вместо болезненного сна на таблетках — странные, но забавные сны, вместо головной боли — визжащий будильник, вместо окровавленной ванной — светлая кухня и полезный завтрак. Единственное, что осталось неизменным — сигарета, выкуренная впопыхах, по дороге в метро, и отвратительный чай, но Эрен смиренно глотает горечь и бежит к кафе, уже зная, что его там ждет. — Опять опаздываешь, — Хистория, поймав за руку, говорит с притворной строгостью, но, не увидев в изумрудных глазах ни доли раскаяния, легко улыбается. — Не переживай, я сказала директору, что ты у врача, — озорно подмигивает она, и Эрен не может не улыбнуться ей в ответ. — Спасибо, — шепотом бросает он и, улыбнувшись напоследок, бегом скрывается в раздевалке. Подбежав к своему шкафчику, он спешно достает фартук и, коряво завязав его на талии, тут же выбегает обратно в зал. Он чудом успевает выхватить из рук Хистории блокнот и ручку, когда директор — миссис Фокс, выдра по внешности и Горгона по характеру — появляется на горизонте. Эрен встречает ее натянутой, вежливой улыбкой и приветливым кивком. Директор же, оценив его презренным взглядом, закатывает глаза и уходит в зал. Эрен выдыхает с облегчением. — Спасибо, — бросает он шепотом Хистории, и та кротко улыбается в ответ. — Ты бы завязывал с опозданиями, — шепотом отвечает она. — У меня скоро закончатся оправдания. — Завяжу, но не на этой неделе, — подкалывает Эрен, и Хистория шутливо ударяет его в плечо. — Дурак, — беззлобно бросает она и, увидев строгий взгляд директора, вновь сосредотачивает свое внимание на гостях. Эрен следует ее примеру. Поправив фартук и состроив максимально правдоподобную приветливую улыбку, он направляется к едва пришедшим гостям — к молодой эксцентричной паре. Он расторопно принимает заказ, отдает его поварам и, вернувшись в зал, принимается за свою «любимую» работу — натирать бокалы за баром. Что ж, в этом есть свои плюсы. Натирание бокалов можно сравнить с медитацией — так же расслабляет и позволяет рассмотреть свою жизнь со стороны, и Эрен пользуется появившейся возможностью. Напевая под нос песенку из рекламы зубной пасты, он принимается за дело. Мгновения стремительно несутся вперед, сменяют друг друга, складываются в минуты, затем — в часы. Вторник проходит так же, как и понедельник — тихо и мирно, без единого инцидента, но к концу рабочего дня сил не остается ни на что. Единственное, чего Эрен искренне хочет — стащить у кондитера парочку кексов, купить дешевое вино и скоротать вечер, развалившись на диване за просмотром какой-нибудь тупой передачи. Зайдя в раздевалку, он неспешно развязывает фартук и, отойдя подальше, закидывает его в шкафчик, точно баскетболист — в прыжке, отточенным движением, с прямым попаданием. Усмехнувшись собственной дурости, он запирает шкафчик и, стянув с затылка резинку, с усталым выдохом запускает пятерню в каштановые кудри. Голова взрывается — в ней столько мыслей, планов и желаний, что становится дурно, усталость накатывает тяжелой, но приятной волной, и Эрен легко улыбается ей в ответ. Достав из кармана наушники, он тут же надевает их и, прибавив громкость, погружается в веселую, быструю мелодию. Обернувшись в желании поскорее унести ноги, Эрен сталкивается с озадаченным, обеспокоенным взглядом голубых глаз и испуганно отшатывается. Нервным движением он снимает наушники и, вслепую ткнув в телефон, останавливает грохочущую музыку. — Черт, ты меня напугала, — нервно смеется он и заглядывает в голубые глаза в поисках привычной легкости, но натыкается только на искреннюю встревоженность. Уголки губ, дрогнув, опускаются. — Что-то случилось?.. — Эрен спрашивает осторожно, не желая давить, мысленно готовый идти драться с миссис Фокс за права Хистории, когда девушка аккуратно накрывает его плечо ладонью. — Эрен, я не знаю… Как ты… Ох… — Она тяжело вздыхает и прячет взгляд, и Эрен не чувствует нервно дрогнувшее сердце. — Так, ты меня пугаешь, — он говорит с притворной строгостью, стараясь вернуть общению приятную легкость, но в ответ Хистория дарит ему сожалеющую улыбку, и иллюзия нормальности рушится на глазах. — Что случилось? — Эрен, забыв о шутках, спрашивает с искренней встревоженностью, и девушка неопределенно качает головой в ответ. — Мне