Локи

            Раннвейг осторожно пошевелилась, ожидая реакции лежащего рядом мужчины. Ее не последовало. Обнадеженная этим обстоятельством, Раннвейг медленно приподнялась на локтях — и снова ее действие не возымело никакого эффекта. Дыхание непроизвольно прерывалось от волнения, похожего на обычный страх. До невозможности глупая ситуация: втихаря выбираться из собственной брачной постели. Раннвейг нервно хихикнула. Звук, отраженный от высокого потолка, завис в воздухе, и на несколько секунд дыхание новоявленной принцессы Асгарда совсем остановилось. Эхо вызывающе неспешно растворялось в полукруглых сводах роскошной спальни; Тор, громко всхрапнув, перевернулся на другой бок. Пожалуй, можно немного расслабиться. Ступни Раннвейг коснулись прохладных каменных плит пола. Еще один взгляд через плечо на спящего супруга — и девушка встала с ложа. Второпях запахнув тяжелую бархатную накидку с длинными прорезными рукавами — ее асгардское название было ей неизвестно, — она подхватила домашние туфли и на цыпочках начала пробираться к выходу на террасу. План бегства был продуман заранее: лестница из белого мрамора вела в сад. А дальше не убежать. Ночной воздух приятно холодил кожу. Из дворцовых залов доносились крики и пение (одно было крайне сложно отличить от другого). Празднество по случаю бракосочетания старшего принца перетекло в неофициальное русло, а, значит, гостям было по-настоящему весело. Виновникам торжества бурно веселиться не полагалось: их обязанностью было выполнение долга перед Асгардом. Раннвейг передернулась, вспоминая делегацию придворных, сопровождавших их с Тором в супружеские покои; она ощущала себя сукой, выставленной для вязки. Так, в общем-то, и было. Она готовилась к этой ситуации, она могла относительно бесстрастно вынести скользящий по ней цепкий взгляд старшего принца, ее нового повелителя, но такими же взглядами одаривали ее и остальные мужчины из свиты — словно прикидывая, хороша ли она будет в деле. Тор был прилично пьян; в любом случае, подобные проявления естественного мужского цинизма вряд ли его покоробили бы. Супруг показался Раннвейг существом, не склонным задумываться над мотивами поведения окружающих и себя самого. Она впервые увидела его вчера в полдень — да, теперь уже вчера — на ступенях, ведущих к трону Одина. Тор был ослепительно-брутально красив; больше всего внимание Раннвейг приковывал его алый плащ, крупными складками спадающий к полу. Она сосредоточенно рассматривала его всю церемонию бракосочетания, избегая других взглядов. Владеть лицом проще, но глаза — безотчетное выражение в их глубине — могли ее подвести, поэтому лучше было не рисковать. Она готовилась к моменту, когда придется ответить на взгляд Тора и принять его поцелуй, скрепляющий брачные клятвы. Один закончил церемониальную речь. Раннвейг с улыбкой взглянула на своего супруга; когда его губы накрыли ее, она учтиво приоткрыла рот; их языки на секунду соприкоснулись, и Раннвейг чуть вздрогнула. Мужчина почувствовал это и самодовольно усмехнулся. Раннвейг вновь опустила глаза, скрывая презрение. По лицу прекрасной Фригг скользнула легкая тень; высокий брюнет, стоящий на ступенях трона слева от новобрачной, иронично прищурился; черноволосая красавица рядом с ним надменно вздернула подбородок — Раннвейг отмечала эти детали из-под опущенных ресниц. Один царственно раскинул руки в приветствии, и молодожены опустились на колени, склоняя головы к протянутым для поцелуя ладоням Всеотца. Через несколько мгновений Раннвейг поднялась на ноги принцессой Асгарда. И вот теперь вторая по положению женщина в мирах Иггдрасиля, устало ссутулившись, сидела на мраморной скамье, с трех сторон скрытой деревьями. Дорожку, по которой она сюда пришла, серебрил лунный свет (мы будем называть его лунным исключительно из