A thousand times the mysteries unfold themselves Like galaxies in my head On and on the mysteries unwind themselves Eternities still unsaid 'Til you love me
Sting, 'A thousand years'
Йонне распахнул тяжелые темные шторы, и комнату залил теплый свет закатного солнца. С карниза посыпалась пыль и в оранжевых лучах медленно опала на пол. Йонне чихнул и открыл окно настежь. Когда то с трудом поддалось, теплый майский ветерок мягко коснулся лица парня. Дом наполнился запахом весеннего вечера: немного пыли, немного свежести и сладковатый запах цветущих на небольшом заднем дворе яблонь. Из-за спины Йонне послышался тихий низкий голос: — Здесь еще надо привести все в порядок, знаю. Выкинуть всякий хлам, ремонт небольшой сделать, убраться, но… — Юрки, — прервал его Йонне. Он повернулся, положил руки парню на плечи и, слегка приподнявшись на носках, легко поцеловал его в губы. — Здесь здорово. Йонне и Юрки встречались уже пять лет, с тех пор, как Йонне было шестнадцать, а Юрки — двадцать один. Недавно Юрки сообщил, что по наследству от бабушки ему достался целый дом в пригороде, и он бы очень хотел, чтобы Йонне переехал туда вместе с ним. Йонне никогда ничего не слышал о бабушке Юрки, да и в принципе о своей семье его возлюбленный рассказывал редко, но, конечно же, он согласился. Дом, казалось, был очень старым, и много лет в нем никто не жил, но он на удивление хорошо сохранился. Пол не прогнил — видимо, дерево было очень дорогим. Немногочисленная мебель была в порядке, лишь покрылась толстым слоем пыли. Даже шторы не проела моль, и книги на полках уцелели. Словно время здесь застыло. Юрки словно прочел мысли Йонне: — Бабушка у меня была очень обеспеченной женщиной, — сказал он. — Тут все на совесть сделано. Еще нас всех переживет. На последних словах Юрки как-то немного напряженно улыбнулся. Йонне воспринял это по-своему: — Мы тут все немного обновим, и тогда точно переживет. — Хотя… Зная нас, может и не пережить, — после этих слов Юрки внезапно хитро улыбнулся и, обняв Йонне за талию, приподнял его над полом и резко прокрутился на триста шестьдесят градусов. — Эй, эй, ну Линн! — он обхватил его за плечи и уткнулся носом куда-то в шею. Смех Йонне разрезал густую тишину дома. В этот момент оставленное людьми здание как будто окончательно очнулось ото сна и вновь задышало. Юрки так любил, когда он улыбался. И хотя Йонне и без того никогда не скупился на проявления эмоций, Юрки старался, чтобы улыбка на его губах зажигалась еще чаще. Иногда ему казалось, что это необходимо ему, как воздух. Даже больше, чем воздух. Хотя нет, он был в этом абсолютно уверен. — Ну ты и… — начал Йонне, когда его вернули на землю, но продолжить не смог, потому что в этот момент Юрки снова поцеловал его. Тот сразу забыл о том, что хотел что-то сказать. Да и разве это важно, когда захватывает дыхание и кружится голова? Йонне помнил, как тогда, еще пять лет назад, он боялся, что такая всепоглощающая влюбленность — это ненадолго, что через несколько месяцев — ну хорошо, если год, — многое исчезнет из их отношений, потому что так хорошо не может быть так долго. Но время шло, он и сам успел немало повзрослеть за эти пять лет, а его чувства становились лишь крепче и глубже. Юрки же и вовсе был настолько самоотверженным в своей любви, что Йонне зачастую удивлялся: чем он заслужил такое отношение? Никто не считал, сколько прошло времени. Йонне мягко отстранился, а Юрки заправил непослушную прядь ему за ухо и осторожно взял его лицо за подбородок. — Я так тебя люблю, что иногда страшно становится, — выдохнул Йонне. Честно говоря, эти слова сорвались с его губ непроизвольно, он и сам не ожидал, что скажет это. Юрки тихо