* * *
— А сам говорил, что играем честно и без штучек, — Творец, прищурившись, взглянул на Локи, вешающего старый выцветший плащ на только что созданную вешалку, и сделал очередной глоток. — А я и играю без штучек. Надо же было его как-то ввести в нашу с тобой игру, — бог обмана присел на своё кресло и сдвинул фигуру на одну клетку вперёд. — Но представляться Стражем, — Творец ухмыльнулся, вспоминая очередную выходку этого шалопая. Ведь с самого начала знал, что он выкинет что-то такое. — Не переживаешь, что, когда настанет твой час, Страж не оценит твоей шутки? — Да что он мне сделает? По канцеляриям затаскает? Да и не собираюсь я пока на Суд. Мой час ещё не близок. Ты же знаешь, что от старости я не умру, а из всех передряг я пока выходил спокойно, — Локи вынул из внутреннего кармана сигарету и прикурил её от ногтя — маленький приятный бонус бога огня. — Ну, так ты намерен делать свой ход? Или опять будешь дуться, как это было, когда «Титаник» случайно налетел на айсберг? — Ты хотел сказать, когда ты сдвинул этот айсберг с его места, чтобы выиграть своё глупое пари с Афродитой? Из-за этого, между прочим, Ди Каприо погиб, — Творец махнул рукой и дым от сигареты перестал лететь в его сторону, исчезая ещё на подлёте. — Опять ты фильм с реальностью путаешь… Ладно, давай уже, вводи свою фигуру, — Локи закинул ногу на ногу и затянулся сигаретой. — Какой же ты зануда… — Творец сделал жест ладонью и на доске, с противоположной от Локи стороны, появилась другая резная фигура. — И как же они будут друг к другу относиться? — Естественно, это будет неразделённая любовь, — хихикнул коварный бог, вновь демонстрируя мелкие шрамики на своих губах.* * *
Сегодня днём мы похоронили Стефана. Прекрасное окончание недели. Просто замечательное! Интересно, а это нормально, что я даже после смерти называю его по прозвищу, а не по имени? Или это какой-то грех? Так, насколько мне известно, он не был привержен ни одной религии при жизни, а значит, это не должно быть грехом. Вроде бы… — Роберт, ты точно выдержишь эту ночь один? — Фюрер стояла в дверях кухни и смотрела на меня, уныло пьющего третью кружку кофе за последние двадцать минут. — Если хочешь, я могу остаться. Кресло у тебя, если мне не изменяет память, можно раздвинуть. — Нет, всё в порядке, — голос звучал сипло и исходил будто не из моего рта. — Я справлюсь. Сейчас вот допью кофе, и пойду спать. Завтра рано вставать. — Я понимаю, что тебе сейчас нелегко, — она села на табуретку напротив меня. Интересно, а как она сейчас может быть такой спокойной, когда сегодня был похоронен один из её лучших друзей? — Я знаю, насколько близок тебе был Стефан. Я знаю, что ты к нему испытывал… — Да. Она знает. Я сам ей рассказал это, когда нервный срыв вывел меня из состояния равновесия. — Но тебе надо понять, что он больше никогда не вернётся. Тебе надо просто отпустить его. Я оторвал взгляд от остывшего кофе и посмотрел в её серые глаза. Да, она сейчас действительно говорит то, что думает. Но как это мне поможет? Всю церемонию погребения, на которой настояли его знакомые с работы, хотя он всегда говорил, что не хочет гнить в земле, я стоял, глядя на его бледное, безжизненное и неподвижное лицо, и в голове была только одна мысль: «Я так тебе и не сказал. Я бы отдал всё, лишь бы была возможность сказать. Сказать, как сильно я тебя любил». Ему было всего лишь двадцать три. — Всё хорошо, Вер. Можешь идти, если надо. Я лягу скоро спать. Честно. Я переживу. Как-нибудь, — я попытался, по-моему безуспешно, изобразить на лице