соображений удобства, по старой земной привычке), в листве что-то радостно звенело. Звуки празднества в этом отдаленном углу сада были почти не слышны. Тело противно ныло от каждого движения; думать о том, что было причиной боли, уже не хотелось. Раннвейг закрыла глаза, разрешив себе ненадолго забыться, но при дворе подобная беспечность наказуема: совсем рядом тихо хрустнула ветка, выдавая чужое присутствие. — Вот уж не ожидал застать прелестную сестрицу блуждающей по саду в брачную ночь, — мужской голос, звучащий из темноты за спиной, был одновременно любезен и насмешлив. Раннвейг инстинктивным движением плотнее запахнула полы своего внезапно ставшего неуместным неглиже.  — Вы напугали меня, мой принц.  — О, прошу прощения, миледи, — голос добавил любезности, не утратив колкости. Очень красивый голос, про себя отметила Раннвейг. Это была, в принципе, несущественная информация, но никогда не знаешь наперед, что может пригодиться. Длинная тень легла на дорожку, высветленную луной. Через пару секунд мужчина склонился перед принцессой в грациозном поклоне. Она смутилась еще больше. Трудно оставаться уверенной в себе, будучи полуодетой. Точнее, полураздетой. Стоя напротив, Локи с любопытством наблюдал за ней. — Вот уж не ожидала, что вам нравится блуждать среди деревьев, мой принц, — он невольно проследил за взглядом своей собеседницы и был вынужден отряхнуть приставшие к рукаву камзола листья. Когда его внимание вернулось к девушке, ее лицо выглядело вежливо-непроницаемым, а спина казалась прямее струны. Да, интересная штучка. Для деревенщины держится неплохо.  — Это приятное занятие.  — Приятнее праздничного пира?  — Намного, дорогая сестра, — Локи подошел ближе. Он больше не собирался отвлекаться от созерцания свежеприобретенной родственницы. Светлые волосы отливали платиной в лунном свете; тонкие правильные черты; неожиданно волевые очертания нижней челюсти. Вообще в выражении лица скрывалась сила, плохо сочетавшаяся с неуловимо проступавшей детскостью. Поэтому было непросто понять, имеешь ли дело с ребяческим упрямством или со взрослой решимостью. Но совершенно точно — с характером. Локи остерегался женщин с характером. Он находил эту особенность утомительной и необязательной, в отличие от пышного бюста или стройного стана. Бюст у родственницы оставлял желать лучшего, в талии не мешало бы поправиться. А вот пухлые губы, хоть и твердо сжатые, навевали эротические ассоциации. Пикантности добавляло то обстоятельство, что поначалу Раннвейг была помолвлена именно с Локи. Тор должен был жениться на ее сестре, прошлым месяцем утонувшей в Танаквисле.* Сей несчастный случай внес коррективы в матримониальные планы принцев: Тор стал женихом другой дочери Фроди, ** Локи временно остался без невесты. Он был взбешен таким поворотом событий, однако собственно к Раннвейг его реакция отношения не имела. Состоявшаяся сегодня свадьба в его глазах являлась очередным проявлением возмутительной и горькой несправедливости, на которую он по неясной причине был обречен. Привычное ощущение обиды пробуждало привычную злость. А изящные лодыжки, полуоткрытые соблазнительным дезабилье, — смутное волнение. Что, в свою очередь, разозлило его еще больше. Тем временем характерная чужеземка уже без видимого стеснения рассматривала самого Локи, неосторожно позволившего луне освещать свое лицо. У нее были необыкновенно прозрачные глаза — как вода в роднике. Принц еще днем отметил это. И странный взгляд, внимательный и отстраненный, словно она старалась превратить свои прозрачные глаза в зеркальную преграду, за которой невозможно увидеть душу, — только собственное отражение. Локи тоже часами совершенствовал это важное умение, и понимание того, что сейчас он проигрывает в их своеобразной зрительной дуэли, окончательно вывело его из