рассмеялся: — Почему страшно? — Не знаю. Это как будто больше меня, — откровенно ответил Йонне, — и мне кажется, что я могу не справиться. То есть, не так, я не имею в виду, что я куда-то… — Не надо, солнце, — остановил поспешно начавшего поправлять себя парня Юрки, — я понимаю. Но в таком случае я должен быть уже в психушке, но я же все еще здесь, — улыбнулся он. Йонне немного смущенно улыбнулся в ответ и прижался к нему, пряча лицо. Он уже привык к таким своеобразным признаниям в любви, но иногда они так же, как и раньше, приводили его в замешательство. Юрки нежно пробежался пальцами по светлым волосам. — Мы же хотели сходить за вином, — вспомнил Юрки. — Да. Да и вообще в магазин надо, — поддержал Йонне, снова глядя ему в глаза. — Может, ты пока сходишь, а я начну тут все разгребать? А то закроется все скоро. — Хочешь уже сегодня начать? Тут хлама невпроворот. — Ну вот поэтому и надо начинать сегодня. Хотя бы пару комнат разгребем. — Ладно, —кивнул Юрки. — Сейчас пойду. И он остался стоять на месте, обнимая Йонне. Тот тоже не спешил отходить. Повисла пауза, закончившаяся лишь через несколько секунд, когда Йонне засмеялся: — Иди давай, уже поздно, — он в шутку оттолкнул от себя Юрки. — Успеем еще наобниматься и все прочее. Посмеиваясь, Юрки отошел, и через несколько секунд за ним закрылась тяжелая входная дверь. Йонне остался в доме один. Он осторожно, словно пробуя, сделал первый шаг от окна вглубь дома. Ни одна половица не скрипнула под его ногами. Он прошел по гостиной, через арку зашел в просторную и на удивление светлую кухню, а оттуда вышел в коридор, где до этого скрылся Юрки. На первом этаже была еще гостевая спальня, куда Йонне не стал заходить, лишь постоял несколько секунд на пороге, рассматривая просто, но дорого обустроенное пространство, ванная и кладовка — туда он пока даже не стал соваться. Йонне поднялся по деревянной лестнице с изящными резными перилами на второй этаж. Его встретил длинный коридор, настолько темный, что он не сразу заметил большое окно в другом его конце, также зашторенное плотными портьерами. Пока Йонне шел мимо закрытых дверей, с темного пола из-под ботинок поднималась пыль. Парень был не из трусливых, но в полной тишине старого дома — словно все щели заткнули ватой — ему стало не по себе, поэтому он ускорил шаг и повторил те же действия, что и на первом этаже. Раздвинул шторы и открыл створки настежь. Дышать сразу стало легче. Он так же прошел и по второму этажу: спальня, еще одна ванная, даже кабинет и отдельная комната под, очевидно, гардеробную имелись. Йонне уже хотел вернуться вниз, на первый этаж, но заметил, что лестница уходила еще выше, видимо, в доме имелся чердак. Наверху было еще темнее, но, побежденный собственным любопытством, Йонне все же поднялся, в глубине души, правда, надеясь, что дверь, ведущая на чердак, окажется запертой. Это оказалось не так. На ней не было даже замка, и она легко открылась от одного толчка. На чердаке не было видно совсем ничего, пахло пылью и сыростью. Йонне передернуло. Вспоминались сразу все так нелюбимые им фильмы ужасов. Он достал из заднего кармана джинсов телефон, включил на нем фонарик и перешагнул порог. Чердак был не очень большим, окон не было. Блондин зашагал по периметру помещения с покатым потолком. Оно все было завалено коробками, ящиками, на многочисленных полках лежали какие-то книги — Йонне показалось, что они были не то что старыми, скорее, древними. Вдруг боковым зрением он увидел, что в углу, рядом с которым он стоял, что-то шевельнулось. На секунду душа ушла в пятки, но, когда он, вздрогнув, повернулся, то рассмеялся с облегчением: то было всего лишь прислоненное к стене зеркало, в