Прощание славянки

Уменьшившийся числом и изрядно павший духом отряд собрался у мотозавозни. Навстречу Лиде и Никите из прибрежных кустов крадучись выбрался Бен, а на низеньком причале их встретил оцепеневший от страха Назар. Часовых и след простыл. Они потеряли интерес к незадачливым путешественникам или… Продолжают наблюдать, оставаясь незамеченными?! — Да не трясись ты так, — без особых церемоний одернул Назара Бен. — И без тебя тошно. Он без сил опустился на влажные доски. Бессилие — вот что чувствовали все его спутники. Бессилие перед наглостью атамана Громова и его верой в гарантированную и поэтому воспринимаемую как нечто причитающееся ему по праву безнаказанность. Лида села рядом с Беном. Никто из членов команды не питал особо теплых чувств к Катьке Каберне, но что делать теперь, никто толком не представлял. Вызволить Катерину представлялось делом безнадежным, уйти, бросив ее в беде — постыдным. На несчастного Назара никто и не смотрел. — Медведь. Там, — выдавил он под щелканье собственных зубов. — Пока вы в село ходили, я решил прибраться: собрал пустые банки, крышки, обертки и вынес… — он неопределенно махнул рукой. — Вернулся, а он в грузовом отсеке. — Ты его видел? — Слышал. Рычит, стонет, лапами под брезентом сучит. Оставив ребят на причале, Бен сошел на палубу и осторожно приблизился к люку. Оттуда и впрямь доносились пугающие звуки: сопение и шорохи неловкой звериной возни. — Да… что же теперь делать? — Нужно его как-то… изгнать, — неуверенно предложила Лида. — И кто же это сделает? — с усталым скепсисом поинтересовался Никита. — Может быть, ты? Возьмешь швабру, которой мы драим палубу, да и выгонишь косолапого взашей? — Похоже, придется его застрелить, — предположил Бен. Увлеченные спором собеседники даже не заметили, как звуки в грузовом отсеке поутихли, наступила тревожная тишина. — Застрелить? — напрягся Никита. — И кто же у нас такой меткий стрелок? А коли пуля не в туше застрянет, а днище пробьет? Потеряем мотозавозню… Только и останется, что идти на поклон к Громову. — Нужно люк снаружи чем-нибудь тяжелым подпереть, чтобы он вылезти не мог. Бочкой, например. А как доберемся до места, откроем люк и убежим, а он, небось не дурак, выберется и сам уйдет, — внесла новое предложение Лида. — Подпереть… Эх, ну и дурень же я, что на дверцы замки не поставил. Думал, на реке не от кого будет хорониться. Дурень и есть. Люк, сами знаете, не запирается. А бочка для медведя что игрушка, даже если ты на нее пятой точкой сядешь. Если он оттуда вырвется, нам только и останется, что в Енисей сигануть. — Все, — оборвал дискуссию Бен, — отставить. Не по душе мне зверей убивать, да, видно, придется, — Бен взялся за ружье. — Вижу, он в левом углу. Мелкий он какой-то… — Может, медвежонок? — предположил Никита. — Может. Поганое дело получается, братцы, — вздохнул Бен. — Тихо, спокойно… Ты, Назар, зайди со стороны носа и лезь на крышу грузового отсека. Он в левый угол забился, если по ходу смотреть. Откроешь люк, а уж я… Давай. — Не надо, не стреляйте, — раздался голос, заставивший всех подскочить на месте. — Я не медведь, я Василий. Назар распахнул люк, и оттуда выбрался дородный подросток в камуфляжной форме. У него было совершенно детское бело-розовое лицо, яйцеобразная пшеничная голова и коренастая фигура. Парнишка был подкачан и, должно быть, обладал немалой физической силой. Он был обладателем крепкой шеи, толстых рук и ног, торчащих как-то враскоряку, но при этом был весь облит жирком, что делало его похожим на пухлявого младенца. — Таааак… — протянул Бен. — Господин Кондитерский младший? Я прав? — Угу, — процедил парнишка. — И назвали тебя, конечно, в честь… — Угу. В честь Святого отрока Василия Мангазейского. Никита первый стряхнул с себя изумление: — Уходим! Быстро! Назар