***
Они расположились в гостиной. Однако новогоднего настроения уже не было. Разместившийся в кресле человек молчал, а друзья без зазрения совести разглядывали его. Вроде бы это был тот самый грозный отец Хартфилии, но выглядел он сейчас… жалко? Черный официальный костюм под теплым пальто был как всегда безупречен… Однако при ближайшем рассмотрении можно было заметить редкие складки и повылазившие нитки на пиджаке, а концы штанин были мокрыми от снега. И все это никак не вязалось с образом известного всем деспота. Еще и этот взгляд — загнанный, как у кролика… — Говорите, зачем вы здесь? — безразличным тоном спросила Алая. Мужчина на секунду поднял взгляд от пола и посмотрел на ребят… Но уже через секунду вновь разглядывал ворс ковра. — Молчание — не самый лучший вариант. Драгнил с трудом сдерживался, чтобы не ввязаться в драку, стоя позади сидящей на диване Люси и положив теплые ладони ей на плечи. — Я… — наконец подал голос мужчина. — Я хочу извиниться. Друзья насторожились. — Извиниться? — с подозрением уточнил Жерар. — Да… — А думаете простят?! — рыкнул розоволосый, чуть сильнее сжав плечи девушки. — Подожди, Нацу. Сначала надо во всем разобраться… — Разобраться?.. Разобраться?! Очнись, Эльза! Мы за эти месяцы столько всего увидели, что я не понимаю, почему мы все еще с ним общаемся! Нам не следовало даже дверь ему открывать, не то что разговаривать!!! Нацу отпустил плечи блондинки, сделав шаг по направлению к мужчине, сжимая в гневе кулаки и сверкая глазами. Он его просто поколотит… — Я знаю… — Знаете?.. — собственный голос опустился до грозного шепота. — И это все, что вы можете сказать?! — он кинулся было на мужчину в кресле, но Грей перехватил его. — Успокойся! — Я знаю, — повторил мужчина, — и потому сожалею. — Что? — Я… Я был слеп… Всего лишь три слова, но в них послышалось столько горечи и раскаянья, что друзья неверяще моргнули. — Я был слеп с того самого момента как потерял жену… — он закрыл лицо ладонями, тяжело вздохнув. Собственные пальцы больно впились в кожу лица, будто бы пытаясь содрать давно одетую маску безразличия и строгости. — Я слишком сильно любил мать Люси, и это сыграло со мной злую шутку. В собственной дочери мне чудилась моя любимая… и это медленно сводило с ума. Страх потерять ее еще раз был сильнее, чем воля собственного рассудка, и я ничего не мог с этим поделать. А когда она подросла… — мужчина сглотнул. — Я потерял покой окончательно. Если раньше она была только слегка похожа на мать, то теперь она стала ею: та же внешность, тот же характер… Поэтому, когда Люси попросила отпустить ее в академию — я не смог отказать. Но стоило ей уехать, как я понял, какую чудовищную ошибку совершил. Страх, что она больше не вернется, поглотил мой разум… И я обезумел, поставив себе цель: «Во что бы то ни стало вернуть дочь домой, даже если это придется сделать силой» … — Папа… — … И я следовал своей цели очень долго. Я потерял счет времени, продолжая причинять боль не только собственной дочери, но и ее друзьям, считая, что они — одна из причин, почему Люси не может вернуться. — Нет человека — нет проблемы, значит?! — зашипел Грей, припомнив плутания в подземных туннелях под библиотекой и собственное волнение за Локсар. Джи коснулась холодной руки парня. — Да, — подтвердил мужчина, заставив остальных внутренне вздрогнуть, — так я думал поначалу… А затем засомневался. Однако следующим же моим действием оказалось похищение. — Какова была его цель? — нехорошо прищурился Фернандес, но человек в костюме не видел этого прищура, продолжая смотреть в пол. Он обреченно вздохнул во второй раз и поверг друзей в еще больший шок, чем парой мгновений ранее: — Никакой. — То есть?! — Я и сам не понимал, зачем мне это. Однако собственный приказ отозвать я не решился, поэтом просто не приехал в указанное нанятыми мною людьми место… — В-вы… — одновременно сорвалось с губ Алой и Фернандеса. — Получается, те люди в переулке — тоже ваших рук дело? — осторожно спросила Леви, обнимая себя за плечи. Гажил сверкнул глазами. — Да. — Пожар… — Люси подняла полные слез глаза. — Это тоже был ты?.. Джуд Хартфилий вздрогнул, наконец оторвав взгляд от пола. Последний раз слезы дочери он видел на похоронах жены. После — ни разу. Чтобы не происходило, девушка всегда оставалась при нем непоколебима… Однако у каждого человека есть некий предел, пересечение которого рано или поздно неизбежно. Кареглазая еще в детстве себе пообещала, что отец никогда больше не увидит ее слез… Но боль, которую все это время причинял дорогой ей человек, оказалась сильнее. По гостиной, будто эхом, разнеслось обреченное: — Да. Блондинка уже рыдала в голос, сквозь всхлипы вопрошая: — П-почему? Почему, п-папа-а? — и в этом вопросе слышалось столько боли и преданных надежд, сколько