очень жаль, — понуро говорит она, — но к тебе пришли. Эрену казалось, эмоциональные качели остались в темном прошлом — где-то далеко-далеко, в окровавленной ванной, но они вновь напоминают о себе приятной легкостью, сменившей необъяснимую тяжесть. — Ну и что? — Он легко улыбается Хистории и с теплом заглядывает в голубые глаза. — Армин с Микасой? — Эрен спрашивает, пусть и знает — у друзей на сегодня уже были планы, но Хистория вновь неоднозначно качает головой и заглядывает в изумрудные глаза с искренним сожалением. — Тебе лучше самому увидеть, — неопределенно бросает она и, коротко огладив острое плечо, выходит из раздевалки. Эрен провожает ее удивленным взглядом. Какое-то время он стоит на месте, слушая ломаный, частый пульс, грохочущий в ушах. Он позволяет себе ненадолго поставить реальность на паузу и уйти в себя. Все в порядке — он уверен в этом. Все страшное осталось позади. Он обдумал и принял все, со всем смог смириться и отпустить, однако давно забытое чувство тревоги вновь дает о себе знать мерзким, тошнотворным комом, подкатившем к горлу. Эрен, прикрыв глаза, сосредотачивается на дыхании — тратит четыре секунды на вдох, ненадолго задерживает дыхание и, досчитав до восьми, выдыхает. Постепенно взметнувшееся сердце успокаивается, кровь, грохочущая в ушах, стихает, дыхание вновь становится глубоким и размеренным. Беспорядок, в секунду воцарившийся в голове, находит свой логичный конец — глубокое спокойствие расставляет мысли по своим местам и убеждает мнительную душу в том, что никто больше ее не ранит. Убедившись в глубоком душевном равновесии, Эрен с готовностью проглатывает волнение и открывает глаза. Бездумный взгляд падает на зеркало, и он, натянуто улыбнувшись своему отражению, выходит в зал.        Жизнь останавливается в одночасье. Реальность съеживается в комок, подминая время — она вооружается ядовитыми копьями и вонзает их, пробивая грудную клетку. Часы останавливаются — секундная стрелка, что совсем недавно упрямо двигалась вперед, замирает, останавливая саму жизнь. Все в порядке — Эрен уверен в этом. Боль, непробиваемый лед в душе, кровавые разводы на плечах и на бедрах — все это осталось в прошлом болезненными воспоминаниями, с которыми пришлось смириться. Но принять — не значит забыть. Стоит лишь изумрудным глазам столкнуться с когда-то любимым холодным взглядом, давно зажившие раны вскрываются вновь. Эрен хочет убежать. Закрыть глаза, забыть блеск отросших чернильных волос, спрятаться в кокон сигаретного дыма и вина, но реальность не позволяет. В ней — безвольное тело, застывшее в приступе паники, взвывшая от боли душа и кровоточащее сердце, бьющееся на грани истерики. Эрен прикрывает глаза. Он не думает ни о чем и просто дышит — глубоко, размеренно. «Все будет хорошо», — он убеждает себя, несмотря на выразительные взгляды давно забытых чувств. Эрен старался отпустить Ривая. Пройдя через кровавые истерики и спокойствие на грани опустошения, теперь он был уверен — мужчина остался в прошлом. Отрешенный взгляд, острые черты лица, грациозная холодность и статность… Все это теперь не имеет значения, но, заглянув серебристые глаза, Эрен вдруг понял простую правду. Ему так и не удалось отпустить Леви. Сердце, что Эрен тщательно берег, залечивая глубокие раны, сжимается в агонии, однако спустя секунду принимается сладостно дрожать в предвкушении. Иллюзия глубокого душевного покоя рушится мелкой дрожью по телу и становится искренним желанием подойти, обнять, шептать всякие дурости… Смирившись, Эрен открывает глаза. Он осознает: вспыхнувшее желание убежать стремительно тает от пламени чувств — оно плавится, преображается на глазах, меняет свой вектор и вскоре перетекает в желание оказаться ближе. Задеревеневшее тело не слушается, хаотично взрывающиеся мысли тоже не помогают, но Эрен, заткнув сладостно вопящей душе рот, делает первый шаг навстречу. Осторожный, неверящий взгляд расчесывает отросшие чернильные волосы, оглаживает острые черты лица и останавливается на глубоких серебристых глазах, в которых — искренне любимый холод. Эрен идет медленной, неуверенной поступью. Он понимает — одно неосторожное слово, брошенное Риваем, может убить в нем тот самый хрупкий внутренний мир, что он выстраивал