Прощание славянки

Отойдя от Сухарихи на безопасное расстояние, нашли место посуше и устроились на ночлег. Но спать ложиться не торопились, ибо спокойная атмосфера этого места располагала к доверительному разговору. — Расскажи мне… обо мне, — попросила Лидия. — Я столько всего пропустила и, кажется, многое забыла. — Ты всегда была умной, — одобрительно проворчал Бен. — Даже этот твой вопрос, он звучит по-идиотски, но он в самую точку. Немудрено, что ты массу всего забыла — у тебя был шок. Так сказал доктор из нашей бывшей городской больницы. Ты почти ни на что не реагировала, не хотела ни мыться, ни причесываться, неохотно ела. И после пережитого два года не разговаривала, только выла как звереныш. А потом заговорила, уж так заговорила! Это случилось, когда однажды ты пролила на себя чашку слишком горячего чая. Тогда к тебе вернулся дар речи, и ты выдала такое, что я не возьмусь повторить. Мы все обрадовались, видя, что ты приходишь в себя, но в то же время я был огорчен, ибо всегда считал тебя воспитанным ребенком. — Просто последними людьми, с которыми я общалась, были матросы с «Лейтенанта Овцына», — попыталась оправдаться Лида. — Понятно, такое не проходит бесследно. После этого дня ты пошла на поправку, снова начала учиться. — Помню! Со мной занимались репетиторы… — Да. Школы в Метрополии тогда, естественно не было, но учителя-то остались. Весь Город переселился в подземелье, люди самых разных профессий. Ты худо-бедно освоила школьную программу и получила специальность, вот только от пережитого, боюсь, так полностью и не оправилась. А ведь ты была в Метрополии… как бы поточнее сказать… на вес золота. — Вот чудеса! С чего бы? — Метрополийцам, насколько мне известно, до сих пор удавалось избегать очных контактов с перевозившими товары иностранными моряками, вся деловая переписка и перечисление средств шло по сети. Но в жизни всякое может случиться, и для нас вопросом выживания было иметь в городе людей… Обычных, с простыми человеческими лицами. В самом начале, в годы становления Метрополии, в город было привезено семеро ребятишек, найденных как и ты в Городе и отловленных в тундре. К сожалению, все, кроме тебя, не выдержали и сошли с ума в Метрополии. С тех пор мы оставили попытки их ассимилировать и предоставили маугли их собственной судьбе. Правда, оставалась еще Ангела Грюневене. Действительно, не женщина, а настоящий ангел. — Она ведь сохранила человеческий облик? — уточнила для верности Лидия, вспомнив строгого завуча ее последней школы. — Конечно, ведь она была с вами на «Тургеневе». Она одна приняла нас… таких и даже узнала многих своих знакомых. Мы помогали ей, чем могли, а могли мы тогда очень мало. Ангела отказалась бросить детей и оставалась с ними до конца. Учила их заготавливать дрова, топить печи. Они были вынуждены покинуть квартиры и обосноваться в старых домах с печным отоплением. Ангела была женщиной Долга и ожидала того же от других, думала, что в Город отправят поисковую группу, их найдут и вывезут. Сначала она верила, что им нужно продержаться от силы месяц, в крайнем случае еще месяц, но до того, как встанет Енисей, их точно спасут. Но никто не пришел. — Тогда вы и решили, что метаморфозы произошли со всем человечеством? — спросила Лида. — Не знаю, что и ответить. Кто-то именно так и подумал, ведь без этого допущения наше мировоззрение становилось шатким, появлялись неудобные вопросы. К тому же, эта точка зрения всегда поддерживалась городскими властями. Что до меня, то в этом вопросе я всегда был пофигистом. Мутировало ли все человечество, погибло или уцелело? Вот правда, мне насрать! Пусть лучше вымрет, чем такое. Так, дальше… В августе выпал первый снег, и она начала уверять, что им нужно