какое-то подобие улыбки. — Завтра буду как огурчик. — Вот этого мне не надо. Возиться с зелёным овощем нет никакого желания. Ладно, я уйду. И она действительно ушла. Правда, перед уходом, она собрала себе в рюкзак всё, чем я потенциально мог бы навредить своему здоровью. Теперь, благодаря деятельности Фюрера, у меня в доме не осталось ни одной вилки, ни одного ножа и ни одного предмета, хоть отдалённо напоминающего шнурок, на котором можно было бы повеситься. Спасибо большое. Так же она забрала все таблетки и все химические вещества, которые, в чьём-то больном бреду, я бы мог выпить, чтобы свести счёты с жизнью. Ладно, хоть не попыталась снять ручки с окон, хотя… Я подошёл к окну и осмотрел его. Вроде бы всё так, как и должно быть, но что-то тут не так. Ну, конечно же! Она заклеила их скотчем так, чтобы я их не смог открыть. По-моему, у неё уже паранойя развилась. Я не собираюсь кончать с собой. Да, может, это бы и решило кучу проблем, но у меня так-то кот ещё остался. Надо же за ним кому-то ухаживать. Не возьмёт же Фюрер его себе, у неё и так дома двое уже есть. Зазвонил домофон, вынуждая меня к нему подойти. Люди, третий час ночи! В это время спать надо, а не шастать по чужим подъездам! Не знаю почему, но, если кому-то срочно надо попасть в наш дом, то вероятность, что позвонят в мою квартиру почти сто процентов. Мёдом им, что ли, намазано? — Кто там? — я поставил кружку на тумбочку в коридоре, куда по обыкновению кидал ключи от квартиры. Рядом лежала небольшая тетрадочка, исписанная и изрисованная синей ручкой, чем я обычно занимался, разговаривая по телефону. — Спокойно, Маша, я Дубровский., — пробормотал какой-то довольно знакомый голос с хрипотцой, шумно выдыхая. — Очень смешно, — с сарказмом ответил я, нажимая на кнопку, чтобы дверь внизу открылась, и вешая трубку на место. И какому шутнику взбрело в голову припереться в наш подъезд посреди ночи? Как туалет его, естественно, никто использовать не будет, ведь все знают про камеры, «закладок» наркотиков тоже быть не должно по причине тех же камер… Разве что какой-то бедолага решил погреться, как-никак лето только начало вступать в свои права, и по ночам ещё довольно холодно…* * *
Никогда бы об этом не подумал, но, как оказалось, от кладбища не так уж и далеко до метро. Даже удивительно, насколько всё рядом. А говорят, что в больших городах всё как не для людей. Так… Метро. А у меня ни денег, ни карточки. Да ещё и выгляжу так, будто недавно из могилы выполз. Да, я знаю, что так и есть, но остальным об этом лучше не знать. Благо, был уже очень поздний вечер — почти начало ночи, и в метро лишь спешащие домой дамочки, что засиделись на работе, да бизнесмены средней руки, которые на машину ещё не заработали, но костюмчик уже не из дешёвых. Я втянул носом запах очень крепких сигарет, которым пропиталась куртка сторожа кладбища, взятая мною из сторожки, пока сам сторож лежал в обмороке, увидев меня, вылезающего из могилы. Сторож, как оказалось, был заодно с теми двумя, что раскопали меня. Надо бы им сказать спасибо, а то мне пришлось бы самому землю копать, а это бы сильно испачкало костюм. А я ещё намерен натянуть этот костюм на того, кто решил меня в нём хоронить. И вообще, надо бы сказать пару ласковых тому, кто решил, что похороны — лучший способ распорядиться моим телом. Так, времени первый час. Скоро переходы между станциями закроют, а мне бы до Роберта доехать… Не очень-то хочется тащиться пешком. О! А вот за ней-то мы сейчас и пройдём. К турникетам подошла какая-то блондинистая барышня