месяцами. Но, понимая безысходность разговора, он все равно идет навстречу. Возможно, он просто дурак, ослепленный чувствами, ему плевать — он неторопливо подходит ближе. Какое-то время ничего не происходит. Они стоят рядом — непозволительно близко — и просто смотрят друг другу в глаза в надежде вычитать нечто сакральное. Эрен считает любые слова излишними. Взгляд Ривая говорит за него. «Нас нельзя оставлять в прошлом». «Мне нужно многое тебе рассказать». «Я заслуживаю твоего доверия». И Эрен отвечает ему смиренным взглядом. «Я позволю тебе рассказать правду». — Привет, — летящий шепот срывается с пухлых губ и через мгновение растворяется в монотонном рокоте толпы. Вокруг — бренная реальность, но Эрен видит ворох красок. Слепящее солнце с его золотыми лучами, глубокая голубизна неба, насыщенный оттенок терпкого кофе в кружках гостей, яркие розовые пуфы возле массивных столов — все вокруг в мгновение становится вопиюще насыщенным, кричащим, и Эрен сперва теряется. Однако проходит секунда, и краски стихают — лишь глубокие серебристые глаза по-прежнему переливаются в приглушенном свете ламп. — Привет, — Ривай отвечает так же тихо — его шепот едва ли слышится на фоне громкого смеха посетителей, но для Эрена ничего, кроме почти забытого голоса, не имеет значения. Слова — непозволительная роскошь, и Эрен оставляет их на потом. Ему достаточно взгляда — холодного на поверхности, но бурлящего внутри. Прошло чуть больше полугода, и он уже забыл когда-то прочитанную книгу чувств, но Эрен, смахнув с переплета пыль, пытается воскресить воспоминания. Он смотрит внимательно, даже пристально, и Леви замечает это, но не препятствует — позволяет заглянуть в скрытую в тени душу. Эрену кажется, прошла целая вечность. Жизнь перевернулась с ног на голову, реальность резко сменила вектор и заиграла новыми красками. Этого времени хватило сполна, чтобы воспитать в себе нового человека — жизнерадостного, но осознанного, волевого, но временами слабого, любящего и глубоко любимого. Его хватило, чтобы воспитать в себе крепкую волю. Однако иллюзия самоконтроля взрывается обеспокоенным взглядом и трепещущем сердцем. — Ты… — Ривай начинает слегка нетвердо и, запнувшись, тяжело сглатывает — Эрен провожает движение кадыка потерянным взглядом. — Ты изменился… Эрен не слушает — он молчаливо смотрит. Эрен не хочет поддаваться чарам, не хочет выглядеть слабым, но не может противостоять легкой улыбке, тронувшей пухлые губы. — Это точно, — тихо смеется он в ответ. Ривай не улыбается — красивое лицо не теряет своей грациозной холодности, но отстраненный взгляд чуть теплеет, и Эрену этого достаточно. Поначалу неприметная улыбка становится чуть шире, в ней читается тепло и глубокое спокойствие. С трудом оторвав взгляд, Эрен бегло осматривается и, заприметив столик в углу кафе, с легкой улыбкой оборачивается к Леви. — Может, присядем? — Несмело предлагает он, но Ривай качает головой в ответ. — Не здесь, — тихо обозначает он, и Эрену нет нужды искать причину. Он понимающе улыбается в ответ. — Тогда пойдем на улицу, — степенно кивает он. Поймав краем глаза обеспокоенный взгляд Хистории, он, улыбнувшись, озорно подмигивает ей и, помахав подруге напоследок, выходит из ресторана. Ривай неторопливо выходит следом. В необходимой и приятной тишине они направляются к знакомой машине, неспешно садятся в салон и выезжают на гудящую трассу. — Твой адрес не изменился? — Ривай спрашивает и, поймав теплый взгляд в зеркале заднего вида, уверенно вбивает адрес в навигатор. Эрен же, тихо усмехнувшись, отворачивается к окну. «Он помнит»… Неловко прочистив горло, Эрен переводит взгляд на Леви. — Так давно не виделись, — легко улыбается он. — О стольком хочется спросить… Он лжет, не задумываясь ни на секунду. Говорить не хочется. Хочется долго-долго смотреть в глаза, раскрывать в отрешенном взгляде тихие отголоски чувств и возводить их в абсолют. Хочется, отбросив формальности, обхватить тонкое запястье, дернуть на себя и прижать к груди. Но реальность вынуждает спрятать желания под маской вежливости. Ривай тем временем легко кивает в ответ. — Это взаимно, — сухо бросает он. Леви говорит обыденно — голос тихий, спокойный, без лишних эмоций, но Эрен видит в нем толику