отвязал канат, Никита быстро и аккуратно отчалил, и уже через несколько минут, если смотреть с пристани, мотозавозня превратилась в тарахтящую точку на сине-серой глади реки. Тут Лида припомнила, как видела мальчика в свите атамана Громова. Точно — сын! Просто тогда на нем была еще и барашковая папаха, типа тех, что Туруханские модники почему-то так любили носить в комплекте с камуфляжем. Похоже, годы смуты и обрушившиеся на людей беды вызвали обострение религиозных чувств. Какую бы ахинею ни нес атаман, но туруханцы действительно несли свою службу на самом краю обитаемого мира. Кто знает, может, половину детей и подростков в Туруханске кличут теперь Василиями и Василисами. Люди крестили детей в честь «их» святого. Наверное, с точки зрения религии это было неправильно, и у Христа не может быть ближних и дальних, но в людях брали верх иные соображения. Времена нынче лихие, и со своими страхами и надеждами люди чаще идут не к представителям власти, а в сельский храм, тем более что «их» Василий Мангазейский здесь, в селе, в храме лежит — небось не оставит, заступится. Произошла архаизация. — Чего надо? — строго спросил Бен. Отрок Кондитерский был сконфужен, и все не прикрытые одеждой участки его кожи словно окрасились малиновым соком. Бена он явно побаивался, что и не удивительно. Преодолев страх, подошел и искательно глянул на этого странного типа, который, как он сразу понял, был здесь за главного. — Возьмите меня с собой, пожалуйста! Вы ведь в Красноярск едете? Что вам стоит… Я в тот закуток залез и думал под брезентом отсидеться… Рассчитывал, что вы меня не сразу заметите, а как найдете, так не захотите обратно возвращаться — поздно будет. А когда вы меня застрелить решили… Испугался: то ли сердце со страху лопнет, то ли с ума сойду безвозвратно. Я заплачу, — он переводил умоляющий взгляд с одного на другого. Мальчик метнулся обратно в грузовой отсек, вернулся с туго набитым рюкзачком и протянул Бену пачку потрепанных купюр. — И что ты там забыл, в Красноярске-то? — скептически поинтересовался Никита. — Здесь ты важная птица, атаманов сын, а там… Ты и улицу-то не сможешь перейти без посторонней помощи. Я уж не говорю о таких вещах, как эскалаторы, лифты, банки и прочее, чего ты и в глаза не видел. Глаза мальчика зажглись. Ясно было, что он не раз и не два мечтал о бурлящих нездешней жизнью, чудесных городах Юга, где каждый день похож на увлекательный аттракцион. — Да тоска у нас, — только и ответил Василий. — Ни клубов, ни ресторанов. — С культур-мультур, значит, у вас нехватка? — Бен давился смехом. — Может, тебе еще пива и девочек сюда подогнать? — Зачем? Пиво и у нас хорошее варят, а девок в селе как говна. — Он же у нас первый парень на селе! — заметила Лида под общий смех. — Кстати, дерьма у вас хватает, это да… Мы заметили. Тут Бен, никого не стесняясь, завладел Васиным рюкзачком, вытряхнул его содержимое на палубу, и среди скомканных рубашек и носков отыскал множество аккуратно перевязанных денежных пачек. Сложенные все вместе, они производили впечатление. — Вот что, Вася… — неспешно начал Бен. — Хоть отношения с твоим отцом у нас сложились отнюдь не дружественные, мы не можем лишить его сына. Ты о нем-то подумал? Единственное, что мы готовы для тебя сделать, это не сообщать атаману, что родной сын стащил у него деньги и попытался втихушку скрыться с награбленным. А ты пока при нас останешься. Как-то так… Бен собрал деньги и перенес в рубку, где закрыл их в единственный на судне запирающийся шкаф. Василий проводил деньги взглядом. Он дернулся было в сторону Бена, но, смерив взглядом его мощную фигуру и ровную от края до края линию плеч, скис и обмяк. По его лицу катились безутешные детские слезы. Назар был не просто смущен — раздавлен. Он мялся, молчал и потирал руки. — Ладно, не