пережить эту зиму, а летом после ледохода… Все вместе они подготовились к зимовке в заброшенных домах, собрали оставленные в квартирах и магазинах продукты и теплые вещи. Но до лета она не дожила: Ангела была сердечницей, а с лекарствами было сами понимаете как. Никак. Вот… Хотел рассказать о тебе, а получилось обо всех сразу. Глупо получилось. — Понятно. Знаешь, у меня уж давно зародились подозрения. Ты был в моей жизни всегда и в грузовой терминал за мной увязался. — Конечно. Моим долгом было беречь тебя как зеницу ока. Вот я и следую за тобой как нитка за иголкой. Куда ты, туда и я. — А раз я такой ценный кадр, то почему меня с бесчестьем сослали в терминал? — Подумаешь, велика трагедия, — усмехнулся Бен. — Поработала бы несколько лет на периферии, с тебя бы не убыло. И потом, до поры до времени ты не должна была догадываться, какую ценность представляешь для Метрополии. — Вот в этом все отменно преуспели. После истории с Мелким до меня дошло, что коллеги меня практически ненавидели. — Может, оно и так… Если бы твоих бывших сослуживцев спросили, за что они тебя так недолюбливали, большинство бы, наверное, ответило, что виной всему твое внешнее сходство с маугли. Но это неправда. Я не сомневаюсь, что, представься такая невероятная возможность, все они без колебаний променяли бы свое эволюционное превосходство, силу, долголетие на возможность снова стать обычными людьми. Все тебе завидовали, особенно женщины. Думаете, им теперь легко? Они больше не могут сделать прическу, маникюр, не могут просто подкраситься перед выходом из дома. Зато теперь почти все наши дамы помешались на платьях с бесчисленным количеством жутких рюшек — вот и вся их радость! — И еще внутренний мир… Это что же вышло — прямо на наших глазах возникла новая раса разумных существ, по ряду параметров превосходящая Homo Sapiens, и из-за стечения обстоятельств сразу же оказалась на краю гибели? — Вроде того, и насчет параметров тоже. Про зрение и слух я уже все подробно рассказал. И вот еще что: за все двадцать лет в Метрополии никто не помер. Несчастные случаи, да, бывали, в руки маугли наши попадали… и не возвращались, но от естественных причин не умер никто. Ты по школе, где училась, может, помнишь Степаныча? Завхоза? — А… Геннадия Степановича. Конечно, помню, — улыбнулась Лида. — Так ведь он совсем уж старый был. — Еще до всего нужно было его на большую землю отправить, да он ни в какую. А когда пришло время под землю перебираться, мы нашли его в собственной квартире больного и вконец ослабевшего — пришлось на носилках выносить. Ворчал старик: помереть, мол, спокойно не даете. — Вы перевезли его в Метрополию? — Перевезли. Только тогда это была еще не Метрополия, а сырой, неустроенный бункер. Лежал старик, лежал, ворчал-ворчал, а потом взял и встал. Вот уже двадцать лет, как помирать передумал, живет себе и не просто живет, а работает! Так что, сколько нам отмерено, никто пока точно не знает. Этот случай самый яркий, но и другие стали со временем замечать — после трансформации все старые болезни у людей исчезли, все как с чистого листа, а ведь некоторым уже за девяносто. — Как перезагрузка компьютера? — изумилась Катя. — Точно! — А новые? — поинтересовалась скептически настроенная Лидия. — Да кто их знает! Прежние доктора, что в больнице работали, в новых болезнях не разбираются и пошли служить, кем придется. Поживем — увидим. — А как бы поступили с Катей? — поинтересовалась Лида. — Расстреляли бы? — нервно дернувшись, уточнила Катерина. — Нет, не думаю, это у метрополийцев не в ходу. Здесь не расстреливают и не сажают за решетку, ведь нельзя же лишить свободы тех, кто ее давно не имеет. В случае эксцессов обычно обходятся строгими выволочками или