с такой жуткой химией на голове, что она была бы прекрасным экспонатом в кунсткамере, и принялась рыться в сумке в поисках карточки. Вот она достала помаду, зеркальце, телефон… О, божечки, когда это уже закончится? О! Наконец-то! Обнаружив карточку, она, видимо, приняв мой настойчивый взгляд за флирт, принялась кокетничать со мной, делая вид, будто не знает, как пользоваться турникетом. Ну и когда она уже приложит то её? Я, так то, и опоздать ведь могу! — Молодой человек, не поможете даме в беде? —сиплым прокуренным голосом сказала эта «фея», протягивая мне свою «Тройку». — С радостью, — довольно резко ответил я, забирая карточку и прикладывая её к турникету. — Как только найдёте даму — сразу зовите, — я не отказал себе в удовольствие посмотреть на вытянувшееся лицо мадамы, когда она осознала, что её кинули и быстрым шагом направился к эскалаторам.* * *
Только я было собирался набрать горячей воды в ванну, чтобы хоть немного расслабиться, как тут же выяснилось, что Фюрер не поленилась и перекрыла мне воду. Видимо, чтобы я не вздумал топиться. Ну, вот это уже точно маразм. Надо будет ей завтра так и сказать. В дверь постучали. Довольно настойчиво. Это какого такого несексуального маньяка притащило к моим дверям во втором часу ночи? Даже все самые больные психопаты в это время уже спят. Опять постучали. Причём ещё настойчивее, чем в прошлый раз. А у меня даже средств для самозащиты нет. О! Надо бы хотя бы штаны натянуть. А то открою дверь, получу пулю в живот, а я в одних трусах и халате. Как неудобно-то будет… Снова стучат. Да, похоже им действительно надо ко мне попасть? Соль у них что ли закончилась? Продолжая натягивать домашние растянутые штаны, я припрыгал к двери, слушая звуки нетерпения из-за неё. Да подождите вы там! Сейчас штаны надену и открою! Какие маньяки нетерпеливые стали. Ну, вот. Теперь можно и дверь открыть. Если за ней окажется Фюрер, то я весьма разочаруюсь. Зря, я что ли, так одевался? Почти парадно-выходной костюм, а если это она, то смысла одеваться не было. Что она там у меня не видела? Мы уже давно спокойно ходим друг перед другом в одном только нижнем белье. О! Похоже, уровень нетерпения и настойчивости вырос, ведь они прибегли к экстренному дверному звонку. Если это Фюрер, то я ей точно голову отверну. Она же знает, что звонок у меня мало того, что не музыкальный, так ещё и лажает по-страшному. — Да открываю я уже, — довольно громко, так, чтобы было слышно из-за двери, проговорил я, поворачивая ключ в замке. — Что, скажете, я вас заливаю? Свет из прихожей за моей спиной осветил фигуру в тёмном коридоре, в котором какая-то скотина опять выкрутила лампочку. От фигуры нестерпимо тянуло крепким табаком и чем-то медицинским. — Ладно, детка. Сейчас будет непросто, — произнесла фигура, вступая в мою квартиру.* * *
А зачем, собственно говоря, мне надо к Роберту? Именно эта мысль посетила меня, когда я, наконец, сел в почти пустой вагон метро и привалился к поручню. Просто, всё это время у меня была какая-то странная уверенность, что мне необходимо к нему прийти, будто он каждый день сталкивается с воскресшими друзьями и точно знает, что нужно делать. Уже покидая станцию в отбывающем вагоне, я увидел, как на платформу спустилась та мадама с одним из охранников, и принялась крутить головой, разыскивая кого-то. И только тут до меня дошло, что её проездную карточку я, по старой привычке, засунул во внутренний карман того, что было сейчас на мне надето, а именно в куртку сторожа. Неудобно получилось, однако. Ну, да ладно. Её