конфузься, — выдавил Бен сквозь смех, который у него больше походил на похрюкивание. — Мы тебя прощаем. Многих ли медведей ты видел в своем Туркестане? ***** — Выжидать надо, ребята, выжидать! — заявил Бен, как только мотозавозня отошла на несколько километров от Туруханска. Отплыв на безопасное расстояние от владений атамана, Никита нашел идеальное место для стоянки. Через устье маленькой речки, впадающей в Енисей с противоположного Туруханску западного берега, мотозавозня вошла в систему мелких, сообщающихся между собой озер с заболоченными берегами. Там и встали на якорь, отгороженные от Енисея лишь узкой полоской суши, заросшей худосочным приполярным леском. Бен, как ни в чем не бывало, забрался в подогреваемый спальный мешок. — Вы чего, ребятки? — встрепенулся он минут через пять, поняв, что никто из молодых не находит себе места. — Драму отставить. Нужно выжидать и беречь силы. Только выставьте часового, чтобы Васька не убег, и спать, всем спать. — Вы за это ответите! Совести у вас нет! — шипел Василий. — Мой папа… Бен выпростался из спального мешка, раздосадованный тем, что ему не дают покоя. — Твой драгоценный папа, — тихо, даже как-то интимно сообщил Бен Василию, — взял в заложники нашего товарища. При данных обстоятельствах совесть, если будешь ерепениться, позволит мне сточить тебе зубы напильником. Старпом, у тебя… — Крупный или потоньше, чтобы дольше мучился? — услужливо осведомился Назар. ***** Выжидать пришлось ночь, день и последующую ночь. Василий пыхтел от бессильной злобы, но больше не возникал. Наловили рыбы, и Назар ухитрился запечь ее прямо на борту, соорудив подобие мангала из старого железного ведра. Наконец, утром второго дня рассветный туман над рекой прорезало пение множества моторок. — Хватились, — удовлетворенно заметил Бен. — Тебя, Васятка, ищут. Ты по папке-то своему успел соскучиться? Он по тебе уже скучает. Василий Кондитерский младший оскорблено отвернулся. Отвязали моторку маугли, уже который день болтающуюся за кормой мотозавозни, дозаправили двигатель. Теоретически, лодка могла бы вместить их всех, но… Береженого Бог бережет. Еще месяц назад для Лиды Метёлкиной стало бы огромным испытанием сесть в лодку, в которую не так давно были свалены свежие трупы. Сегодня она даже не поморщилась — не среди благородных девиц воспитывалась. Компанию ей составили Бен, взявший с собой небольшую сумку, и Никита, занявший место у руля. На фоне операции по поимке атаманова сынка, поставившей на уши все село, никто и внимания не обратил на одинокую лодченку, пересекшую Енисей и вошедшую в устье Монастырской протоки. Поднявшись по ней на несколько километров и достигнув стрелки Монастырского острова, Никита развернул моторку по дуге, заглушил двигатель и начал тихо дрейфовать по правому рукаву реки, прямо к северо-восточной околице Туруханска, пока не нашел подходящее место. Бен с Лидией высадились. Девушка поначалу трусила — уж больно неприятное впечатление произвел на нее атаман, но присутствие Бена вселяло уверенность. Редкий лесок сменился прямоугольными земельными наделами, на которых уже успели убрать картошку, на горизонте замаячили какие-то сараи. Внезапно от одной из построек отделилась облаченная в черное фигура с корзиной, и незнакомец, оказавшийся при более пристальном рассмотрении монахом, обернулся к путникам. На безлюдной околице они были как клопы на белой стенке. Завидевший их монах на секунду застыл, а затем бросился прочь, не разбирая дороги. Корзина с овощами отлетела в сторону, ибо левой рукой он подхватил полы своего черного одеяния, а правой истово крестился прямо на бегу. «Начинается…» — проворчал Бен, однако дальше они продвигались без приключений. По-видимому, монах бросился за защитой в храм, а не к представителям власти. Дальше