штрафами. Для любого жителя нет ничего страшнее, чем угроза быть изгнанным из города, но к этой мере, насколько мне известно, ни разу не прибегали. Да… Метрополия сама по себе образцовая тюрьма, окруженная сотнями километров снега и тишины. Думаю, Катю держали бы здесь в качестве пленницы, ведь сохранение нашей тайны — вопрос выживания. И вообще, откуда такие мысли? Там, куда мы идем, что, часто людей расстреливают? — Случается, — вынуждена была подтвердить Катерина. — Давно ли смертную казнь вернули? — Лет десять назад. — Жаль, поздно. — Что поздно? — не поняла Катя. — Тех, кто убивал Севморпуть, убивал Город, не успели расстрелять, — мрачно процедил Бен. — Те, кто погубили Север, сумели дожить свои жизни, так и не представ перед земным судом. Как и Сталин. Многие верующие люди считают, что так происходит ради того, чтобы они не могли получить снисхождения на Суде Небесном. — Хорошо им так думать, но как же нам, атеистам-агностикам, примириться с этим? — заметила Лида. — Если местоположение Метрополии такая великая тайна, почему ты позволил нам уйти, да и сам вслед увязался? — не унималась Катерина. — Кое-что изменилось. В нашем мире каждый миг что-то меняется. Бен сказал это как-то так… Словом, было ясно, что про загадочное «кое-что» он пока не будет распространяться ни при каких обстоятельствах. Лида все поняла и сменила тему: — А теперь расскажи мне о себе. Раз мы определенно выяснили, что ты, это ты, то почему тебя называют Беном? Откуда это имя? — Ах, это… Да, забавная вышла история. И в Городе, и в Метрополии я работал вместе с одним парнем… Молодой он был, красивый, веселый, любознательный. Интересовался в том числе и человеческой психологией. Когда с нами произошла Беда, он первый додумался сменить имя. «Какой я теперь к черту Артём, — сказал он мне, — прежний Артём только на фотке в паспорте остался. Зови меня теперь Томом». Так и повелось: он Том, а я Бен, и сразу на душе легче стало. А там и остальные подключились. Имена мы себе подбирали сплошь нерусские, ведь к старому возврата нет. А то, бывало, услышу «Борис Александрович», и аж реветь охота, а слез-то и нет. Лида призадумалась: в минуты слабости она нередко жалела себя, бедную-несчастную, обреченную на жизнь среди жутковатых, пугающих нелюдей, и так редко думала о них… Каково это? День за днем существовать, понимая, что людьми им уже не быть?! Кажется, Бен прочел это в ее глазах. — Может, Бог отказал нам в своем образе и подобии за грехи наши? Как думаешь? — спросил он. — Разве люди Города были более грешны, чем все остальные? Ерунда. Может, у вас теперь будут фазы развития… например, как у бабочек — сейчас вы в стадии неказистых куколок, а потом из вас вылупятся создания неземной красоты. — Бабочкам хорошо, у них мозгов нет, — проворчал Бен. — Можно спокойно окукливаться и ждать, пока все само устроится. Жди теперь неизвестно сколько… — Чего? — не врубилась Лида. — Пока не превращусь в прекрасную бабочку! Не тупи! Пока не отброшу копыта, конечно. — Но ведь ты пока еще не дряхлый старик? — Конечно, нет. Я не стар даже по человеческим меркам — мне шестьдесят два. А уж для нас… даже не знаю. — Ну, а твой приятель Артём… Том смирился со своим новым обликом? — поинтересовалась Катерина. — Его больше нет. Попал к маугли, — выдавил из себя Бен. Повисло тягостное молчание. Наконец, он заговорил вновь: — В отношении маугли мы выработали определенные принципы. Пришли, так сказать, к соглашению внутри нашего небольшого социума. Пока они, даже самые младшие, не достигли возраста полной ответственности — а за окончательное духовное и ментальное совершеннолетие мы договорились считать возраст Христа — мы их не трогаем, только обороняемся. Что бы они ни натворили. Даже