Научи меня жить

      Иакон. Некогда великий город — ныне бледный оттиск прошлого. Чем ближе к ночному циклу, тем мрачнее становились улицы, где призраками мелькали редкие силуэты. Броская безвкусная вывеска в проулке рассыпала разноцветные отблески на ближайшие стены зданий.       Внутри яркие всплески диодных ламп, мелькающие стробоскопы вылавливали угловатые силуэты механоидов. Война официально закончена, а потому здесь легко встретить представителей и алозначных, и фиолетовознаковых. Но лишь одно было важно — ни одного знакомого фейсплейта. Дикий рваный танец в пульсации света — на платформе посреди небольшого зала фемма в неоновых расцветках старалась привлечь внимание клиентов. Посетители хоть и смотрели, но оптика была затуманена, а взгляд пустой. Здесь легко и беззастенчиво закидывались сверхзарякой, и не так уж часто задумывались над её качеством. Труд был тяжелым, а платили мало. Зато во благо всея Кибертрона.       Дерганая музыка долбила по сенсорам, еще сильнее путая и без того приглушенные выпивкой системы. В дальнем углу примостился одинокий мех. Перед ним на столе уже выстроилась пирамида опустошенных кубов. Внешне расслабленный, откинувшийся на спинку дивана, он был удивительно трезв. Вопреки своим привычкам, сегодня ему хотелось забыться и затеряться где-то среди нового мира. Мира, в котором ему не было места.       Стоило радоваться окончанию затянувшегося конфликта. Говорят, что худой мир лучше доброй войны. Сколько раз он был в шаге от Колодца Всеискр! Как долго он тосковал о родном доме, заброшенный в самый далекий рукав Галактики. И всё же глушащая тоска разъедала искру не первый орбицикл.       Мнемохирургов не осталось — всех уничтожили во время войны. Но кто согласился бы забыть самые неоднозначные, и наверно, самые счастливые дни, проведенные в чужом мире? Хрупкий мотылек не побоялся опалить тонкие крылья, а винить в смерти человека автобот мог только себя. Когда немного отошел от последствий бешеной гонки через весь континент в попытке заглушить боль в искре, он клик за кликом проигрывал события того боя, вычисляя единственную возможность изменить ситуацию. Но всегда находилась одна неучтенная константа — человеческий фактор. Кто мог знать, что противник дернется в сторону обрыва, утаскивая за собой снайпера? Одновременно хотелось стереть себе память и ничего не забывать.       В этот момент мех почувствовал рядом с собой кого-то еще. Рефлекторно манипулятор переместился на бедренный щиток, за которым пряталось оружие. Но через клик осознавая, что перед ним стоит дроид-официант, подающий новый куб энджекса, мех успокоился и унял боевые протоколы. Он активировал оптику и бегло осмотрелся. Никто более не проявлял к нему интереса, оставляя с безрадостными мыслями наедине. Впрочем, вряд ли бы кто рискнул подсесть к нему: поле ощерилось иглами. Да и драки здесь пресекались быстро и радикально. Поставив очередной пустой куб на вершину пирамиды, мех откинулся обратно на спинку дивана, погружаясь в мрачные мысли.       Никто не одобрил его бегства с Земли, но и не стали ни о чем расспрашивать. Их ли было дело, что он искал за пределами органической планеты? Он и сам не всегда понимал, что делал. Он ненавидел весь мир. Как ненавидел уже однажды. Мстил десептиконам и после битвы за Землю. Пытался заглушить чужим энергоном то отчаяние, что царило в искре. Действовал как хищник, выслеживая очередную жертву, загонял её в капкан, а потом… Никогда до этого не стремился к жестокости. Такой всепоглощающей, безотчетной, затмевающей разум. Одно было ясно: пока помнил, искал, надеялся — она была жива. Хотя бы в его воспоминаниях. Хотя бы для него одного. А о большем он и не смел мечтать. Кибертронец бы и сейчас всем пожертвовал ради хотя бы одного единственного шанса вернуть человека. Только все попытки были бесплодны. Наверное, стоило смириться с потерей, как это сделал Кейд Йегер, принять произошедшее, но он не был готов. Даже спустя столько времени.       И только однажды его искру неожиданно пронзило теплом и той любовью, что он испытывал от близости с человеком. И в тот момент он понял, что все по-настоящему безвозвратно утеряно. Утеряно навсегда, как рассыпается ржавью весь зыбкий мир.       Как произошло, что столь хрупкое создание приняло нетипичное для своего вида решение соединить судьбу с чужой расой? И ведь она осознавала всю ущербность и дикость, на первый взгляд, необдуманного поступка. Еще более странной казалась его ответная реакция. Но в сумасшедшей круговерти войны его впервые приняли таким, каким он был: со всеми грехами, жестокостью, манипуляторами по локоть в чужом энергоне и одиночеством. Этой хрупкой женщине удалось рассмотреть в нем настоящую, живую отчаявшуюся душу, болезненно сжимавшуюся от грязи войны. Она терпела все его выходки, которые другие бы посчитали бесчеловечными. Ника (от имени вновь кольнуло глубоко под броней) стойко боролась с его непростым, надломленным характером. Чей Бог надоумил напарницу проявить недюжинное терпение, невероятную мудрость и осторожность при взаимоотношениях с внеземной расой?       