проблемы. И всё же, почему именно к Роберту? Да, он мой самый близкий и лучший друг, но он не похож на человека, который с ходу разберётся, какого хрена я вернулся к жизни, хотя должен сейчас спокойненько разлагаться в своей маленькой сырой могилке. Интересно, а как скоро я начну гнить? Ну, просто не похоже, что я — вполне живой человек. Я не слышу биения сердца, дышу скорее по привычке, а не по необходимости. Да, я чувствовал, что мне холодно, когда вылезал из могилы на ветер, а особенно когда он начал забираться под порвавшуюся рубашку, но зато я не почувствовал, как случайно пропорол насквозь ладонь, облокотившись о старый деревянный стол в сторожке. Я взглянул на небольшую дырку в ладони, из которой не сочилась кровь. Да, хорошо, что это был небольшой гвоздик, а то огромная сквозная дыра, таких размеров, чтобы через неё можно было бы смотреть и видеть — явно не лучшее украшение. Интересно, как ещё я отличаюсь от живого человека? Ну, судя по тому, что кровь у меня не передвигается, я, скорее всего, холодный. Хотя, маловероятно, что кто-то заметит разницу — у меня и при жизни всегда были ледяные руки. Даже когда мы ходили в сауну у меня руки были такие, будто я только что с мороза зашёл. Зато у Роберта они всегда тёплые. Это я к чему сейчас вспомнил? Интересно, а что всё-таки стало причиной моего возвращения? По всем канонам подобных историй я должен был стать либо призраком, если причина была в каком-то невыполненном деле, или безмозглым зомби с вечной жаждой к чужим мозгам, если бы причина была биологической. Есть, конечно, предположение, связанное с литературой, но сейчас даже думать о подобном страшно — засудят за оскорбление чувств верующих. Да и не тридцать три мне. И отца своего я знал. И мама точно не непорочно меня зачала. Значит, не сходится. Состав, замедляясь вылетел на следующую станцию, чем сбил меня с мысли. Двери с шипением раскрылись, запуская последних посетителей метро. И чего людям в такое время не спится? Странные они, то ноют, что хотят спать, то шастают в ночи не понятно зачем, не понятно куда. А ведь они и не догадываются, что прямо рядом с ними сидит тот, кто должен лежать в могиле и помалкивать. Физической моей части разложение ещё не коснулось, а запах сырой земли и формалина перекрываются ароматами табака. Да, возможно я бледный, но в метро таких довольно часто видно. И чаще всего это либо студенты, либо наркоманы. Ну, по крайней мере, со мной сталкивались именно такие. А интересно, будет ли хоть какая-нибудь реакция, если я сейчас заявлю, что меня сегодня утром похоронили? Или меня просто сочтут за очередного психа из подземки? Нет, всё-таки не стоит испытывать судьбу, а то придётся ещё потом с санитарами из больничек общаться, доказывая, что я — не псих, а мертвец. По-моему, есть какое-то психическое заболевание, при котором человек считает себя мёртвым, но я не уверен. Надо будет у Роберта спросить — он точно где-нибудь что-то подобное читал. Осторожно, двери закрываются. Ощущаю себя, будто сошёл с последнего поезда на станции, которую принял за свою, но позже выяснилось, что это не так. И уже поздно — станция закрыта, а поезд ушёл. И стоя на краю туннеля, я до боли в глазах вглядываюсь во тьму. А на станции света всё меньше и меньше, и вот я уже стою в полной тьме в одном шаге от края и недолгого, но пугающего падения. А внизу лишь мрак, пустота и неизвестность… Так, мысли лишние отогнал — тебе на следующей станции пересаживаться. Очень, всё-таки, надеюсь, что успею хотя бы на последний поезд. Нет