пошли ряды добротных сельских домов, и, наконец, путешественники подобрались к Общественному центру с задней, непарадной стороны. Лида осторожно и как бы стесняясь отворила заднюю дверь и тихо вошла. За столом, почти полностью перегораживающим коридор, сидел дежурный. Рация в его руках звенела множеством голосов — не иначе, как именно отсюда координировалась операция по поимке беглого отрока Василия. — Можно? Мне бы к господину Громову… — Зачем еще? — окрысился дежурный, потрясая заплывшей жиром мордой. — Атаман занят! А тебе все подробно объяснили. Так что вали отсюда… — А мне можно? — за спиной Лидии выросла могучая фигура Бена. Дежурный так плотно вжался в кресло, что казалось, в эту минуту они составляют единое целое. Лидия воспользовалась его замешательством, взяла лежащий рядом калашников и передала Бену. Бен шел по коридору и рывком открывал все выходящие в него запертые и незапертые двери. Когда он, наконец, добрался до кабинета атамана, незадачливый дежурный все еще не оттаял. Поддерживая свой высокий статус, атаман занимал половину самого большого здания в селе — Общественного центра. И его нисколько не волновало, что дом этот очень мало подходил для комфортного проживания. Бен ввалился в просторный кабинет с голыми окнами и рядами столов, оставшихся от прежних хозяев. Лидия прошмыгнула вслед за ним. Атаман сидел за обширным столом под иконой Богородицы, низко склонив голову и уткнувшись лицом в сцепленные пальцы. Громов был подавлен, в кабинете витал еле уловимый запах алкоголя. Он бросил взгляд на Бена и сжался от ужаса, но затем увидел знакомое лицо Лидии Метёлкиной. — Опять ты… Как сюда попала? Вы же ушли на юг? Беспокойство за сына, похоже, притупило и так неблестящий разум атамана. Как попала… Была бы цель, а способы найдутся. — Люди Алексея Жукова умеют появляться и исчезать незаметно и, притом, точно вовремя, — сухо произнес Бен. — Без их помощи я ничего бы не смогла, — неопределенно поддержала его Лидия. — Вы… Вы… — Я прибыл к вам после совещания у господина Жукова… — четким, уверенным голосом начал Бен. Если большинство нормальных людей при знакомстве с Беном впадали в ступор и на время теряли дар речи, то у атамана открылся словесный понос: — Что ты брешешь! Осень, скоро сбор урожая… Наш аграрный король торчит сейчас в своей Хакасии и наблюдает, как наливается соком его драгоценная лоза. Он не мог приехать так быстро! — Лоза лозой, — нагнулся к нему Бен, — но исчезновение любимой дочери будет, пожалуй, поважнее. Вы, как отец, должны бы это понимать. Екатерина Алексеевна не выходила на связь уже достаточно давно, чтобы родители забеспокоились. Жуков организовал целую поисковую экспедицию, и мы встретили мотозавозню чуть выше по течению… — Нам удалось уговорить Алексея Ефимовича воздержаться пока от расправы, — вступила в разговор Лидия. — Но если в течение шести часов, — все дружно посмотрели на часы, стрелки которых приближались к полудню, — мы не вернемся вместе с Катей, люди Жукова высадятся в селе. Нам бы не хотелось лишний раз пугать достойных обывателей Туруханска, но… Атаман молчал, вытаращив глаза и переводя взгляд с Лидии на Бена и обратно. — Давай, выкладывай, — приказал Бен. Лидия вытащила из дорожной сумки и разложила на столе аккуратные пачки денег. — Здесь не совсем та сумма, на которую вы рассчитывали, — пояснил Бен, — но Алексей Ефимович располагает на данный момент только теми деньгами, что захватил с собой наличными. По берегам Енисея банкоматов нет. К тому же, одно дело, когда претендент на награду является подлинным спасителем, вызволившим красавицу из плена отвратительных чудовищ, среди которых она провела несколько месяцев, и совсем другое — беззаконно лишить девушку свободы, перехватить по пути домой, буквально в дневном переходе от