не слышал еще ни один из присутствующих. Драгнил присел рядом с девушкой на диван и попытался хоть как-то успокоить, но та не далась, продолжая размазывать соленые слезы по лицу. — В тот день… Ведь в тот день я была в доме!.. — Прости… Я и подумать не мог, что внутри может кто-то остаться… — Тогда зачем ты это сделал?! — девушка вскочила. — Неужели ты не мог просто оставить меня в покое?! — Прости… — Не прощу, — горько шепнула она, отворачиваясь. — Никогда не прощу… — Пожалуйста… — Нет! Убирайся! На несколько секунд воцарилось молчание. — Хорошо, я уйду, — обреченно вздохнул мужчина, поднимаясь из кресла. — Но, прошу, прочти это, когда будет свободное время. На небольшой столик положили простой белый конверт и, не говоря больше ни слова, удалились. За человеком в костюме хлопнула дверь. Больше он не вернется сюда. Люси долго не могла успокоиться. Все услышанное оказалось слишком откровенным, совершенно не похожим на обычные поступки и поведение отца. Мысли метались, словно пчелы в улье, а слезы продолжали течь. Но это состояние не продлилось долго, и вскоре боль притупилась. — Люси? Девушка взглянула на друзей и слегка кивнула. Все вздохнули с облегчением. — А что в конверте? — неожиданно выдал Редфокс, за что получил тычок в бок от Леви. — Тебе-то какая разница? — Мне — никакой, но вдруг там важное что-то?.. Ребята задумчиво уставились на конверт. — Открыть его можно и позже. Необязательно сейчас, — шепнул Нацу. Кареглазая задумалась. — Нет. Лучше разобраться с этим побыстрее. Конверт был вскрыт. Лист, сложенный вдвое — извлечен. А на нем до боли знакомый почерк. Люси, Если ты сейчас читаешь это письмо — значит сбылись мои опасения, и каждая новая строчка этого послания дается тебе с трудом, потому что, я знаю, ты злишься. Злишься из-за того, что узнала обо мне правду. А может, ты уже давно догадывалась? Не знаю. Я написал это письмо лишь с одной целью — чтобы ты смогла меня понять… И, может быть, простить… Но это тебе решать. Мне потребовалось много времени и решимости, чтобы просто взять в руку ручку и хоть что-то написать. Написать тебе… Я очень долго колебался: «Стоит ли? Меня ведь не простят». Скорее всего, ты уже давно взрослая, ведь это письмо написано на второй год после смерти твоей мамы. Она была чудесной… Но именно из-за того, что «была» мне приходится это писать. Просто понимаю: медленно и необратимо я меняюсь не в лучшую сторону: кричу на подчиненных без причины, всегда чем-то недоволен… И с грустью понимаю, что что-то не так… Однако стать прежним уже не смогу. Воспоминания о смерти оставили слишком сильный отпечаток на моей душе. Прости меня за это… Я не справился… После того как закончу я положу это письмо в самый дальний ящик стола в своем кабинете в надежде, что оно никогда не понадобится и не дойдет до адресата. Но если ты все-таки сейчас читаешь это — значит мои надежды не оправдались… Узнав обо мне все это, как ты поступишь? Скорее всего ты будешь злиться еще сильнее. Злиться на своего ужасно глупого отца, который говорит тебе об этом так поздно, надеясь, что любимая дочь его пожалеет… Но я понимаю, что ты никогда не сможешь простить мне все то, что я успел натворить, причинив тебе столько боли, Люси… А потому ничего не прошу. Лишь хочу, чтобы в будущем у тебя все было хорошо.Твой папа.
На лист бумаги что-то упало. Еще раз. И еще раз, безвозвратно размазывая по белой поверхности чернильные буквы. — Люси… Девушка не могла остановить это. Она плакала. Опять. Из-за одного и того же человека она сегодня пролила слезы дважды. — П-папочка-а, — задыхаясь от того, как сильно сжалось в отчаянье сердце, смогла произнести шепотом только это. Сил на большее у нее не хватило. Потому что с другой стороны письма, как заключительная точка всего этого, была небольшая приписка, сделанная недавно все тем же почерком: «Я знаю, что совершил непоправимое. Поэтому, если я все-таки не заслужу твоего прощения — обещаю больше никогда тебя не беспокоить. Я люблю тебя». — Нет, нет, нет… — судорожно начала девушка, кинувшись к выходу. Открыла входную дверь и даже не поежилась, когда ее обдало холодом. — Папа! — крикнула что есть мочи, но на улице не было ни души. — Папа… Ты прощен!***
История эта довольно простая, В ней нет никаких дополнительных сцен. Возможно однажды и вы понимали, Что в этой истории будет «The end». Конец очень странный, не спорю. Однако Не это ли самый лучший финал? Когда и бороться больше не надо. Прощенным остался тот, кто страдал. У каждого фанфика собственный смысл. Он есть у любого. Догадка ли? Факт! И каждый особенный, лучший и близкий И этот конечно же тоже, ведь так? Поэтому знаю, читатель, однажды Ты вспомнишь историю эту как сон: Такой же далекий, желанный, прекрасный. Будет чудесен и радостен он. Конец