никакого желания тащиться до Роберта пешком. Да и далеко. А если кто из доблестных стражей порядка решит проверить мои документы, то мне и предъявить им нечего… Даже свидетельства о смерти нет… А машина моя стоит у дома, если её ещё никто никуда не перевёз после похорон. Надо, кстати, узнать, как и куда было распределено моё имущество. И всё же. Зачем я еду к Роберту? Нет, я понимаю, умный и всё такое, но чем он мне поможет? Как на зло ни один фильм с подобным сюжетом в голову не приходил, а то я надеялся хоть оттуда подчерпнуть идеи дальнейших действий. Могу ли я опять умереть и вернуться на Суд к хрену с горы? Могу ли я ожить и жить нормальной жизнью? Или я теперь застрял в этой фазе полужизни до тех пор, пока всё моё тело не сгниёт и не останется один скелет? Или я буду продолжать существовать потом в форме бряцающего костями скелета? Какие чувства у меня сохранились и есть ли в этом какая-то зависимость? Почему я ожил? И, самое главное, почему меня тянет к Роберту? Не совсем в том смысле. В смысле, вообще не в том. Мы — просто лучшие друзья. Да, по какой-то причине, будто бы на физическом уровне, меня тянет к нему, но я не хочу его поцеловать. Или всё-таки…? Я встряхнул головой со всей силы, чтобы отогнать от себя этот поток нахлынувших мыслей, иначе бы он меня снёс, и я захлебнулся бы в собственных размышлениях. Надо разбираться с проблемами, как говорит наш знакомый Сариил, да — тоже прозвище, надо разбираться по мере их поступления. И так, что мы имеем? Я умер. Не так важно, почему арматура и моя тушка нашли друг друга, важен лишь сам факт смерти. Меня вскрыли, осмотрели, обработали, зашили и похоронили. Я воскрес. И теперь еду на поезде метро в прокуренной украденной у кладбищенского сторожа куртке к Роберту. Ничего не забыл? Ну, по крайней мере, ничего особо важного. Сперва, думаю, всё же стоит узнать, какие из моих чувств продолжают функционировать. Осязание, обоняние, зрение, слух… Надо проверить ещё вкус. Но это всё потом. Состав, наконец, прибыл на станцию, где мне необходимо было пересаживаться. Ладно, доберусь до Роберта — вместе разберёмся со всем, а то эта хрень, воздействуя только на одни мои мозги скоро сведёт меня с ума. Не всё же мне одному страдать, правда же?* * *
— Ладно, детка. Сейчас будет непросто, — сказал Стефан, вваливаясь в мою квартиру среди ночи в прокуренной насквозь грязно-жёлтой куртке и костюмных брюках. Тот самый Стефан, которого сегодня утром мы похоронили. Причём я лично участвовал в его погребении. Мне же это снится? Наверное, я просто уснул, сидя за столом. Так, Роберт, просыпайся! — Не надейся, ты не спишь, — спокойным голосом пробормотал Стефан, стягивая с себя куртку, от которой нестерпимо тянуло дешёвым и крепким табаком и скидывая её грязной бесформенной кучей прямо на пол. Нет, это точно Стефан — это его дурацкая привычка, от которой я пытался отучить его в течение всех тех лет, что мы были знакомы, то есть ещё с начальной школы. Он всегда сбрасывал куртку на пол, раздевался и лишь после этого вешал её на вешалку. Не знаю, в чём причина подобной привычки, а он даже не задумывался об этом. — Ты, случайно не знаешь, кто решил, что этот костюм — лучший вариант для моего погребения? — Н… нет, — я сглотнул, пытаясь восстановить голос. — Не знаю. По-моему, это кто-то из твоих знакомых с работы. Я, помню, что ты вообще был против погребения, — он привычным движением стянул длинноносые туфли, оставаясь босиком. — Так, а покойникам носки разве не положены? — кажется, он удивлён только тем фактом, что у