встречи с родителем. Как-то это все… — Что вы, я не могу взять деньги, — с мукой в голосе произнес Громов. — Произошло досадное недоразумение… И вы, и господин Жуков меня неверно поняли. Я просто думал, что такой утонченной девушке не помешает хорошенько передохнуть после трудной дороги. В конце концов, вам не найти незаинтересованных свидетелей… — Мы все поняли правильно. А деньги возьмите… — За пиво, — мстительно уточнила Лидия. — Что бы в нашей стране ни строили: коммунизм, капитализм или постиндустриальное общество, все едино в результате получается феодализм, — философски заметил Бен. — Сначала потихоньку проступает, по капельке, а уж потом… А вы сразу — атаман! По крайней мере честно, ясно и понятно. — Хорошо, подождите… — пролепетал хозяин кабинета. — Я не собираюсь ждать! — рявкнул Бен. — Я буду ходить за тобой по пятам, пока ты не отпустишь Екатерину Алексеевну. Ты теперь без меня и поссать не сходишь! А если… — Хорошо, пойдемте. Троица вышла в коридор. К немалому удивлению атамана, дежурного на посту не оказалось. — Наверное, штанишки побежал переменить, — съязвил Бен. — Поди полные. ***** Уже через час Бен, Лида и Катерина покинули гостеприимный Туруханск. Атаман со своей поредевшей свитой, в которой остались только самые отчаянные и любопытные, проводили их до лодочного причала. Бен пустил сигнальную ракету, и минут через десять к пристани подошла моторка с Никитой и Назаром на борту. — Нашим доблестным первооткрывателям-землепроходцам счастливого пути! Уххх! — Громов патетически воздел кулаки над головой. — Ух! — молодецки развернулся к нему Бен. Атаман слегка поник. Ни атаман, ни его люди не могли знать, что за последний час Никита Трубин успел вернуться к мотозавозне и, повторив утренний маршрут, доставить Василия Кондитерского младшего к северо-восточной окраине Туруханска. Через жиденький полярный лес Назар и Никита вывели своего пленника прямо к околице. — Все понял? — напутствовал его Никита. — Когда отец спросит, где ты шлялся, ответишь, что двое суток прокувыркался с девками и потерял счет времени. — А если спросит имена? — Скажешь, что как честный человек не имеешь права замарать честь девушек. Заучи дословно: «Не можешь замарать честь». Про деньги ни слова. Ясно? Василий понуро кивнул. ***** В моторку погрузили увесистые рюкзаки с гостинцами. По приказу атамана их щедро снабдили свежим хлебом, соленьями, маринованными грибами, картошкой и домашней лапшой. Особую ценность представляла большая кастрюля еще не остывшего тушеного мяса, которую Лидия очень боялась расплескать. К счастью, ее трудности продлились недолго, ведь очень скоро они добрались до стоящей на приколе мотозавозни. Собравшись все вместе, устроили пир. Уставший от скудного, однообразного питания Назар станцевал вокруг кипящего котелка чудной восточный танец. На скорую руку отварили лапши да и умяли ее вместе с изрядным количеством мяса. Как только голод был утолен, Никита встал к штурвалу и взял курс на юг. Вот и выбрались. За свою жизнь Лида хорошо усвоила правило: «Отдыхай, пока есть возможность — возможность будет не всегда». Хоть было отнюдь не поздно, она удостоверилась, что ее помощь никому не требуется, и устроилась отдыхать прямо на палубе. Лида расположилась на корме, среди бочек с запасом горючего. Металл палубы нагрелся в солнечных лучах, но с воды тянуло острым холодом, пробиравшимся даже сквозь спальный мешок. Ничего не поделаешь, и она сжалась в комочек, стараясь беречь тепло. Назар тоже ежился от холода, а вот Никита не скрывал удовольствия, которое мало с чем можно сравнить, когда отступает изнуряющая жара и, как бы солнце ни припекало, кожа уже чувствует сладостное прикосновение холодного ветра. Устроившись поуютнее, Лида лежала и смотрела на небо, на такое красивое ярко-голубое