котором отразился он сам. Он подошел к нему поближе, чтобы рассмотреть. Зеркало было в пол, его высота явно превышала рост Йонне. На стекле не было ни трещинки, оно лишь помутнело. Серебряное? Йонне провел по красивой узорчатой раме бронзового цвета кончиками пальцев. На них осталась темная пыль. Посмотрев недолго на свое нечеткое отражение, он двинулся дальше и, только пройдя целый круг и вернувшись обратно к двери, заметил выключатель. С мыслями о том, что, кажется, не зря друзья зовут его Блондинкой, и что Юрки говорил, что в доме есть электричество и вода, и он даже недавно наладил их, Йонне щелкнул выключателем, и, к его радости, комнату озарил тусклый теплый свет одинокой лампочки под потолком. Этот чердак так заинтересовал Йонне, что он решил начать уборку именно с него. Первым делом он решил разобраться с этими коробками на полу. Заглянув в каждую из них, он увидел целую кучу непонятного хлама: заржавевшие детали непонятно от чего в одной, в другой — вообще просто куча осколков; провода, цветочные горшки, что-то для сада, а еще старые пластинки и даже проигрыватель годов из семидесятых (это привело Йонне в восторг). И еще много вещей. В общем, обычный чердак, просто уж слишком много всякой всячины. Йонне разделил коробки на две части: те, в которых точно лежал мусор, и те, где было что-то важное или что-то, что могло оказаться важным. Вторых было значительно меньше, и он решил оставить их на чердаке, просто аккуратно составив в углу. Первую часть коробок Йонне постепенно вынес на улицу, на задний двор. Когда он в последний раз поднялся на чердак, чтобы проверить, ничего ли он не забыл, на улице было уже темно. Скоро должен был вернуться Юрки. После того, как Йонне унес весь хлам, на чердаке стало куда просторнее. Осталось лишь спросить Юрки насчет оставшихся коробок и хорошенько все отмыть. И что-то сделать с этим зеркалом, не оставлять же его пылиться просто так. Йонне уже хотел выключить свет и закрыть дверь чердака, но его взгляд зацепила большая деревянная шкатулка простой прямоугольной формы без всяких украшений, стоящая особняком на самой верхней полке книжного шкафа. Еле как дотянувшись, надышавшись пылью и прокашлявшись, он все-таки достал ее. Она тоже открывалась просто, без ключа, даже малейшего замочка на ней не имелось. Йонне подумал, что жившие здесь люди, кажется, никогда ни от кого не имели секретов. Внутри шкатулки оказались фотографии. Очень много разных старых фотографий. Поначалу Йонне не хотел их смотреть — как-то некрасиво без спроса рассматривать чужие фотографии. Но, вновь поддавшись любопытству, он все же сел на деревянный пол и достал стопку, начав пролистывать их по одной. Лежавшие в самом верху фотографии были годов из восьмидесятых, чуть пониже были черно-белые фотографии из первой половины двадцатого века, дальше — даже еще более старые, которые страшно было держать в руках, до того хрупкие они были. Дальше пошли совсем давние написанные на разных языках письма и наброски. Йонне отложил их в сторону и вернулся к фотографиям. Его удивляло в них то, что, во-первых, они были сделаны группами явно в разные, не слишком близкие друг к другу промежутки времени, а во-вторых, на них были запечатлены совершенно разные люди и разные места. Йонне разложил на полу в ряд по одной фотографии из каждой группки и вновь присмотрелся к ним. И, когда он это сделал, вдоль его позвоночника пробежала стая мурашек. Единственным, что объединяло эти фото, было присутствие на них… Юрки. Йонне проморгался и посмотрел еще раз, но и тогда остался уверен, что это именно он. На всех фотографиях он выглядел так же, как и сейчас, только одежда менялась. Йонне не мог бы не