Еще один глоток сверхзаряженного отозвался в фильтрах саднящим ощущением. Работающая на минимальной мощности оптика лишь улавливала общее движение, не давая четкой картинки. За соседним столиком сидел огромный мех явно рабочей специализации. Хозяин огромных, ковшеподобных манипуляторов так и не смог до конца счистить с себя грязь. Его сосед, некрупный автобот с юрким взглядом и смазанными движениями постоянно оглядывался. Его явно смущал примостившийся в углу одиночка. Слов было не разобрать, громкая музыка все перебивала. Потому их беседа напоминала пантомиму. Впрочем, никому и ни до кого здесь по-настоящему не было дела. Плати и пей или вали на все четыре стороны. Если успеешь.       На мирном Кибертроне, несмотря на строжайшие запреты, можно было найти все, лишь бы водились шаниксы. Бары, где каждый мех с легкостью расставался с кредитами за баснословно дорогой энергон, бордели с интерботами, гладиаторские бои, гонки от легальных до закрытых дезактив-гонок. Правоохрана закрывала оптику на все это, оставляя возможность сбросить лишнее напряжение, висевшее в атмосфере видимой мирной жизни. Всех неугодных отлавливали и отправляли на принудительные восстановительные работы или в колонии на другие планеты. Многие десептиконы соглашались работать за мизерный паёк, зато без ошейника. Так прозвали вынужденную меру, введенную Проулом, для защиты автоботов и нейтралов. Блокираторы и нейтрализаторы действовали жестко, но это было гарантией безопасности. Приходилось работать манипулятор в манипулятор с бывшими врагами. Словно ничего не случилось. Словно не было миллионов погибших. Словно рана, разделившая вселенную напополам, незримым чудом затянулась. Сколько ворнов пройдет, прежде чем бывшие враги смогут без опасения посмотреть друг другу в оптику, пожать манипулятор? Много ли верило в то, что война на самом деле завершена?       Хотя и предполагалось изменить старые устои миропорядка, но они и так сгнили в горниле войны. Но и новый мир не блестел свежевыкованной монетой. Привыкшие слушаться своих главнокомандующих, некогда враждующие фракции приучались сосуществовать в хитром симбиозе.       Единственным истинным счастьем на разрушенной планете стало появление новых искр, будто сам Праймус благословлял шаткое перемирие. Появление первого живого корпуса из Колодца стало огромной неожиданностью для жрецов и служителей.       Последний куб стал решающим, и все же сверхзарядка возымела действие. Баки ощущались переполненными, горловину саднило, от дешевых присадок забились фильтры, а оптика не давала четкой картинки вопреки командам. Пошатываясь на сбоящих ногах мех поднялся, окинул полупустой бар приглушенной оптикой и поплелся к выходу. По пути бросил на барную стойку кредитку, с лихвой покрывающую заказ. Этот бар он любил за то, что здесь никто не рисковал беспокоить одиноко сидящих. Внезапно возникшее желание расстаться с топливом здесь и сейчас было подавлено, и мех нетвердой походкой отправился в кварту, где надеялся отрубиться на ближайший цикл в мертвенной тишине.

***

      Из перезарядки его вырвал настойчивый стук в дверь, гулко разносившийся по кварте еще в едва забрезжившем свете светила. Какому оплавку пришла в голову безумная идея будить его, беззаботно предающегося отдыху? Отправляя дистанционную команду на открытие дверей, Кроссхейрз медленно поднимался с платформы, хватаясь за тяжелый после вчерашнего вечера головной блок. Хотелось обратно провалиться в гибернацию, посылая к Юникрону несвоевременного посетителя.       — Что-то ты не очень выглядишь, — раздался хорошо знакомый громогласный бас с нотками издевки. Конечно, кто же еще рискнул бы на такой идиотизм, как беспокоить среди перезарядки бывшего диверсанта. — Да и реакция у тебя в прошлые циклы была лучше: сразу хватался за свои пушки.       — Кто бы говорил, Хаунд! — Поскрипывая платформой и оглядывая полнейший беспорядок в помещении, приходил в себя Кроссхейрз. Ему едва удавалось справиться с последствиями неудачных присадок, гироскопы сбоили, выдавая неверные команды на проц. Потому он не рискнул встать и дружески пожать протянутый манипулятор, лишь в приветственном жесте вскидывая ладонь.       — Что, опять пытался забыться?       — Именно.       — Почему не попросишь Оптимуса? Говорят, Матрица и не такое может.       — Избавь меня от этого, — резко прервал товарища механоид. — Лучше расскажи, какой честью обязан твоему появлению в моем скромном жилище?       — Начнем с того, что ты мог бы мне предложить чего-нибудь выпить.       — Неужели ты с раннего цикла набираешься?       — Юникрон с тобой! Кто говорил о присадках? Куб—другой для бодрости, и ты тоже будешь в полном порядке.       — Окей, тогда я сначала приведу себя в надлежащий вид, а ты располагайся.       И автобот ярко-зеленой расцветки направился в мойку, подставляя перегруженный головной блок под струи холодной воды. Где-то за закрытыми дверьми что-то падало, громыхало и чертыхалось. Впрочем, его это мало интересовало. Когда он вышел, то увидел, как огромный боевиком развалился в кресле, держа в манипуляторе стакан, наполненный яркой жидкостью, а второй протягивал другу. Перехватывая предложенное угощение, Кроссхейрз присел на краешек платформы.       — Я скоро улетаю на Гаррус-5. Неприятности с местным контингентом заставляют отбыть в ближайшее время.       — Шлак, почему меня с собой не позвал?       — Будем переубеждать грубой силой, никого не убивая. — Последнее слово Хаунд произнес с нажимом. И тут же он продолжил, не давая высказаться товарищу, хотя тот уже открыл рот: — Черт, нет, нет, нет! Вытаскивать твою Искру с того света я не собираюсь, а зная непредсказуемость действий твоего гакнутого проца, я даже не стал за тебя поручаться.       — Тебе есть место в этом мире, — злобно буркнул сквозь сведенные обидой и разочарованием денты диверсант.       — И тебе есть. Не забыл, что ты работаешь в одном из лучших университетов Иакона? Благодари за это нашего желтенького.       — Да в Плавильне я видал его заботу! Я не нахожу себя среди пыльных датападов, разрабатывая никому не нужное в мирное время оружие. Я хочу обратно. — Кроссхейрз с негодованием оглядел свои изящные манипуляторы с острыми пальцами, словно они были чужими. Он так привык держать оружие, что уже не мыслил себя вне войны. Проклиная про себя Оптимуса Прайма, Мегатрона и Сенат, развязавших содрогнувший Вселенную конфликт, пытался приспособиться к новым условиям. Не находя себе места, он метался киберлисом, затравлено оглядывавшимся в поисках норы, где можно было скрыться.       — Твои навыки ценны, поверь. Еще не все прекратили сопротивление. И кто знает, не захочет ли какая раса объявить нам войну в это неоднозначное время.       — Шлак, шлак, шлак! — разбрызгивая из стакана не выпитый энергон, возмущался несправедливостью Кроссхейрз. — На кой мои навыки, если их не применять должным образом!       — Ты тут мне не строй истеричную фемку, — резко отреагировал боевикон, пытаясь привести в чувство товарища.       — Хаунд, я не… Я просто потерян, — обреченно закрывая ладонью фейсплейт, повесил голову Кроссхейрз.       — Ладно. Хоть я и не собирался тебе об этом сообщать, но есть новость.       Вскинувшийся и выпрямившийся от неожиданности Кроссхейрз уставился оптикой на механоида, спокойно попивающего энергон в его кресле. И тот явно с удовольствием растягивал время, прежде чем выдать информацию на-гора. В его оптике горел веселый огонёк то ли злорадства, то ли добродушного веселья. Впрочем, и издевки никто не отменял. Все ещё ожидающий продолжения диверсант постучал пальцем по платформе, будто заставляя боевикона наконец-то продолжить начатое.       — Только тш-ш. Ты не должен был знать об этом раньше времени. — Диверсант ядовито фыркнул, мол, и так понятно. Хаунд только улыбнулся на это. — Да, да, конфиденциальная информация. Штат вашего отдела расширяется. Скоро у тебя появится напарник. Будь с ним дружелюбнее, он из свеженьких.       Кроссхейрз задумчиво провел ладонью по щеке, пытаясь осознать, рад ли он новости или нет. Ему доводилось встречать свежезаискренные корпуса на улице, но работать с ними ещё не приходилось. По крайней мере была надежда, что выплаты повысятся, когда он станет начальником отдела по разработке снайперского и диверсионного вооружения. Но он не готов был расстаться со своим одиночеством, так беззастенчиво нарушаемым чьим-то приказом. На кой шлак ему подсовывали неразнулённую гайку, не бывавшую ни разу на передовой? Но ломать проц над задачей с большим количеством неизвестных ему совершенно не хотелось. Придёт новенький, диверсант его встретит, и делу конец. Едкая ухмылка поползла ядовитой змеёй по фейсплейту.       — Ладно, бывай! Мне пора, — вставая со своего места и оглядываясь, куда бы поставить стакан, произнес на прощание Хаунд. — Навел бы ты у себя порядок, а то совсем грустно.       — Пф, за собой приглядывай! — И уже стоящему в дверях товарищу он бросил, — если доведется встретить Дрифта, передавай, чтоб заходил.       — Если! Его давно никто не видел. А ты пиши, как познакомишься с новым напарником. Любопытно же. Нам не дают их, опасаются за жизнь.       И дверь в кварту закрылась, оставляя в размышлениях механоида, все ещё сидящего на платформе со стаканом так не выпитого энергона.