Как же ты меня чертовски бесишь

      Хёнсок целует жадно, глубоко и влажно, крепко прижимается к Бёнгону, почти в отчаянии хватается за его плечи, нетерпеливо кусает и посасывает губы старшего. Тихо мычит в поцелуй, жмурится и просто кричать хочет от переполняющих его чувств. Сдерживается от желания повалить хёна на пол прямо посреди прихожей, не обращая внимания на то, что опешивший от его резких действий брюнет даже входную дверь забыл закрыть. Хочется прямо сейчас закричать в мягкие губы о том, как он его любит, что готов на всё и устал терпеть холод и лёгкие издевательства, о том, как внутри всё в узел завязывается, стоит Ли мягко улыбнуться или обдать горячим дыханием ухо младшего. Но на деле Хёнсок лишь удивлённо смотрит на старшего, когда тот мягко кладёт руки на плечи и заставляет отстраниться от себя, покачивая головой.       — Идём на кухню, — наконец произносит Бёнгон, чуть покачивая головой и запирая входную дверь. Он тихо вздыхает и зарывается пальцами в волосы, зачёсывая их назад. — И не смотри на меня так, мне самому трудно сдержаться, чтобы не развалить тебя прямо здесь. Принёс бутылку?       Чхве в ответ лишь слабо кивает. Старший разворачивается и уходит вглубь квартиры, так что «заносчивому коротышке», как его раньше называл объект обожания, остаётся лишь идти следом, на ходу расстёгивая рюкзак и доставая открытую бутылку соджу, из которой они уже успели выпить около половины недели две назад. Хёнсок вспоминает, каким тогда нежным был Бёнгон, и чуть ухмыляется. После этого идея споить хёна у себя дома всё чаще приходила в голову. Блондин мягко улыбается и садится на табурет ближе к окну, наблюдая за тем, как старший достаёт стаканы и разливает соджу. Всё это происходит в полнейшей тишине. Обоим просто страшно нарушать её и говорить что-либо, так что в воздухе витает почти физически ощутимое напряжение, заставляющее Хёнсока чуть поёжиться. Он берёт стакан и делает небольшой глоток. Алкоголь неприятно обжигает горло, потому что пьёт младший не так часто.       Первым нарушает молчание Бёнгон.       — Я поговорить с тобой хотел… — неуверенно произносит он, задумчиво глядя на младшего и обнимая гранёный стакан ладонями.       — Я знаю.       — Не перебивай, пожалуйста. Мне довольно трудно говорить.       Хёнсок замолкает, прожигая хёна внимательным взглядом и прислушиваясь к тиканью настенных часов. Голова взорваться готова от переполняющих мыслей, большинство из которых орут о том, что сейчас всё будет максимально плохо, что Ли просто заявит, что ничего к нему не чувствует, выгонит из дома и оставит лежать на кровати в пустой квартире, заглушая рыдания мягкой подушкой. К горлу подступает неприятный ком, который блондин пытается сглотнуть.       — Я долго над этим думал. Всю ночь без сна провёл, если честно. Просто лежал в кровати, смотрел в потолок и думал. Ты же чертовски меня бесил, сам знаешь об этом. — младший напрягается и невольно выпрямляется, сосредотачиваясь на ПРОШЕДШЕЙ форме глагола. Сердце его начинает трепетать. — Серьёзно, каждый раз, когда я тебя видел, кулаки начинали чесаться, хотелось подойти и выбить из тебя всю дурь, даже хотел, чтобы ты в школу другую перешёл, лишь бы не видеть тебя. Даже когда я узнал, как ты хорош, даже когда все мысли были заполнены твоим образом, я продолжал просто люто ненавидеть тебя. Твой взгляд свысока, несмотря на рост, — Хёнсок сдерживает желание хмыкнуть, потому что замечания про рост уже давно не волнуют, — надменную улыбочку, кучу украшений, за которые так и хочется дёрнуть, чтобы ухо тебе оторвать, полную уверенности походку и то, что ты, блин, следишь за мной. Думал, что я не узнаю? — Бёнгон мягко улыбается и осушает стакан. Градус позволяет его языку развязаться. — Трудно не заметить, как ты тихонько крадёшься сзади, выглядываешь из-за угла и подслушиваешь любой мой разговор. Я знаю, как твои глаза светятся, стоит тебе услышать своё имя, и как ты разочаровываешься, когда понимаешь, что ничего хорошего и особо важного я не говорю. Ты такой смешной, когда делаешь так, серьёзно.       Брюнет прерывается, чтобы налить себе ещё. Затем смотрит на Хёнсока и кивком головы указывает на бутылку, будто спрашивая, подлить ли ему, но младший качает головой и поднимает наполовину полный стакан.       — Я ненавидел себя за то, что не могу выбросить тебя из головы. Твой смех, кривляние, неловкие попытки удержать равновесие, когда ты спотыкаешься обо что-то. По ночам я вновь слышал твой голос и видел, как ты робко снимаешь футболку. За это ещё сильнее хотелось побить тебя. Я никогда не думал о ком-то настолько много, никогда не бегал в ванную, лишь бы снять напряжение после того, как мысли сами подбрасывают самые дурацкие образы. Никогда не разрывался от безумной ненависти и чего-то, что заставляет сердце замирать, а температуру подниматься. Я долго пытался понять, что же это такое. Ты чувствуешь что-то подобное? Плачешь ли временами от такого? Ты же такой нежный и чувствительный на самом деле.       -… плачу иногда, — нехотя выдавливает из себя Чхве, невольно хмурясь. В этом признаваться совсем не хочется, но хён уже видел его слёзы.       — Я так и думал. Знаешь, ты очень милый, когда плачешь. И похож на безобидного ребёнка. Сразу хочется пожалеть. — Бёнгон смеётся и отставляет стакан в сторону, подумав, что даже малое количество алкоголя делает из него слишком странного парня. — Не думай, что вместо меня сейчас говорит соджу. Помогает, конечно, но это совсем не так. Я давно пытался сказать всё это, подбирал правильные слова, но на трезвую голову мне просто трудно говорить о чём-то подобном. Так вот…       Хёнсок подаётся вперёд, смотрит на брюнета выжидающе и невольно прикусывает нижнюю губу, чувствуя, как быстро начинает биться сердце. Поскорее хочется услышать, что же тот скажет в итоге, но в то же время трудно скрыть удивление от осознания того, как красиво он может говорить. Парнишка привык, что выпившие люди говорят более бессвязными и самыми простейшими фразами.       Бёнгон сглатывает подступивший к горлу ком и облизывает пересохшие губы, не в силах оторвать взгляд от почти светящихся глаз младшего и продолжить.       -… да, Чхве Хёнсок, я чувствую то же самое, что и ты. Мне было трудно это принять, но дальше скрывать что-то такое я не могу. И мне правда трудно сказать это, но я люблю тебя.       Бёнгон целует нежно, неторопливо, вкладывая в поцелуй все чувства, которые наконец всплыли. Осторожно обнимает и прижимает Хёнсока к себе, совершенно не понимая, за что же ему всё-таки такое наказание, а где-то глубоко внутри у него, как и у младшего, расцветает прекрасная поляна с нежными цветами, предназначенными лишь одному человеку, который сейчас всеми силами старается сдержать дурацкий победный крик, так и рвущийся наружу.

The End.