себя. Этим он впоследствии объяснял свою странную выходку: сотворение из воздуха платья для беспардонной — всё удовольствие от ночной прогулки испорчено! — девицы, которую теперь еще и сестрой изволь называть! Локи ни на секунду не пришло в голову, что его визави могла подумать о нем то же самое. Раннвейг застыла от изумления: опустив — наконец-то! — голову, она разглядывала легкую, зеленую, как листва, ткань, непроизвольно ощупывая ее, чтобы убедиться в реальности происходящего. Затем звонко рассмеялась. Искренность смеха подчеркнула то детское, что раньше увидел Локи; сейчас принцесса казалась непозволительно юной для чьей бы то ни было жены. И ей очень шел зеленый цвет. — Благодарю вас, ваше высочество, это прекрасный подарок, — Раннвейг так застенчиво и лучезарно улыбалась, что Локи почувствовал себя ярмарочным фокусником. Всю эту сцену на природе пора было заканчивать.  — Позвольте мне проводить вас в ваши покои. Будет разумнее продолжить знакомство с садом утром, — Локи со злорадным удовлетворением наблюдал, как меркнет улыбка напротив. Раннвейг покорно встала и оперлась на предложенную ей руку — манеры принцев были отточены до автоматизма. Они начали недолгий путь по направлению ко дворцу; оба молчали. Аристократическая невозмутимость еще не в полной мере вернулась к Локи; на лице его спутницы и вовсе проступало тоскливое замешательство. Вопреки самому себе Локи испытывал невнятное чувство вины, будто бы вместо учтивости он проявлял едва ли не насилие, и — снова! — неловкость. Эта анекдотическая ситуация сбивала его с толку. Внезапно он ощутил острую необходимость что-нибудь сказать.  — В это время года небо в Асгарде особенно красиво, — фраза тяжело повисла в пряном от цветочных ароматов воздухе. Локи мгновенно подумал, что отдал бы полжизни за возможность повернуть время вспять, но магия сейчас была бессильна. Принцесса Раннвейг смотрела на него взглядом, полным совершенно объяснимого недоумения; затем выражение ее глаз вновь стало испытующим: она явно стремилась разгадать намерения своего странного деверя. И в то же время Локи вдруг почудилось, что она получает удовольствие от происходящего. Нарушать затянувшееся молчание принцесса, очевидно, не собиралась, и Локи скрепя сердце пришлось добавить:  — Вам… здесь понравится. Проделав, будто по инерции, несколько шагов, Раннвейг остановилась. Ее сопровождающий вынужден был сделать то же самое. Еще через секунду Локи наблюдал, как девушка, запрокинув голову, любуется на густо-лиловое небо, щедро усыпанное звездами. Ее строгий профиль чеканно выделялся на фоне сливающихся в единое темное целое деревьев. Локи почему-то вспомнился профиль Фригг на серебряных монетах, и он отвел взгляд.  — Вы правы, я никогда не видела ничего красивее. Принц не позволил себе задаться вопросом, что стоит за этой ласково-доверительной интонацией. Остаток дороги прошел в молчании, переставшим быть тягостным. У лестницы, ведущей на террасу, Раннвейг быстро оглянулась, Локи последовал ее примеру: вокруг не было ни души; шум во дворце стихал. Ничего не значащие светские фразы, которыми Локи обменялся с девушкой, разделившей с ним прогулку, не помогли ему избавиться от тревожного и волнующего ощущения, обычно сопровождающего тайные свидания. И это снова вызвало в нем отчетливое недовольство собой. Он не стал дожидаться, когда Раннвейг поднимется по ступеням, и стремительно пошел к конюшням, так и не понимая, что чувствует: облегчение или горечь. *** Надо сказать, Локи вообще не любил анализировать свои чувства: от подобных раздумий у него портилось настроение. Но полностью избавиться от этой обременительной привычки он не мог; все его врожденные склонности: пытливый ум, интровертность, эгоцентризм, наконец, болезненная впечатлительность уготовили ему длинный и тернистый путь