тепла, всплывшую блеклым пятном на горизонте. — Что ж, давай я спрошу первым, — вздыхает он и, подперев голову рукой, заглядывает в серебристые глаза. — Как у тебя дела? Пожалуй, вопроса глупей придумать невозможно, но Эрен нисколько не стесняется своей дурости, наоборот — выставляет ее на показ и широко улыбается, не чувствуя ничего, кроме колющего счастья. Ривай в ответ неопределенно качает головой. — В двух словах и не скажешь, — бросает он. — Но в целом… Думаю, хорошо. — Это замечательно, — легко улыбается Эрен. — Не хочешь спросить, как дела у меня? Ривай не улыбается — на лице не читается ничего, кроме глубокого спокойствия, но Эрен замечает озорные смешинки в отстраненном взгляде. — Как у тебя дела? — Поддавшись, спрашивает Леви, и Эрен, коротко хохотнув, хлопает в ладони. — Как хорошо, что ты спросил! — Радостно восклицает он. — У меня просто отвратительно, — предельно честно отвечает Эрен. — У нас в ресторане сменился директор. Раньше был добродушный дедушка — мистер Хадсон. Довольно лояльный, понимающий и веселый. А тепе-е-ерь… — Загадочно протягивает он и, замолкнув, заглядывает в серебристые глаза в ожидании ажиотажа. Впрочем, Ривая не сильно волнует его интрига — он по-прежнему с холодной внимательностью следит за дорогой, но, поймав краем глаза лукавый взгляд, тяжело вздыхает. — И что же теперь? — Вынужденно спрашивает он, и Эрен обезоруживающе улыбается ему в ответ. — А теперь пришла миссис Фокс, — охотно отвечает он. — Та еще стерва. — Даже так… — Понимающе кивает Ривай и, поймав отражение улыбки в зеркале заднего вида, тут же возвращает взгляд на дорогу. — Почему же? — Он спрашивает из вежливости, но Эрен отвечает со всей серьезностью. — Ну смотри, — собрано говорит он. — Во-первых, она не умеет не орать. Во-вторых, она не умеет не орать. И в-третьих, она не умеет не орать, — уверенно перечисляет он и, ненадолго задумавшись, вспоминает. — И в-четвертых, она просто тупая сука. Мы ненавидим ее всем коллективом. — Эрен, — Ривай строго обрывает, и юноша устало закатывает глаза. — Знаю-знаю, никакого мата, — недовольно бросает он и, откинувшись на спинку кресла, выразительно скрещивает руки на груди. — Но я стою на своем, — упрямо озвучивает он. — Она — тупая сука. — Я понял, — сухо бросает Ривай, и Эрен, не сдержавшись, парадирует: — «Я понял». Леви в ответ переводит на него взгляд — строгий и недовольный, на что Эрен вновь закатывает глаза и переводит взгляд на дорогу. За тонкой прослойкой стекла — горячий летний ветер, оживленные тротуары и пестрящие рекламные вывески. Яркие огни постепенно засыпающего города, суетливые прохожие, буйство красок… Легко улыбнувшись вечернему Нью-Йорку, Эрен вновь переводит теплый взгляд на Леви. Он ловит себя на страхе — тихом, но искреннем, постепенно подкрадывающемся к сознанию. На страхе, погрузившись в себя, вновь почувствовать холод, от которого пришлось бежать месяцами. На страхе вновь бередить чувства, оставшиеся в прошлом. На страхе возвратиться к болезненному, тяжелому старту долгой работы над собой. Эрен не хочет возвращаться. Не хочет погружаться в любовь, не хочет вновь впутываться в отношения, раны от которых едва прекратили кровоточить, не хочет рушить едва выстроившуюся жизнь без Леви. Но еще больше он не хочет, открыв веки, оказаться в пустой квартире с бокалом вина в руке. — Леви, как у тебя дела? — Он спрашивает с теплым спокойствием, со взрослой осознанностью, и Ривай переводит на него отрешенный взгляд. Он смотрит цепко, внимательно, вглядывается в изумрудные глаза и, найдя в них нечто сакральное, не спрашивает, почему Эрен повторяет вопрос. Он переводит взгляд на дорогу. — Многое произошло, — неопределенно бросает он, и Эрен мягко улыбается в ответ. — Хорошо, что у нас достаточно времени, — спокойно отвечает он. — Я успею тебя выслушать. Леви, подняв взгляд, ловит в зеркале заднего вида отражение легкой улыбки и тяжело сглатывает. Пальцы впиваются в кожаную обивку руля до тихого скрежета, линия челюсти напрягается, кадык нервно дергается, но Эрен терпеливо ждет. Он не задает лишних вопросов, не пытается дотронуться, оставляет Риваю необходимое пространство — лишь молчаливо наблюдает за тем, как мужчина элегантно выворачивает руль вправо. Мягкий