Приключения тюремного лекаря

Море — котёл с вязким расплавленным оловом — куталось в лёгкий туман, что не позволяло различить даже следов берега. Корабли — небольшие, на шестнадцать гребцов, — легко переливались с волны на волну. Первое время Марта мутило от качки и вездесущего запаха рыбы, затем он смог сотворить из имеющихся запасов более-менее действенное снадобье, а затем привык. Он с негодованием отверг предложение взяться за весло — лекарю надо беречь руки, — и целые дни просиживал на забитом вещами настиле, прислонившись к мачте. Глядел по сторонам, дивился высоким волнам и низкому небу, слушал песни и перебранки гребцов. Дело ему нашлось буквально пару раз: унять боль в костях перед дождём да поставить примочку гребцу, приложившемуся лбом о рею. Ерунда, но верингам хватило, чтобы начать смотреть на лекаря с неприкрытым уважением. Северяне гнали судно вперёд день и ночь, меняясь на вёслах и искусно ловя ветер парусом. К берегу приставали только когда совсем уж донимали стужа и сырость. Наконец, когда Март и во сне стал видеть сплошь серые клубы, а холод начал пробираться под меховой плащ и шерстяную одежду, которой лекарь разжился на корабле, по правую руку замаячила земля. Там виднелись крыши домов, над которыми поднимались струйки дыма, и путешественникам показалось, что на корабле запахло горячим хлебом. Затем обжитой берег сменился пустынной полосой, а с наступлением сумерек суда вошли в пролив. По левую руку поднимались светлые скалы, а справа пылали костры, и огоньки факелов уже рассыпались на берегу, приветствуя товарищей. Корабль тронул килем песок рядом с «Золотым змеем», и на берег перебросили широкую доску. Март с наслаждением потянулся, прогоняя усталость затёкшего тела, приметил внизу Сигверта, и по его лукавому виду мигом сообразил, что кунг не просто так дал ему отсрочку перед отплытием. — Добро пожаловать на Лиамскую пустошь! — торжественно объявил Сигверт. — Думал, я пропущу всю потеху? — проворчал Март вместо ответа. — Спутал меня с наследным принцем? — Разумный человек пропустил бы, — ответил кунг. — Вы вовремя. Здесь какая-то беда с водой, и пятеро наших с вечера маются животами. Хорошо бы ты поглядел их после ужина. — Не тебе рассуждать, что бы сделал разумный человек, — парировал Март. — Показывай своих больных. И прибереги для меня похлёбку! Я по горло сыт холодными лепёшками и солёной рыбой. Знал бы, что у тебя так скверно кормят, подумал бы, с кем идти!.. Вода и впрямь не годилась для питья: все, кто вчера поспешил напиться из знакомого родника, уже к ночи слегли с жаром и резями в животах. В помощь Марту отрядили двух парней, и те хоть и ворчали под нос на сварливого и требовательного лекаря, но помогали исправно. В первую ночь Март спал урывками и поднялся затемно. Несмотря на ранний час, лагерь был на ногах. Работы предстояло немало: добыть чистой воды, еды и дров на полсотни человек, не считая множества мелких дел. В свете факелов Март выхватил взглядом высокую фигуру Сигверта; тот помогал сталкивать в воду один из малых кораблей. Март на миг представил рядом с ним Камиллу — в бесформенном меховом плаще, кожаных штанах и высоких сапогах рыбьей кожи, в спутанных волосах застряли водоросли и чешуя, — и едва подавил смех. *** В палатку для больных ввалился Лейв — высокий веринг, считавшийся здесь за травника. Впрочем, он исполнял свою работу без всякого удовольствия — лечебное дело у верингов считалось женским. Сейчас он, раскрыв рот, наблюдал, как Март отмеряет капли настоек в дымящийся отвар, разлитый по кружкам. — Откуда ты знаешь, кому какие капли нужны? — спросил он. Март пожал плечами. Повидав перед собой тысячи лиц, начинаешь подмечать незаметные неопытному глазу признаки: цвет кожи, блеск глаз, непроизвольные движения пальцев, и этого достаточно, чтобы понять, кому чего подмешать к желудочной траве. — А можешь сказать, что мне нужно? — не унимался Лейв. Март устало вздохнул. — Ты