по стезе непрестанной рефлексии. Страсть к чтению довершила картину. Временами (да что уж там, очень часто) Локи с садистским удовольствием мечтал заткнуть рот своему внутреннему «я»; он даже несколько раз всерьез обдумывал возможность отшлифовки на себе навыков магического расщепления сознания, но в результате неизменно приходил к выводу, что последствия пугают его. Одно дело — упражняться на рабах, другое — самому хотя бы на время лишиться части личности. Той части, которая сейчас язвительно твердила ему, что он выставил себя круглым идиотом перед малолетней ванахеймской девчонкой. Итак, в который раз недобрым словом помянув рефлексию, а заодно и магию, неспособную помочь в решении ни одной сложной проблемы, Локи пинком разбудил первого попавшегося конюха и потребовал поседлать его лошадь. Конюх, как и все во дворце, был сильно нетрезв; Локи пришлось самому закреплять подпруги во избежание риска свалиться посреди улицы. Обязавшись устроить наглому пьянчуге знатную порку и получив в ответ осоловелый взгляд, принц вскочил в седло. Конюх, покачиваясь, громогласно выпустил газы; Локи выругался так, что в глазах слуги появилось осмысленное выражение, и взял с места в галоп. Звонкий перестук копыт гулко разнесся в предрассветной тишине. Очень быстро тишина вернула своё. Хорошая скачка всегда была лучшим средством проветрить мозги. Не прошло и пяти минут, как злость Локи улетучилась. Выехав за ворота Гладсхейма, ***(эйнхерий, открывавший их, был заспан, но, по крайней мере, не пьян), принц полной грудью вдохнул свежий солоноватый воздух. Так происходило каждый раз, когда он в одиночестве покидал отчий дом. Направляясь, теперь уже шагом, к берегу моря, Локи вспомнил слова, адресованные им ванке: «Здесь вам понравится». Он хотел подбодрить ее — нет смысла скрывать; гордость за свою величественную родину никогда не покидала его; но — Локи внутренне поежился — нравилось ли ему здесь? Это была неуместная мысль даже по личным меркам трикстера. Притворство, обращенное вовне, постепенно стирает границы между правдой и ложью внутри. Однако внезапно нахлынувшая грусть ненадолго дала право голоса внутреннему «я». Кое-где в окнах домов еще горел свет; в кабачках заканчивалось ночное веселье, и способные стоять на ногах крепыши медленно уползали восвояси; все они кланялись вельможному всаднику, возможно, кто-то даже узнавал в нем младшего принца; тут и там слышался смех и обрывки разговоров. Город в сереющих сумерках дышал жизнью. Локи наслаждался этим ощущением — и чувствовал себя отлученным от него. Словно очарованный путешественник, проезжал он по улицам прекрасной столицы собственного отца. Он не знал, когда это началось. В минуты слабости (слабостью Локи называл искренность) его посещала мысль, что так было всегда. Дети, наделенные воображением, часто представляют свой мир ненастоящим; взрослея, такой ребенок невольно задумывается: что, если я рожден для другой жизни? Что, если я здесь по ошибке?.. Это ощущение подобно порыву ветра: оно мгновенно и неуловимо. Одних такой ветерок нежно ласкает; Локи казалось, его нещадно обдувает со всех сторон. Когда он, мальчишка, глядя на казармы эйнхериев, впервые подумал, что только недоумок может быть счастлив такой вечности, ему открылись две (взаимосвязанные между собой) вещи: он не сможет ни с кем поделиться своей мыслью из страха быть осмеянным; его окружают недоумки. В обществе, милитаристском по духу, доблесть искупает любой недостаток — кроме недостатка потребности в доблести. Как любой маргинал, **** Локи был глубоко убежден в своем превосходстве, не имея возможности в нем утвердиться. Лучший способ, конечно, — это получить власть. Локи считал себя реалистом. Он прекрасно понимал, что в глазах знати ему не хватает авторитета, но трон Асгарда достаточно авторитетное