взгляд не давит — он лишь провожает отточенные движения скульптурных пальцев, взлетает к красивому лицу и оглаживает острые черты, однако взгляд серебристых глаз леденеет. Ривай нервно расправляет плечи и, осмелившись, переводит на Эрена отрешенный взгляд. — Я убил его. Он говорит тихо и спокойно, и Эрену не нужны объяснения — он считывает смысл без лишних слов. Непринужденная улыбка становится мягче и нежнее, из мальчишеской и дурной она становится осознанной. Не сдержавшись, Эрен накрывает покатое плечо ладонью. — Я рад, что ты смог, — искренне отвечает он. Леви переводит взгляд на Эрена, и тот все читает в его глазах: глубокий страх, юношескую неловкость, громоздкую вину, робкую радость и главенствующее спокойствие. Эрен отвечает ему легкой улыбкой. — Так значит, ты теперь свободен? — Он спрашивает легко и непринужденно, и Ривай чувствует это — во взгляде смазано мелькает благодарность. Он твердо кивает. — Теперь да. — Отлично. — Эрен убирает руку с покатого плеча и в секунду мягкая улыбка становится озорной. — Так что, ты планируешь вернуться к началу? — Игриво спрашивает он. — Снова будешь учителем? Ривай пожимает плечами в ответ. — Возможно, — отстраненно бросает он. — По крайней мере, я бы хотел. Эрен отвечает ему легким, искренним смехом. Насмеявшись, он заправляет каштановые кудри за уши и мягко улыбается Леви. — Это здорово, — искренне отвечает он. — Ты — талантливый педагог. Ривай же, услышав, нервно прыскает в ответ. — Какая низость, — холодно бросает он. — Так врать… — Что-о-о?! — Эрен возмущенно вскрикивает и, выпрямившись, легко ударяет Леви в плечо. — Чтобы я?! Врал?! Тебе?! Ты за кого меня принимаешь, а?! Леви не улыбается — на красивом лице по-прежнему не читается ничего, кроме тоталитарного спокойствия, однако в серебристых глазах смазано мелькают озорные смешинки, на которые Эрен выразительно закатывает глаза. — Был бы ты дерьмовым педагогом, я бы так и сказал, — недовольно бросает он и раздраженно заглядывает в серые глаза. — Тебе бы следовало научиться принимать комплименты. — Потрачу на это следующие выходные, — спокойно отвечает Ривай, и Эрен нервно кивает в ответ. — Будь так добр. — А теперь серьезно, — Леви холодно обрывает шутки, и Эрен, стерев с лица наигранную обиду, с интересом заглядывает в серебристые глаза. Ривай же, неловко прочистив горло, бросает в сторону Эрена мимолетный взгляд. Какое-то время ничего не происходит. Леви сосредоточенно следит за дорогой и уверенно ведет машину, юноша с детским любопытством смотрит ему в глаза, ночной город монотонно гудит за окном… Постепенно секунды тишины множатся, перерастают в минуты, и Эрен, мягко улыбнувшись, все читает в серых глазах. — Хочешь спросить, как дела у меня? — Ласково подсказывает он, и Ривай сухо кивает в ответ. — Да, — нарочито холодно бросает он. — Я… Был бы рад услышать правду. — Понимаю, — Эрен легко кивает в ответ и, мягко улыбнувшись, переводит задумчивый взгляд на пейзаж за окном. Ночной Нью-Йорк прекрасен по-своему: он полон теплых огоньков, спешащих пешеходов и нетерпеливых машин. Он уникален и прекрасен, горделив и своенравен, но Эрен искренне любит его. — Знаешь… — Он говорит совсем тихо — почти шепотом, но знает: Ривай внимательно слушает. — Ты прав, — Эрен переводит теплый взгляд на Леви. — Многое произошло. — Хорошо, что у нас достаточно времени. Я успею тебя выслушать, — Ривай повторяет его слова, и Эрен не может не улыбнуться в ответ. — Что ж, раз так… — Тихо усмехается он и, напоследок вычитав глубокое тепло в серебристых глазах, переводит взгляд на ночной Нью-Йорк. — Во-первых, я должен сказать, что никогда не испытывал боли на грани опустошения. До… Встречи с тобой. — Эрен говорит искренне — так, как чувствует, и знает, что Ривай примет все, что он скажет. Леви в ответ дарит ему болезненный взгляд, но не останавливает, и юноша продолжает: — Во-вторых… Мне было очень трудно без тебя. Особенно в первое время. Понимаешь… — Он, замолкнув, позволяет себе потратить несколько секунд на то, чтобы проследить задумчивым взглядом за пешеходом, одиноко бредущим по тротуару. — Я просто не понимал, как мне жить без тебя, — спокойно продолжает Эрен. — И я… Рад, что я научился этому. Я не хотел бы быть зависимым от