не спишь вторую ночь, страдаешь от воспаления глаз и болезни печени. И с плечом у тебя что-то… вывих старый или перелом, не понял… — Погоди, погоди! Ладно, глаза, плечо, это всё видно, а про печень-то ты как догадался?.. Последняя капля настойки упала в кружку, и Март позвал помощников: пора было поить больных. Тем пока не становилось лучше, но и хуже не было. Похоже, их сразила обычная кишечная хворь, которая часто заводится в воде, и побороть её можно будет в три дня. Когда лекарь снова вышел из палатки, Лейв всё ещё торчал рядом с немым вопросом в голубых глазах. — Глаза у тебя мутные, и кожа… такая, какая часто у печёночных больных бывает, — ответил Март. — Долго объяснять. А главный признак знаешь какой? — Ну? — За правый бок часто хватаешься. Лейв расхохотался и хлопнул Марта по плечу: — Толковый лекарь! Не зря Сигверт тебя взял. Слушай, печень ладно, а вывих можешь вправить? А то не даёт ни топором махать, ничего делать не даёт! Грести ещё мог, а теперь который день в лагере остаюсь, толку с меня никакого… — Попробую, — согласился Март и кивнул на палатку. — Этим полегчает, и займусь тобой. — Вот я тебе буду благодарен! Ты здесь раньше не бывал? Идём, брод покажу. Отлив уводил воду в море, обнажая длинные ровные камни, лежавшие поперёк пролива. Было похоже, будто каменный великан подставил пальцы, чтобы люди могли перейти. — Тёмные земли! — сказал Лейв, мотнув головой на светлые скалы, вздымавшиеся по ту сторону пролива. — Одна Тьма знает, почему богам было угодно построить их из белого камня… Чем дольше Март рассматривал скалы, тем больше убеждался, что назвали их правильно. В этих камнях не было солнечной желтизны, как в лаконских известняках, не было торжественной чистоты, как в силлионском мраморе; им была свойственна скорее нездоровая серость, будто из этих камней была выпита вся жизнь, все краски. Действительно, над бледными скалами не вздымались кроны деревьев и не кружили птицы. — Неуютно как-то, — сказал Март Лейву. — Как на ладони у них… Встать бы подальше или укрепления построить, всё спокойнее было бы. — Сигверт сказал, никто нас не тронет. А он знает, что делает. Эта несокрушимая вера раздражала Марта. — Знает он… Знал бы — в Лаконике бы так глупо не попался! — сердито буркнул он. Лейв и бровью не повёл: — Так-то оно так, только он оттуда вышел, и оружие сберёг, и славу себе добыл ещё больше, чем у него было. Ты бы видел, как его в Силлионе тогда встречали! Получается, он от того плена только выиграл, так что вот и думай, глупо это было или нет. И тебя привёл, и теперь у нас лучший лекарь, а всё оттого, что он тогда кровь свою послушал… Разговаривать с верингом было бесполезно. Между тем на пустошь незаметно опустился вечер. Ещё не успел вернуться отряд, посланный в деревню за зерном и зеленью, а в лагере едва успели разрубить весь запасённый с вечера плáвник и сварить обед, как начало темнеть. Пустошь подёрнулась тончайшей пеленой, размывшей очертания предметов, а белые скалы на другой стороне пролива слились с серым небом. Март провел ладонью по глазам, пытаясь стереть усталость, от которой, вероятно, расплылись очертания, и лишь потом сообразил, в чём дело. После коротких южных вечеров северные сумерки казались бесконечными. Вот уж верно говорят, странные места!.. С возвращением кораблей на берегу закипела работа: катили бочонки с водой, набранной на водопаде, что Март видел по пути, выносили улов и морскую дичь. Уставшие и замёрзшие мореходы подсаживались к огню и разбирали дымящиеся миски. Март как раз воздал должное северной кухне, сидя у входа в палатку, как из сгустившейся тьмы вынырнул Сигверт. — Ну как? — кивнул он на палатку. — Бояться нечего, — успокоил его Март. — Похоже, простая кишечная хворь. — Зимой? — А почему нет? Сигверт уселся рядом с ним, скрестив длинные ноги, и заглянул в миску. — О, сегодня треска! Отлично. В деревне тоже беда с водой. Жители бросили дома и ушли в