когда Артём угодил к ним в руки… Когда мы нашли то, что от него осталось… — Бен на секунду запнулся. — Я и тогда сдержался. Собак-то они давно всех сожрали. А уж когда срок минет, а случится это меньше чем через год, не будет им от нас пощады, а уж от меня, так без вариантов. За эти годы страсти и стенания по маугли немного улеглись, и даже самые последовательные чадолюбцы были вынуждены признать — маугли только выглядят как люди, но они не люди. Это больше не дети Города, а его проклятие. Все! Спать. Завтра нам топать и топать. ***** Лида устроилась на ночлег, но сон не шел. Правда о маугли оказалась хуже и гаже самых гадких предположений. Впору было задаться вопросом: почему, прожив столько лет в Метрополии, она так и не узнала правду?! Просто секрет Полишинеля какой-то! Метрополийцы всячески избегали разговоров о маугли, ведь дети «Ивана Тургенева» многим из них приходились сыновьями, племянниками, бывшими соседями по подъезду… А теперь ничего не оставалось, как по сигналу «Оранжевый код» разбирать калашниковы из оружейной. А ведь Лида и сама видела немало. Во-первых, она успела детально рассмотреть маугли, пока пряталась на помосте среди дров и вязанок хвороста. Во-вторых, кое-что она успела заметить при встрече у костра и в жутком доме. Лида постаралась отогнать размышления о том, кто из них любит полакомиться человечиной, а кто нет, и сосредоточилась на оружии. Вид устрашающих металлических палиц с грубыми рукоятями и головами, усеянными ржавыми шурупами, вызывал трепет даже на расстоянии. Да, получишь такой по башке всего лишь раз и больше не поднимешься. Встречались палицы и попроще: массивные дубинки с торчащими из них гвоздями. Познакомиться с такой штуковиной радости тоже было бы немного. Почти у каждого дикаря имелось примитивное подобие копья — нож или кинжал, прикрученный к длинному шесту. Во время погони она слышала выстрелы, хотя ни у костра, ни в доме не видела ни ружей, ни пистолетов. Значит, хотя бы у некоторых из маугли есть огнестрельное оружие. Откуда?! Это не Бог весть какая загадка — от убитых водителей грузовиков, которые, согласно служебным инструкциям, должны были выходить в рейс вооруженными. Кстати, нельзя исключить, что тогда, двадцать лет назад, к маугли могло попасть оружие из какого-нибудь оставленного райотдела полиции. Если так, то главная проблема для них — боеприпасы, и, следовательно, пистолеты и винтовки находятся, предположительно, только у главарей. Обстоятельно все обдумав, Лида пришла к выводу, что устрашающее оружие рядовых маугли могло быть эффективно только в ближнем бою. Ни луков, ни арканов она не приметила. Конечно, изготовление боевого лука требует мастерства, владение арканом — упорных тренировок. А у этих дикарей есть лишь ножи, дубинки да дикий блеск в глазах, а все, что требует тщания, знания технологии и традиций, этим головорезам недоступно. Наконец, мысли ее замедлились, наступил покой. Последним воспоминанием, уже на грани сна и яви, был вид оборудованной дикарями утлой лодочной пристани. В сотне метров от основного причала — капитального сооружения для разгрузки больших грузовых судов — притулилась маленькая кособокая пристань, сколоченная из посеревших досок. Каждый год, накануне прихода иноземных кораблей, метрополийцы устраивали вылазки и выпиливали, выкорчевывали эти причалы как поганые грибы. Но тщетно: проходило несколько месяцев, и подобные сооружения появлялись вновь. ***** Шел шестой день пути, и каждый следующий пройденный километр давался труднее предыдущего. Насыпь давно оборвалась, осталась только заросшая просека. От нее было так мало толку, что путники, отступив от собственного плана, стали держаться ближе к берегу Енисея. Потеплело, над рекой