него голые ноги, а не тем, что он, как бы, был сегодня похоронен. — Не… не знаю. Я не участвовал в процессе переодевания. Стефан, извини, ко… Конечно, что спрашиваю, но ты в курсе, что ты мёртвый? Не со… — я опять сглотнул, — не сочти за грубость, но, насколько мне известно, ты сейчас должен быть в могиле… — А ты должен быть в слезах по безвременно почившему лучшему другу, — беззлобно парировал он, надевая свои тапки с красноносыми оленями. — Но ни ты ни я не соблюдаем того, что нам положено. — Я под наркотой, — понимаю, глупая шутка, да и ситуация не особо располагает для шуток, но это вырвалось рефлекторно. — Я только что выжрал пачку феназепама и успокоился на два месяца вперёд. А ты не отвертишься наркотиками. — Ты шутишь, — он протянул руку за сушилкой для обуви. — Это хорошо. Значит первый шок уже понемногу спадает, — казалось, его ни капли не смущает, что он мёртв и, он продолжил стандартный ритуал его прихода ко мне. — У тебя есть чем обработать рану? Не уверен, что смогу сейчас заразиться, но осторожность не повредит. Кто знает, какая дрянь была на том гвозде? — Держи, — на совершенном автопилоте я протянул ему аптечку первой помощи и увидел-таки сквозную дыру в его ладони. — Не болит? Может, в «скорую» позвонить? — И что ты им скажешь? Мой лучший друг, который сегодня был похоронен пришёл ко мне домой и у него дыра в ладони? Нет, не удивлюсь, если они приедут, но не из-за моей руки, а для того, чтобы отвезти тебя в прекрасное заведение для знакомства с Наполеонами, Рамсесами и другими историческими личностями. — И сынами Божьими, — что я несу? Может, я и правда с ума сошёл? — Во! Молодец, что вспомнил о них! У нас завтра встреча, — Стефан радостно обнял меня, одновременно отодвигая с проёма, проходя на кухню. — У кого это нас? — определённо надо спать больше. Похоже я действительно чокнулся. — У тебя и меня. Завтра на набережной мы пообщаемся с одной довольно известной в определённых кругах личностью, — он подозрительно взглянул на меня. — Ты бы поспал… Выглядишь хуже меня, а я-то мёртв. Если ты собирался устроить бдение по мне — то не стоит. Я не оценю, а мне нужна будет завтра твоя голова свежей. Будем её продавать. — Не надо её никуда продавать! — в данный момент я не уверен, когда он шутит, а когда серьёзен.* * *
Я пересел на поезд, который меня должен довезти до Роберта и поразился, насколько мало народа ездит в метро перед его закрытием. Во всём вагоне кроме меня был лишь один мужчина, сидевший в конце спиной ко мне и листавший какую-то книгу. Поразительно, днём тут будет ни вздохнуть ни… — А вот и ты, Стефан, — пробормотал мужчина, даже не поворачиваясь ко мне. И откуда он меня знает? — Присаживайся, добрый человек. — Сам добрый человек, — огрызнулся я. — У меня нет никакого желания общаться с какими-то бомжами в пустом вагоне метро ночью. Или ты хипстер? Вас сейчас трудно друг от друга отличить. — Всё хорошо, добрый человек, — мужчина закрыл книжку и поднялся, всё ещё стоя ко мне спиной. — Я понимаю твоё недоверие, но поверь, я не сделаю тебе ничего плохого, — он развернулся и, наконец, соизволил посмотреть мне в лицо. Это был довольно-таки высокий брюнет с длинными, до плеч, волосами, собранными на лбу какой-то тёмно-зелёной лентой, в белой, явно не по размеру, футболке с надписью «БОГ ЛЮБИТ ТЕБЯ, САТАНА — ПИПИСЬКА» и драных джинсах. На шее в виде банданы был намотан красный платок, а на ногах не было ничего, кроме двух небольших дырочек в ступнях. Он стоял босиком в вагоне метро. Во бесстрашный! Какое-то у него слишком