осеннее небо. На большой высоте на север пролетел самолет, и между легкими перистыми облаками был виден след инверсии. Некоторое время он оставался четким и прямым как стрела, но, кажется, сама природа не терпела столь ровных, словно по линейке начерченных линий. Принялись за дело воздушные потоки, и под их невидимыми пальцами след деформировался, распушился и стал похож на изящно изогнутое, пышное птичье перо. Но и в таком виде он просуществовал недолго, вскоре след стал походить на витую спираль ДНК. А не прошло и получаса, как ветер отщипнул от пушистой белой спирали одну из ветвей и отнес в сторонку, где она и осталась висеть, словно материализовавшаяся тень. Глядя на это бесчинство, Лидия подумала: «К непогоде». Так она и лежала, глядя на плывущие в вышине легкие перистые облака, ощущая плавное покачивание волн, вибрацию, создаваемую двигателем, пока, наконец, не уснула. Лида пробудилась от дробного стука. От легких облаков не осталось и следа, все небо было затянуто плотными дождевыми тучами. Грянул ливень, и под ударами косых дождевых струй недовольно зашипел Енисей. Стемнело, но, взглянув на часы, Лида поняла, что еще далеко не ночь, и что солнце, скорее всего, еще не закатилось за горизонт. Кто-то заботливо укрыл ее, закрепив на бочках тент из брезента, но от этого было мало проку. Дождь барабанил по палубе, и струйки воды уже пробрались под навес, грозясь вымочить спальный мешок. Лида окончательно проснулась и проворно выбралась. Спешно запихнув вещи в грузовой отсек, она поплотнее закуталась в куртку и от нечего делать принялась рассматривать медленно проплывающие мимо берега, отделенные сейчас от путешественников мерцающей стеной дождя. Как это часто случается, после пробуждения у Лиды созрел вопрос, подспудно беспокоящий ее уже пару дней. Она подошла к Бену. — Вот скажи, когда ты увидел, что медведь слишком мелкий… Тьфу! Когда ты понял, что Василий мелковат для медведя… Он тогда сидел в кондейке. Ты что, видишь сквозь стены? — Смотря что за стена. Если капитальная, то не вижу. Но там стенка из трехмиллиметровой стали, она мне не помеха. Я же уже объяснял, я вижу совсем не так как вы, зато сразу во всех направлениях. Катерина, досуже прислушивающаяся к разговору, не утерпела: — Ты не говорил… Вернее — не договаривал. Но когда нам нужно переодеться или что-то поправить, ты всегда демонстративно отворачиваешься или уходишь за рубку. Так это все обман? — Ну… Это чтобы вам было спокойнее. Я не виноват, девочки — я же не глазами смотрю. У меня и слух отменный, а если понадобится, я и мысли прочесть смогу. Небо изливалось на землю и реку уже довольно долго, и постепенно запасы воды в нем начали иссякать. Тучи посветлели, истончились, и через них стал пробиваться свет заходящего солнца. Закатные лучи, пронизывая плотные облака, приобретали неровный лиловый цвет. И хотя западный небосклон горел над тайгой недобрым оранжевым пламенем, центральная и восточная часть небесной сферы переливалась лиловыми, голубыми и серыми оттенками. Лиловый свет, отражаясь от речных волн, ложился тенями на лица путешественников. Свершалось маленькое ежевечернее закатное чудо. Весь мир вокруг волшебно изменился. В потустороннем лиловом свете преобразилась и выглядела молодцом бедная старая мотозавозня — вмятины и ржавчина на ее бортах на время стали невидимы. Одна стена рубки окрасилась в ярко-голубой, другая — в серо-розовый цвет. В сумеречном свете по-иному выглядели и лица путешественников, с них стерлись морщинки, следы усталости и рухнувших надежд. В этот час все они были юны и прекрасны, но это не продлилось долго. Закат погас, и распространившаяся с востока на запад чернота стерла все цвета. Назар включил прожекторы, и мотозавозня продолжила свой путь сквозь черно-белый мир по черной реке.