повисла тяжелая духота. Но настоящим бедствием для путников стали многочисленные ручьи, речушки и заводи. Через ручьи приходилось перебираться, заводи — обходить, когда же на пути попадался очередной приток Енисея, приходилось выполнять стандартный алгоритм имени товарища Сизифа: развернули лодку, надули, переплыли приток, высушили и свернули лодку. Катерина смотрела чернее тучи. Наконец, Бен отбросил свою обычную суровость: — Ладно — сдаюсь. Готов пойти на риск. Здесь так много заводей, что, пожалуй, имеет смысл пересесть в лодку. Но учтите, это будет очень нелегко. Пойдем на веслах в сторону Ермаково, держась как можно ближе к восточному берегу, на малой глубине. На середину реки нам соваться ни в коем случае нельзя: нас опрокинет волна и мы потонем, или еще хуже — нас подхватит течение, а без мотора со стремниной не сладить, и отнесет обратно к Городу, где нас и встретят с распростертыми объятиями. Те самые маугли, с которыми вы, Екатерина Алексеевна, уже имели удовольствие познакомиться. Сказано — сделано. Большую часть пути на веслах сидел Бен. Оставалось только дивиться его нечеловеческой выносливости. Орудуя коротенькими, почти игрушечными веслами, он гнал и гнал лодку вперед. Пока греб Бен, расположенный по левому борту берег удалялся с более-менее приличной скоростью. Иногда, чтобы дать Бену передохнуть, на весла садились Лида с Катериной. Они кожилились, обливаясь потом на этой духоте, а берег, словно в насмешку, еле заметно отступал назад. Бен устало сидел на носу, потирая натруженные ручищи и скептически оглядывая девочек, как вдруг напрягся всем телом, как почуявший опасность зверь. — Шухер! — Бен дернулся, оттолкнул сидевшую на веслах Лиду и начал судорожно грести к берегу. — В укрытие, быстро! За несколько секунд лодку вытащили на берег и уволокли в кусты. — Никого же не видно, — недоумевала Катерина. — Когда станет видно, они нас тоже разглядят, уж поверьте мне. И тогда будет поздно метаться. А так… Будем сидеть тихо и надеяться на лучшее. Прошло совсем немного времени, когда Лида услышала шум двигателя. Поначалу он был едва различим среди шепота волн, трав и деревьев, но быстро приблизился, и совсем скоро вверх по реке пронеслась моторная лодка. Хуже всего в их положении было то, что они не могли возобновить свой путь, пока впереди по курсу оставалась моторка маугли. Прошло несколько часов — бесценных дневных часов — прежде чем преследователи решили вернуться восвояси. Теперь они не гнали лодку, а двигались неспешно, внимательно осматривая восточный берег. У Лиды засосало под ложечкой: вдруг они наследили в том месте, где вытаскивали лодку на берег?! Но обошлось, на каменистом берегу не осталось слишком явных следов, а те, которые все же были, нельзя было разглядеть с воды. Повезло. — Знаете, что я думаю, — осторожно предположила Лида, — эти гнали на моторке не от самого Города. Слишком далеко. Думаю, они разбили лагерь где-нибудь на середине пути, ведь они не знают нашего точного местонахождения. — Я тоже так считаю, — поддержал ее Бен. — Наверняка у них не один лагерь, а несколько. На их месте я бы обосновался на Сухарихе, недалеко от устья. Практично, доступно, незаметно. Катерину передернуло. Немудрено, ведь именно она предлагала сплавляться на лодке по Сухарихе от самого моста. — Почему они нас преследуют? — сдавленно спросила она. — У меня ничего не осталось. Я теперь как бомж в ватнике и сапогах с чужого плеча. За что? — Не забывайте, мы совершили довольно эффектный налет на их лежбище. Но, скорее всего, они действуют из принципа. — Из какого принципа? — зло сверкнула глазами Катерина. — За все годы не было случая, чтобы маугли отпустили добычу живой. Так почему же для нас нужно делать исключение?