уж знакомое лицо… — Ты узнал меня, — скорее утвердительно, нежели вопросительно ответил этот бомж-хипстер, беззастенчиво разглядывая меня. — Знаю, у тебя много вопросов, добрый человек, но они могут потерпеть до завтра. Тебе надо… — Ну уж нет, — перебил я его. — Я не намерен слушать мутные речи от какого-то бомжа. Если ты тот, за кого я тебя принял, то вопросов стало ещё больше. Я сегодня вылез из могилы и требую, чтобы хоть кто-то мне хоть что-то объяснил! Меня, откровенно говоря, немного заебала эта неопределённость! — я начал закипать. — Ну, наконец-то! — Он убрал со своего лица это трепетно-одухотворённое выражение лица и, довольно саркастично оглядел мой внешний вид. — Хоть один нормальный человек, который говорит на простом языке! А то, как только узнают, кто я такой, как тут же чуть ли не на церковно-славянском начинают говорить. Короче, Стефан, влипли вы по уши. А вот это было неожиданно. Хорошо, я точно уверен в том, кем Он является, но вопросов меньше не стало. — Кто это «мы»? — я ещё раз заглянул в Его лицо, пытаясь выискать хоть намёк на то, что всё происходящее всё-таки глупый розыгрыш. — Ты и твой дружок, который душой своей разбрасывается налево и направо, — Он прислонился спиной к поручню, взял книгу в обе руки (я заметил, что на ладонях у него такие же отверстия, как и на ступнях) и вознёс глаза к потолку, что-то шепча. Он что, молится тут? — Нет, это не молитва, — неожиданно прервал свой шёпот Он, уставившись на меня. — Я не молился, а подбирал слово лучше, чем «долбоящер», для описания твоего друга. И знаешь? Ничего лучше, описывающего ситуацию, я не могу подобрать. Поезд начал замедляться, подъезжая к станции. Он глянул на карту, висевшую около дверей и прикинул в уме, куда мы прибываем. После чего вытащил из кармана карандаш и что-то быстро написал на форзаце книги. — Так, это моя остановочка, — он сунул книгу мне в руки. — Приходите завтра вдвоём вот по этому адресу в это время. Меня найдёте. Надо серьёзно поговорить. Вы оба по уши в дерьме, ребята, — Он поправил прядь волос, убрав её за ухо, подозрительно хитро подмигнул мне и выпрыгнул в только что открывшиеся двери вагона, на ходу доставая из кармана сигару в явном намерении начать раскуривать её прямо сейчас.* * *
— Ну, знаешь ли, вводить Его было нечестно, — Локи надул губы и сложил руки на груди, откинувшись на спинку кресла. — Кто тебе разрешал его вводить? — А кто мне запрещал? — Творец, довольный своим ходом, ухмыльнулся, глядя на никак не ожидавшего подобного развития событий бога. — Мы же не говорили, что нельзя вводить именно Его. — Но почему именно Он? Чем Он заслужил такое твоё благорасположение? — Локи потянулся за стаканом и чуть не уронил одну из фигур, случайно задев её локтем. — Да это не столько расположение, — Творец пожал плечами. — Мне просто стало его жалко — столько лет Он просто так сидит, скучает. Прочитал всего Достоевского за последние три года, вот я и подумал, что, если Его чем-нибудь не занять, Он и до Кафки доберётся, а нам потом расхлёбывать Его психологические проблемы. Я не хочу опять быть Его личным психологом — мне за это не платят. — Пусть Канта почитает — разочаруется в нас, — Локи всё ещё дулся за такой не просчитанный им ход. — Он хотя бы о нас не знает? Будет неприятно, если они догадаются что к чему. — Нет, в этот раз Он знает только свою версию. Пока я заблокировал Его воспоминания о встрече с нами. Я же не дурак разрушать игру, когда они только начала набирать обороты. Мне теперь даже интересно, чем это всё закончится.