узнать его. Но эти фотографии, даже самые новые, явно старше самого Юрки, а самым давним уже лет сто. Как это может быть? Удачный фотошоп, и это было лишь чьей-то шуткой? Выглядит так естественно… Размышления Йонне прервал хлопок двери, донесшийся снизу. — Йонн, ты где? — громко позвал его Юрки через несколько секунд, очевидно, не обнаружив на первом этаже. Йонне поднялся с пола и, тщетно пытаясь отряхнуться от пыли, хотя он уже весь был в ней, вышел из помещения чердака и перегнулся через перила лестницы вниз. — Я наверху, сейчас спущусь, — ответил он и поспешно вернулся к фотографиям. Он хотел вернуть их на место и сделать вид, что не находил странной шкатулки, или спросить об этом позже. Почему-то у него возникло чувство, будто он залез не в свое дело, хотя они с Юрки давно договорились о том, что между ними нет секретов. Однако с лестницы донесся звук шагов. Йонне убрал все фотографии в шкатулку, и, когда он уже хотел закрыть ее и поставить на место, Юрки поднялся на третий этаж и заглянул на чердак. — Быстро ты тут все… — начал он, оглядывая комнату. Но когда его взгляд остановился на застывшем сидя на коленях рядом со шкатулкой Йонне, Юрки замолчал. — Я почти все во двор унес, — как ни в чем не бывало сказал Йонне и начал подниматься, но Юрки остановил его. — Подожди, — кивнул он на фотографии. Он выглядел нервным. Йонне очень редко видел его в таком состоянии. — Посмотрел, да? — Да, — виновато ответил Йонне. — Я сейчас уберу, извини. — Не надо, — Юрки подошел и сел рядом. — Что это? — осторожно спросил Йонне. — Фотографии, — усмехнулся Юрки. — Странно, да? — Очень. Они же ненастоящие? Откуда они? — Нет, Йонне, они настоящие. — Да ладно тебе, — с недоверием покосился он на Юрки и снова взял в руки одну из фотографий. Это было очень красивое фото, снятое на пленку. На нем на фоне морского побережья Юрки обнимал за плечи девушку, возраст которой было невозможно более-менее точно определить. Оба выглядели такими счастливыми. Йонне перевернул фотографию и увидел на обороте написанное от руки число 1982. — Это что, год? — спросил он, переводя взгляд на настоящего, сидящего по-турецки напротив него Юрки. — Да, — кивнул тот. — Тогда как это может быть? Тебе же было четыре, — Йонне растерянно крутил в руке старую карточку. Юрки напряженно улыбнулся: — Мне было четыре… — внезапно он задумался. — Очень давно. — И когда это, «очень давно»? — Ну… — Юрки снова замялся. — Говоря короче, Колумб еще даже Индию искать не собирался. Йонне не сдержался и тихо и немного нервно рассмеялся. — А я думал, ты меня всего на пять лет старше. Да ладно, хватит, давай без шуток. — Я не шучу. Йонне заглянул в глаза Юрки, надеясь увидеть в них искорки смеха. Но его взгляд был абсолютно ясным и серьезным. Йонне сглотнул и вновь посмотрел на год на карточке. —Ну и что, хочешь сказать, ты, типа… Бессмертный? — Да, думаю, это так называется, — отозвался Юрки. — Я знаю, ты сейчас думаешь, что я псих, но, пожалуйста, не делай поспешных выводов. Йонне выдохнул и провел рукой по лицу. Все мысли вдруг спутались, и различить, где правда, а где — полный бред, стало невозможно. — Но так же не бывает, — тихо выдавил он. — Солнце, — Юрки успокаивающе коснулся руки Йонне. — Мир гораздо сложнее, чем думают люди. Здесь все возможно. Йонне молчал несколько минут, не зная, что сказать. Ситуация казалась до смешного нереальной. Юрки тоже ничего не говорил, он хотел дать ему хоть немного времени. — А эти люди, — продолжил Йонне, когда буря в голове немного утихла, — это те, с кем ты раньше был? Юрки качнул головой. — Не совсем. Вернее, не все из них. Йонне, — он снова замолчал. Йонне видел, как тяжело ему давалось каждое