место само по себе. А главное: именно там он смог бы в полной мере проявить все свои — не очевидные на данный момент — достоинства; это убеждение было краеугольным камнем мировоззрения трикстера. В его концепции будущего существовал лишь один недостаток: Тор. Юношеские иллюзии, питаемые программными речами Одина, давно рассеялись: шансы братьев на воцарение были категорически неравны. Вчерашняя свадьба окончательно качнула чашу весов. Согласно древним обычаям, престолонаследник должен быть женат; пренебрежение брачными перспективами младшего принца красноречиво свидетельствовало о решении Всеотца. В тысячный раз огибая замкнутый круг своих мыслей, Локи не сразу заметил, что достиг городских ворот. Первые лучи того, что мы назвали бы солнцем, коснулись белокаменных стен, и эйнхерии, охранявшие Вальгринд, ***** уже открывали исполинские, покрытые рунами створы. Подождав несколько минут, Локи выехал прочь; на почтительные приветствия он нехотя ответил кивком головы. Ему не терпелось остаться одному. Даже не так: он желал оказаться подальше от всего. Просторы Идавёлля****** манили его, за ними виднелась розовая линия горизонта, слитая с морем. Пришпорив лошадь, Локи устремился к ней. Гравий зашуршал под копытами, ветер развевал волосы, гладил лицо, прогуливался в недрах густой высокой травы, плотно обступавшей дорогу. Крупные, похожие на бриллианты, капли росы сверкали под лучами света. Воздух был насыщен чистотой, которой можно насладиться лишь ранним утром, и неожиданно это ежедневное чудо подействовало на Локи странным образом: все эмоции, все мрачные думы, терзавшие его, отступили, освобождая место усталой апатии. Подъехав к берегу, он не мог понять, зачем сюда притащился. Красоты Высшего мира воспринимались им, как вычурные театральные декорации. Безучастно разглядывая волнистую рябь на бирюзовой поверхности воды, Локи подумал, что хорошо было бы оказаться сейчас в своей постели и — безо всякого логического перехода — что ему надо переспать с заносчивой ванкой. Мысленно, разумеется, он употребил более грубое слово; осознав, к кому он только что его применил, Локи почувствовал, как что-то внутри него оборвалось и тяжело полетело вниз. Если бы мы имели дело со средневековым мидгарским аристократом, уместно было бы сравнить переживания принца с тем, что в то далекое время называли дьявольским искушением. Локи, конечно, имел представление о христианских догмах; и он читал «Фауста». Однако божественное самомнение никогда не позволило бы ему объяснить происходившее в его душе вмешательством посторонних сил. Тем не менее, у него было устойчивое ощущение, что мысль о… Раннвейг — на этот раз Локи предусмотрительно обошелся без скабрезных выражений — возникла в его сознании откуда-то извне. Возможно, такое впечатление складывалось вследствие ее абсолютной недозволенности. За последнюю тысячу лет уклад Асгарда претерпел ряд серьезных изменений: летающие колесницы сменились летающими тарелками; диковатая свобода нравов — строгими правилами благопристойности и этикета. Из племенного вождя Один превратился в державного государя; то, о чем так опрометчиво сболтнуло внутреннее «я» Локи, из простительной забавы — в государственную измену. Семь веков назад братьев Филиппа и Готье д’Онэ, уличенных в любовной связи с французскими принцессами, одна из которых была женой наследника престола, живьем освежевали, четвертовали, оскопили, обезглавили и под конец повесили на глазах возбужденной публики. Да, Локи интересовался не только литературой, но и историей Мидгарда — и был вынужден признать, что современные порядки его родины не очень-то отличались от земных средневековых. Чуть больше месяца назад принцы лично присутствовали на казни прелюбодейки: ей отрезали нос и уши, прежде чем задушить. В чем-чем, а в отношении