тебя. Кожаная обивка на руле трещит — скульптурные пальцы сжимают ее до боли, линия челюсти заостряется, взгляд серебристых глаз оборонительно леденеет, но Ривай не останавливает Эрена — позволяет ему закончить, и юноша ему благодарен. — В-третьих, я понял, что моя любовь к тебе болезненна, — задумчиво продолжает он и, закончив, грустно усмехается. — Думаю, как и твоя ко мне. Эрен переводит на Леви спокойный взгляд и, столкнувшись с серебристыми глазами, осознает — Ривай его понимает. — Ну и в-четвертых, — спокойно говорит он, — спустя все это время увидев тебя… Я понял, что не хочу возвращаться в прошлое. Ривай вздрагивает. Взгляд, прикованный к дороге, голубыми брызгами взрывается острой болью, тонкие губы чуть приоткрываются в немом вопросе, и Леви задерживает дыхание… Однако, так и не найдя в себе смелости, он не спрашивает. — Ты очень дорог мне, — Эрен признается искренне и с теплом заглядывает в серебристые глаза. — И я люблю тебя. Но я не вижу нашего будущего. Красный светофор останавливает движение — машина тормозит резко, взвизгнув колесами, и Эрен по инерции вжимается в спинку кресла. Взволнованный взгляд мечется в сторону мужчины, обеспокоенно цепляется за серебристые глаза, но в них — непробиваемый холод. Впрочем, юноше этого достаточно. — Леви… — Он шумно выдыхает, но Ривай не позволяет ему продолжить. — Ты прав, — он отвечает резко, но спокойно, в его словах нет боли — только смиренное принятие, но Эрен чувствует фальшь в родном голосе. — Прошло слишком много времени, — с искренней болью признается юноша. — Ты совсем не знаешь нового меня и… — И ты не позволишь мне узнать? — Леви обрывает холодно, но заглядывает в изумрудные глаза с искренним трепетом, и Эрен теряется. Он разрывается меж двух огней. Разум кричит, вопит: «Очнись! Тебя не ждет ничего, кроме боли! Ты снова будешь разбит!», но чувства противоречат ему. Они убеждают: «Все будет по-другому, просто поверь, и ты вновь почувствуешь счастье!», и Эрен не знает, кому из них верить. Он боится. Боится вернуться в прошлое — к окровавленной ванной и холодной спальне. Боится вновь оступиться, попасть в капкан боли и увянуть от морального обезвоживания. Боится вновь довериться, позволить кому-то дотронуться до едва зажившего сердца. И тем временем боится остаться со своей любовью один на один, без возможности вновь заглянуть в серебристые глаза, и это противоречие сводит его с ума. Устало вздохнув, он прикрывает глаза рукой. — Леви, прошу тебя… — И я прошу тебя, — Ривай прерывает твердо и, накрыв ладонью холодную руку, уверенно переплетает пальцы. — Просто дай нам шанс. — Леви… — Я понимаю, тебе было больно, — Леви говорит уверенно, с нажимом, но Эрен почему-то продолжает слушать. — Но мне тоже было больно. Больно и страшно. Мне пришлось убить Закклая, убить Кенни… — Стоп, чт… — …Убить самого себя и выстроить себя заново. Поверь, ты тоже не знаешь нового меня, но я готов рассказать тебе все, о чем ты захочешь спросить и… — Леви, пожалуйста, остановись! — Эрен, не выдержав, повышает голос и, убрав руку от лица, заглядывает в серебристые глаза с монолитной болью — Ривай тут же замолкает, и Эрен выдыхает с облегчением. Он переводит опустелый взгляд на ночной Нью-Йорк, стараясь успокоить взметнувшееся сердце. — Мне нужно все обдумать, — тихо бросает он и устало прикрывает глаза. — А сейчас, пожалуйста, высади меня у ближайшего метро. Мне нужно пройтись. — Но… — Пожалуйста. — Эрен повторяет твердо, с нажимом, и Ривай, поняв, что он переступил черту, замолкает. Сникнув, он переводит безмолвный взгляд на дорогу. Пальцы, сжимавшие руль до треска, расслабляются, вздернутые плечи опускаются, и из серебристых глаз стремительно утекает огненный пыл. Дорога до метро проходит за тяжелым, нервным молчанием. И лишь когда Эрен, открыв дверцу, собирается прощаться, Леви поднимает на него молящий взгляд. — Когда будешь готов, позвони мне, — искренне просит он, и Эрен натянуто улыбается в ответ. — Обязательно, — смазано бросает он и закрывает дверцу машины.