соседнее селение. Колодец увит красными лентами и исчерчен защитными знаками, а из домов вынесено всё съестное. Амбары, погреба — все пусто. И забрали явно не сами жители: замки сбиты, двери кое-где сняты с петель или просто выломаны. — Думаешь, с того берега постарались? — Больше вроде некому. Поэтому скажи мне: как думаешь, могли воду нарочно отравить? Март задумался: — Я бы на отраву не думал. Скорее, в деревне либо навозную яму, либо отхожее место устроили слишком близко к колодцу. Или просто на водную жилу попали. — Может и так, — согласился Сигверт. — Только отчего грабить сразу пришли? Как знали. И родник тоже испорчен, а от него до деревни три часа ходу. — Не знаю, — покачал головой Март. — Я признаков отравы не вижу. Но если ты говоришь, что тут народ много чего тайного знает, то могло быть и так. Сигверт поднялся. — Ладно. В водопаде вода вроде хороша, а большего нам и не надо. — Он уже взялся за полог палатки, как Март остановил его: — К больным-то не ходи! Эта зараза прилипчивая… — А, ко мне не пристанет! — отмахнулся кунг и нырнул в темноту, где его встретили радостными возгласами. Похлёбка остыла на холоде, и Март расправился с ней уже без удовольствия. Похоже, не зря они опередили имперские войска. Если Сигверт прав, и жители Тёмных земель взялись травить колодцы ради грабежей, этому надо положить конец. *** Длинные сумерки и ранняя темнота сбили Марта с толку, и он проснулся, когда стояла глубокая ночь. Лагерь опустел, из палаток слышался храп. Лекарь убедился, что с больными всё в порядке, окинул взглядом окутанный мглой берег. У самой воды теплился огонёк: кто-то стоял там с фонарём. Март уже хотел вернуться в палатку, но светильник выхватил из темноты нос утлой лодочки. Кто-то хотел высадиться на берегу! Март бесшумно направился к палатке, где спал Сигверт, но, снова бросив взгляд на берег, увидел высокую фигуру кунга рядом с чужой лодкой. Его спина то загораживала фонарь, то вновь открывала. Кунг стоял на берегу и, похоже, разговаривал с теми, кто пришёл на лодке. Вскоре свет заметался, светильник отразился от воды и стал удаляться, а Март услышал у палатки лёгкие шаги. — Ты где был? — спросил Март, когда кунг приблизился. Тот остановился, выругался вполголоса не то по-верингски, не то по-арански, и Март, по-детски радуясь его испугу, повторил вопрос. — Опасное это дело — сторожить в темноте, — ответил наконец Сигверт. — Это были местные, с того берега. Я передал с ними весточку для тана. Пусть знает, что мы здесь. — Не накроют нас ночью-то? — Нет. Иди спать. Палатку-то свою найдёшь? Лагерь верингов спал, едва освещённый тлеющим костром, но Марту было неспокойно. Кто поручится, что ночные гости не вернутся, вооружённые луками? В такой тьме даже в рукопашную вступать не надо. Бросай факела в покрытые шкурами палатки и выпускай стрелы в мечущихся воинов, укрывшись в непроницаемой тьме… Он остановился, уставившись в темноту, словно пытаясь разглядеть непрошеных гостей. — Кого высматриваешь? — голос Сигверта над ухом заставил сердце подпрыгнуть. — Никто не придёт, говорю же. Часовых я выставил. — Ты всех так по лагерю провожаешь? — сердито прошипел Март. — Ты сперва к воде пошёл. Проще было проводить, чем потом вылавливать. Март сердито повернулся к нему: — Погоди. К воде я после направился. Ты не больных ли моих хотел проверить?! Сигверт тихо рассмеялся: — Давай так: ты не учи меня воевать, а я за тобой не буду смотреть. Он тихонько подтолкнул Марта к палатке и исчез в темноте. С таким Сигвертом — немногословным, властным, поступающим по-своему — было сложнее, чем с говоруном, без устали развлекавшим всю компанию в горах. Зато веринги верили ему безоглядно. Неужели кунг северян никогда не сомневается? Не ворочается ночами без сна, не колеблется, не боится сделать неверный выбор?.. Не жалеет о сделанном?.. Похоже, нет. Даже Март сомневался, какой путь ему выбрать, а Сигверт — нет. И как ему это удаётся?..