отдельных древних обычаев Всеотец проявлял завидное постоянство. Конечно, риск, на который (частенько) шли мужчины, был несравнимо меньше; припомнить последнюю казнь прелюбодея Локи, во всяком случае, не удалось. Но — государственная измена! Это вам не шутки. Никто лучше трикстера не видел границы, отделяющей допустимое от опасного. Девчонка даже не в его вкусе! Миленькая, не больше, и слишком уж себе на уме. Перед глазами Локи возникли пухлые — от природы или от поцелуев? — губы, тонкие обнаженные лодыжки; поднимаясь выше, внутренний взгляд не сталкивался, в отличие от реальности, с бархатной преградой (у принца, как мы уже выяснили, было богатое воображение). Но в полумраке спальни, наедине с Раннвейг, Локи представлял не себя; вернее будет сказать, не только себя: его сознание продолжало оставаться раздвоенным — и в нем фигурировал конкретный персонаж. Тор. Опять Тор. О чем бы ни думал Локи, его размышления рано или поздно упирались в образ брата — как в каменную стену. Разбушевавшаяся фантазия давала возможность словно воочию видеть то, что произошло сегодня ночью в алькове новобрачных. Это вновь пробудило в Локи злость и похоть, и приятную уверенность, что братец оказался не на высоте; будь иначе, его жена лежала бы в его постели, а не разгуливала, не находя себе места, по дворцовому саду. И еще взгляд Раннвейг во время церемонии!.. О, юная принцесса не разделяла всеобщего восхищения Тором. Кто бы мог подумать, что именно в своей супруге он его не найдет!.. Локи хмыкнул; его красивое лицо неузнаваемо исказилось от этой усмешки. Сейчас ему казалось, что в осенившей его идее самое привлекательное не маленькая ванка — какое ему до нее дело, — а то, что символизирует обладание ею. Взять хитростью отобранное силой — не преступление. Думая об открывающихся возможностях, Локи представлял, каким удовольствием будет смотреть на старшего брата, владея его особой, самой интимной собственностью, и в этот момент он понял, почему прелюбодеек карают так безжалостно: большего унижения для мужчины быть не может. Коктейль из самых противоречивых эмоций: оскорбленного самолюбия, закоренелой зависти, самцовой ревности, леденящего страха, лихорадочного возбуждения ударил ему в голову. Локи провел ладонью по лицу, с трудом переводя дух. Он удивлялся, почему такая мысль не пришла к нему раньше, — и был поражен тем, что вообще подумал об этом. Если бы кто-то мог сейчас увидеть принца, он застал бы его в самом нехарактерном для него состоянии — в смятении. Но Локи слишком долго и усердно учился владеть собой, чтобы не справиться с чувствами даже в одиночестве. Всё нужно обдумать. Как следует обдумать. Оценить ситуацию, присмотреться к девчонке. Нельзя совершать никаких шагов, не учтя всех факторов, не составив плана. Нельзя увлекаться. Локи закрыл глаза и подставил лицо морскому ветру. Сердце у него колотилось от подавляемого волнения. Можно ли объяснить его лишь жаждой мести за собственное бессилие? Имея дело с такой сложной натурой, трудно что-либо утверждать наверняка. Но Локи было бы приятно — кто знает, по какой причине, — увидеть, как в эту самую минуту принцесса Раннвейг, тоже закрыв глаза, стоит у окна спальни, и лучи того, что мы назвали бы солнцем, скользят по ее бледному лицу. Мы не будем предпринимать попыток заглянуть в ее белокурую головку, тем более что нам еще представится такая возможность. Просто полюбуемся ее тонкой фигуркой, озаряемой потоком света; длинные светлые волосы сейчас казались сотканными из золотой пряжи. Не стоит верить трикстеру на слово — она была хороша, возможно, чересчур. История редко творится вокруг непривлекательных женщин. Но и богам неизвестно будущее. Для Локи и Раннвейг это было утро, еще полное возможностей, даже если сами они считали по-другому. Так всегда бывает в начале.