***

Квартира просторная и светлая, но без изумрудных глаз она кажется мертвенно пустой. Теплый и влажный воздух обращается льдом, с трудом проскальзывающим в легкие, закатное солнце теряет свою яркость, становится блеклым и холодным. Дорогой чай теряет вкус, еда, заказанная из дорогого ресторана, становится омерзительно пресной. Жизнь, просочившись сквозь пальцы точно песок, стремительно ускользает, пока к Риваю с трудом приходит осознание: «Все было зря». Убийство, смерть Кенни, полгода бегства, полного панических атак, вспыхивающих всякий раз, стоило только кому-то постучаться в дверь. Спокойствие на грани опустошения, безмолвные слезы и пустые взгляды на холодную луну… Эрен ушел уже давно — больше полугода назад, и первое время Ривай был уверен: он принял желание юноши уйти. Леви был уверен: он понял Эрена, смог отпустить его, смог привыкнуть к монотонной боли и идти с безответной любовью вперед. Однако дни стремительно протекали мимо, складывались в недели, затем — в месяцы, а боль нисколько не утихала, наоборот — с каждой минутой обострялась. Терпеть ее больше не осталось сил. Спустя сотню одиноких ночей, полных немых слез и болезненных воспоминаний, Риваю пришлось признать: он не видит жизни без изумрудных глаз рядом. Будет Эрен просто другом или кем-то большим — не имеет значения. Главное — быть рядом, держать за руку, обнимать, иметь возможность еще хоть раз услышать родной голос… Поэтому, когда на телефон приходит одинокое сообщение, сердце предательски запинается. Эрен. 08:45pm встретимся на нашем месте в семь Этого оказалось достаточно, чтобы завывающая душа замолкла. Ривай не знает, о каком месте пишет Эрен, не понимает, куда податься, но, сев в машину, уверенно вбивает в навигатор адрес. Он едет, пытаясь сосредоточиться на дороге, но все тщетно — мысли далеко-далеко, ухватиться за них не получается никак. Казалось, все страшное осталось позади, но сердце предательски дрожит, отдаваясь вспышками яркой боли. В голове — аврал из хаотичных мыслей и необъяснимой паники. В животе мерзким комом скручивается едкое, тошнотворное чувство, но Ривай уверенно проглатывает его, выворачивая руль влево. Леви едет до абсурда быстро, подрезает машины и нарушает все возможные правила, но ему плевать — он видит только тонкий полумесяц и блеклое отражение изумрудных глаз, вспыхивающее под закрытыми веками. Приехав к нужному дому, он выпрыгивает из авто и, хлопнув дверцей с излишней для спокойного человека резкостью, бегом направляется вглубь домов. Ривай не хочет торопиться, но ноги сами срываются на бег, и он не может остановиться. Он бежит мимо расцветшей таволги, мимо баскетбольной площадки и мимо закрытого салона, пока не оказывается на бетонном пустыре — возле лавочки, на которой сидит, уперевшись локтями в колени, самый близкий человек. Эрен замечает Ривая не сразу — он безмолвно наблюдает за полумесяцем, постепенно вскарабкивающемся на пик неба. Взгляд спокойный, задумчивый, он направлен в никуда… Однако спустя мгновение с пухлых губ срывается тяжелый выдох, и Эрен, будто почувствовав на себе тревожный взгляд, оборачивается. Леви чувствует, как душа, сжавшись, принимается жалобно скулить, но он уверенно затыкает ей рот и делает первый шаг навстречу. Будто в вознаграждение пухлые губы трогает улыбка, и в изумрудных глазах мелькает тепло. Эрен поднимается на ноги и, раскрыв руки, шагает навстречу — Ривай бездумно подается вперед и сжимает юношу в руках. — Я знал, что ты поймешь, — Эрен шепчет совсем тихо, но Леви не слушает его — он, зажмурившись, вжимается носом в сгиб шеи, вдыхая родной запах. В мгновение реальность теряет всякое значение — в ней остается место лишь изумрудным глазам и теплым объятьям, и Ривай позволяет себе на секунду поставить жизнь на паузу. Он обнимает крепко-крепко, до боли, жмурится до бордовых кругов перед глазами и вдыхает легкий отголосок крапивного шампуня. Теплый ветер треплет отросшие каштановые кудри, пронырливо проникает под одежду и охлаждает разгоряченное тело. Серебристое свечение полумесяца обволакивает загорелую кожу — в его шелке она переливается серебром. Теплая ладонь ложится на затылок, скульптурные пальцы путаются в чернильных волосах, и все остальное теряет значение. — Прости меня, — Эрен шепчет совсем тихо и, вжавшись носом в чернильные волосы, вдыхает родной запах. — Пожалуйста, прости… Ривай не хочет спрашивать — он знает: Эрен скажет сам, и поэтому не давит. Он