слово, — посмотри на них внимательно. Йонне неуверенно достал стопку фотографий обратно из шкатулки, пролистал ее и выбрал еще несколько фотографий, на которых Юрки был запечатлен с разными людьми, и по очереди присмотрелся к кажой из них. Девушка с фотографии из восемьдесят второго была хрупкого телосложения. Гладкие русые волосы волнами спадали по плечам. Она скромно улыбалась на камеру. А еще у нее были красивые льдисто-голубые глаза. Следующая фотография была уже черно-белой, на ее обороте тоже была дата: 1920 год. На ней Юрки тоже был изображен с девушкой, она, очевидно, была еще моложе. Они сидели за столиком в летнем кафе, а сзади можно было различить показавшуюся Йонне отдаленно знакомой улицу какого-то европейского города. Из-за отсутствия цвета и далекого плана фотографии сложно было судить о внешности спутницы Юрки, но Йонне бросились в глаза тонкие кисти рук, одетые в черные перчатки, и слегка выбивающиеся из аккуратной прически белые пряди волос. Последняя из выбранных Йонне фотографий и вовсе была довольно странной. Выцветшая коричневатая карточка, на обороте которой чернилами выведены цифры. 1891. На фотографии два человека сидят за роялем. Один из них — все также Юрки, а второй — мальчик, еще подросток, лет пятнадцати. Он, опустив голову, смотрит на свои пальцы, лежащие на клавишах. Ранее, видимо, коротко подстриженные, но в тот момент чуть слишком отросшие светлые волосы подчеркивают аккуратные острые черты лица. Йонне с трудом оторвался от фотографий и широко распахнутыми глазами посмотрел на Юрки. Навязчивая мысль крутилась у него в голове, но никак не хотела превращаться в слова, которые он мог бы высказать. Все трое были так похожи на… — Ты как-то говорил мне, что веришь в перерождение и в родственные души, — осторожно начал Юрки. — О боже, — Йонне чувствовал, как по всему его телу расползается странный холод. — Йонне, они — это ты. В прошлом. Послушай, я объясню, — он сжал руку побледневшего парня, надеясь, что тот не сбежит и дослушает его. Юрки и самому было страшно. Задача подобрать нужные слова казалась почти неподсильной. Он вздохнул и, посмотрев куда-то в сторону, продолжил. — В это сложно поверить, но, когда человек умирает, на самом деле умирает только его тело. А душа, она продолжает жить и рождается снова и снова, понимаешь? Колесо Сансары, круговорот, называй это, как хочешь. Есть небольшое количество тех, кто в этом круговороте остановился. Каким-то способом. Я — как раз из их числа. И мы только наблюдаем, как другие, сами того не зная, бесконечно появляются и уходят. Как будто листья на деревьях опадают и опять распускаются. Или как будто вода течет. Раньше мне это казалось бессмысленным. Туда-сюда, и ничего не меняется. Никакого движения. Но когда-то давно я нашел тебя, и смысл появился. С тех пор я постоянно тебя ищу. Нахожу, а ты снова исчезаешь, и я опять ищу. Юрки остановился и только тогда снова посмотрел Йонне в глаза, и у него перехватило дыхание от того, сколько в них было в тот момент. Казалось, не было конца этой любви, боли и смертельной, нечеловеческой усталости. — Где ты нашел меня в первый раз? — неслушающимся голосом спросил Йонне. — Ты сам можешь вспомнить, — ответил Юрки. — И так будет лучше. — Хорошо, — согласился Йонне, хотя и не понял до конца. Юрки и так уже много рассказал ему, и ему не хотелось и дальше мучать того нелегкими разговорами, но он не мог остановить срывавшиеся с губ вопросы. — Тогда можешь… Можешь рассказать про них? Пожалуйста. Юрки кивнул и придвинул к себе самую старую фотографию. — Это было в Вене. В конце девятнадцатого века я работал у одной богатой семьи. Учил их сына музыке. Я, когда его увидел, еще мелкого, сразу понял, — тихо усмехнулся Юрки. — Естественно, тогда с ним я быть не мог, просто смотрел со стороны. Правда, я видел, что и ему было трудно. Знаешь, когда вы друг другу… Ну, предназначены, что ли… Знаю, звучит не очень. В общем, это просто так не вытравишь. Ему на этой фотографии, кажется, пятнадцать. С их семьей я потом общался, когда он уже повзрослел. Он умер в двадцать четыре. Застрелился. Йонне поежился. Вечер уже переходил в ночь, и через открытые на нижних этажах окна в дом проникал прохладный воздух. Юрки перевел дыхание и посмотрел на фотографию с девушкой в летнем кафе. — Это Таллин, — он тепло улыбнулся. Йонне вдруг понял, почему улица показалась ему такой знакомой. Он же не один раз был в Таллине. — Мы встретились за четыре года до того, как была сделана эта фотография, в Петербурге. Ей было шестнадцать, как тебе, когда мы с тобой познакомились. После Октябрьской революции я помог ей эмигрировать из России в Эстонию и остался там с ней. Невероятное время. Я даже хотел рассказать ей. Но не смог. Ушел через несколько лет, когда она начала замечать, что я не меняюсь со временем. — А кому-то, кроме меня, ты рассказывал? — спросил Йонне. Юрки отрицательно помотал головой. — Нет. За все это время — никому. — Почему? — Потому что не хотел, чтобы меня просили о бессмертии. Это сложно. Куда легче прожить свою жизнь и уйти. — То есть, ты можешь сделать другого бессмертным? — Я знаю, как. Но, Йонне, пожалуйста, не сейчас об этом. — Хорошо, — снова согласился Йонне. Оставалась последняя фотография, самая новая. Юрки коснулся ее краешка и чуть развернул на полу к себе. — Сан-Диего, — снова начал он. — После того, как я уехал из Таллина, я решил вообще покинуть на время Европу. Перебрался в Америку. И только в шестьдесят девятом, на Вудстоке… — Ты был на Вудстоке, — выдохнул Йонне, нечаянно перебив Юрки. — Да, — усмехнулся он. — Здорово было. В общем, я правда не знаю, как это работает, но работает, будто часы. Там я познакомился с девушкой и сразу узнал ее. Ей тогда было девятнадцать. Я решил, что еще раз уйти не смогу. Мы поженились года через три после Вудстока. Прожили вместе десять лет. Когда ей было тридцать три, через год после этой фотографии, она умерла в автомобильной катастрофе. Это был… — Тысяча девятьсот восемьдесят третий. Год моего рождения, — сдавленно проговорил Йонне. — Да. Тридцатое августа. Воцарилось молчание. Никто не нарушал его, пока на чердак не проник еще один порыв прохладного воздуха снизу, и Йонне снова не передернуло. — Пойдем-ка вниз, солнце, — улыбнулся Юрки. — Не зря же я вино покупал. Фотографии оставили на чердаке, но Йонне уговорил Юрки взять пластинки и проигрыватель, как оказалось, даже рабочий. Что-то наколдовав с проводами и удлинителями, его включили в сеть и поставили на подоконник выходящего на задний двор окна. И сейчас, переодевшись в одежду потеплее и взяв вино и что-то съедобное, они лежали на траве, наслаждаясь весенней ночью. Из распахнутого окна лился тусклый свет, с пластинки тихо проигрывалась «Nights in white satin». Устроившись у Юрки на плече, Йонне смотрел в темное небо. Ночь была ясная, и ему казалось, что он видит каждую звезду, сияющую в темноте. Как будто этот серебряный дождь сейчас осыпется прямо на плечи. — У тебя кружится голова, когда ты смотришь на звезды? — спросил Йонне. — Да. Я думаю, у всех кружится, — ответил Юрки. — Почему так? — Не знаю. Может, потому что их так много. Смотришь — и оказывается, что ты, в сущности-то, ничтожно мал, — усмехнулся он. — Да, наверное. Юрки? — М-м? — Каково это — быть бессмертным? Юрки вздохнул. — Сложно объяснить. Просто утром ты встаешь, и как будто что-то упало с