лишь, зажмурившись, коротко оглаживает широкую спину и наслаждается жалкими мгновениями долгожданной близости. Мгновения тишины множатся, складываются в секунды, затем — в минуты, но Эрен по-прежнему молчит. Он безмолвно прижимает к груди и дышит — глубоко, размеренно. Неподалеку гудит ночной Нью-Йорк. Толпа пешеходов стремительно бежит по тротуарам, шум их шагов и голосов отдаленно долетает до пустыря. Оживленные трассы монотонно рокочут: тихий шорох шин, гул моторов и клаксоны складываются в единую какофонию. Из открытого окна раздается негромкая музыка… — Прости меня, — Эрен повторяет тише и, оставив легкий поцелуй на затылке, делает твердый шаг назад. Ривай не хочет его отпускать — он хочет обхватить пальцами тонкое запястье и, дернув на себя, снова утянуть в родные объятья, но Леви дает Эрену необходимое личное пространство. Сделав шаг назад, он ловит отстраненным взглядом легкую улыбку и заглядывает в изумрудные глаза с немым вопросом. Эрен же, накрыв ладонью дрожащую руку, уверенно переплетает их пальцы. — Мы можем остаться друзьями?.. — Он спрашивает аккуратно, без давления, и смотрит в душу с уверенным спокойствием. В ответ отстраненный взгляд леденеет чуть сильнее, становится болезненным, и Эрен, почувствовав это, улыбается с немой грустью. — Прости меня, — вновь повторяет он, — но я не готов к отношениям. Я… Не хочу снова быть разбитым. Ривай понимает его. Принимает его. Но сердце, дрогнув, сжимается в агонии. Однако Леви не позволяет боли отразиться на лице: заткнув рыдающей душе рот, он с теплом заглядывает в изумрудные глаза и, тяжело сглотнув, кивает. — Конечно… — Он говорит шепотом, потому что знает: голос подведет. — Конечно… Эрен же не ведется — он видит боль, старательно скрытую за холодом, и грустно улыбается в ответ. Сжав дрожащую руку, он подносит ладонь к лицу и оставляет легкий поцелуй на костяшках. — Нам обоим нужно научиться жить друг без друга, — спокойно говорит он. — И только тогда мы будем счастливы. Ривай понимает: Эрен говорит правду. Он осознает серьезность произнесенных слов, их правильность, но острая боль уверенно втыкает холодный клинок в глубину сердца, и Леви ничего не может с этим сделать. — Да… — Он бросает тихим, мертвенным шепотом. — Да, ты прав… «Мы можем остаться друзьями?..»… Пожалуй, да. Разве это имеет значение? Возможность видеть изумрудные глаза и легкую улыбку — разве это не то единственное, что имеет смысл?.. Грустная улыбка меркнет с каждой секундой, в изумрудных глазах проскальзывают первые тревожные нотки боли. — Я люблю тебя, — Эрен признается легким, летящим шепотом и с глубокой печалью заглядывает в серебристые глаза. — И я хочу быть рядом, но… Как друг, понимаешь?.. Леви понимает. Понимает и принимает, но острая боль пронизывает сердце насквозь. Эрен же, опустив взгляд, переплетает пальцы и сжимает ладонь чуть сильнее. — Мы будем общаться, — спокойно продолжает он. — Будем переписываться, будем видеться, будем проводить время вместе, но… Эрен, замолкнув, поднимает взгляд. Он с глубокой печалью заглядывает в серебристые глаза, сжимает ладонь до боли, но Ривай не обращает на это внимания. Он смотрит в раскосые изумрудные глаза, пытается разобраться с ворохом чувств в них и сжимает горячую ладонь в ответ. С тяжелым вздохом Эрен прячет взгляд. — Но мы не будем торопиться, — тихо выдыхает он. — Возможно, когда-то мы сможем стать парой, однако… Не сейчас. Хорошо?.. Ривай не думает — он, поддавшись шестому чувству, подносит ладонь к красивому лицу и, обхватив пальцами острый подбородок, приподнимает его. — Хорошо, — он говорит тихо, но уверенно, ни на секунду не сомневаясь в принятом решении, и в ответ в изумрудных глазах смазано проскальзывает удивление. — Значит, будем просто жить дальше, — Леви легко пожимает плечами. — Время покажет, правильное ли решение мы приняли. Изумрудные глаза, едва потухшие, загораются вновь — их наполняет взрослое, осознанное спокойствие и искреннее тепло. Пухлые губы трогает робкая, но ласковая улыбка. — Значит, все в порядке? — Эрен спрашивает несмело. Ривай кивает. — Все в порядке, — без сомнений отвечает Леви и, сжав теплую ладонь, заглядывает в изумрудные глаза. «Мы справимся?»… Ответом ему служит легкая, ласковая улыбка. «Конечно».