плеч. Понимаешь, даже если человек этого не осознает, в нем все равно всегда сидит страх смерти. Очень глубоко в душе. Люди знают, что их жизнь не такая и долгая, и стараются успеть за нее как можно больше. Бегут куда-то каждый день. А у тебя есть все время этого мира. И когда исчезает страх смерти, тебе будто развязывают руки. — Тогда, если это так здорово, — Йонне замялся, — почему ты не хочешь сделать этого со мной? — Потому что не все так хорошо, — Йонне не видел лица Юрки, потому что все еще смотрел в небо, но слышал по голосу, как тот напрягся. — Вокруг тебя ведь все продолжает идти, как шло. Все вокруг движется, а ты один стоишь. Это плата за бессмертие — одиночество. — Разве ты сейчас одинок? — Нет, — уверенно ответил он. — У меня есть ты. И мне нахрен никто больше не сдался. — Так и у меня будешь ты, — сказал Йонне. — Йонне, — тяжело вздохнул Юрки, — я много об этом думал. Это тяжело — постоянно терять тебя, и я не знаю, выдержу ли еще раз. И если ты захочешь, я не стану спорить. Но только не сейчас. Что бы ты ни говорил, тебе нужно время, чтобы все принять и обдумать. — И почему ты всегда прав? — недовольно протянул Йонне. — Потому что я старше. У меня опыта больше, — важно ответил Юрки. Йонне рассмеялся, закрыв лицо рукавом собственной толстовки. Юрки не выдержал и засмеялся вслед за ним. После этого разговора они долго лежали молча. Юрки обнимал Йонне за талию, подложив вторую руку себе под голову. Йонне же, натянув рукав толстовки до костяшек, положил руку Юрки на грудь и, прижавшись щекой к его плечу, смотрел, как еще молодая листва на возвышавшейся неподалеку яблоне робко и безуспешно старается отвоевать у звездной россыпи пространство на небосводе. Рой мыслей в его голове никак не хотел складываться во что-то стройное. Перед глазами все еще мелькали старые фотографии: Вена, Петербург, Таллин, Штаты; все смешивалось в странную сюрреалистичную картину. Потом в его воображении постепенно стали появляться какие-то совершенно новые кадры города, в котором он, казалось, никогда не был. Действительно — этот вечер уж слишком сильно потряс его. Йонне закрыл глаза. Словно фильм, на веках отпечатывались картинки. Такая же, как сейчас, звездная ночь, но почему-то очень много людей. В лунном свете переливается вода в реке. Вдалеке что-то горит, а совсем рядом темнеет мрачное величественное здание собора. Это что, Нотр-Дам де Пари? Йонне распахнул глаза. У него отчего-то сбилось дыхание. — Юрки? Йонне резко поднялся и навис над ним, упираясь локтями в землю по бокам. Тот удивленно посмотрел в его взволнованное лицо. — Все в порядке? — насторожился Юрки. Он убрал с лица Йонне упавшие пряди волос и положил ладонь ему на щеку. — Париж, — выдавил Йонне. — Тысяча семсьсот восемьдесят девятый. Юрки как будто подавился воздухом и пропустил один вдох. Он ошарашенно уставился на Йонне и через пару секунд продолжил: — Во время Великой французской революции. Рядом с… — С Собором Парижской Богоматери. — Быть такого не может, — чуть севшим голосом проговорил Юрки. — Ты мне сам сказал: в этом мире все может быть. Даже у меня память может наладиться, — хитро улыбнулся Йонне. — Ах ты… — рассмеялся Юрки и, положив ладонь Йонне на затылок, притянул его к себе для поцелуя. Йонне никогда в жизни так сильно не хотелось раствориться в поцелуе без остатка; отстранившись, он на несколько секунд прислонился лбом к лбу Юрки, чтобы перевести дыхание. Открыв глаза и подняв голову, Йонне снова посмотрел ему в лицо. Они застыли в таком положении на неопределенное время. — Юрки? — в очередной раз позвал его по имени Йонне. — Что, солнце? — отозвался он. — Я буду любить тебя целую вечность. — А я тебя — еще дольше.