***
— Так, — Настя ставит перед подругой зеленую кружку крепкого чая, — сначала расскажи про всю поездку в Москву, — девушка сама садится на стул в предвкушении рассказа. Лиза опускает взгляд на белую поверхность круглого стола, вспоминая одновременно ужасные и одновременно чертовски крутые ощущения от всей поездки. После она переводит взгляд в окно, стыдясь своего первого опыта с «товаром», смотрит на всё такие же светло-серые тучи, изредка пропускающие лучи солнца. — Эм, ну, — Неред выдыхает и обвивает ладонями теплую кружку, цвета скошенной травы, понимая, что это же Настя, ей можно довериться полностью и без остатка. — Сначала, прямо в сапсане, я встретила Юлика, это был, блядь, первый тревожный звоночек. Гуляли по Красной, там прикольно было, — Лиза без стеснения улыбается, вспоминая тупой поступок Кашина, который кажется ей до ужаса милым и смешным. — Так. Подробнее, почему ты лыбишься, как дурочка, а? — улыбка от уха до уха, как у ебаного Джокера, конечно, не могла остаться незамеченной. — Да Кашин — дебил, — отмахивается Лиза. — Ну не тяни кота за, — заметив немного напугавшегося Ирискина, девушка тут же изменила начальное слово, — кхм. Хвост. — Ну я попросила леденец-петушок, а он в придачу всякой хуйни накупил. Там были сердечки маленькие, карамельные, розовые такие, ну и этот дебил говорит: «смотри, это твое», ну, типа, про сердце, и съедает его, короче, — теперь уже Шпагина улыбалась во все тридцать два. — Фу, не смотри так на меня. Блевать тянет. — Кстати о блевоте, — Настя щелкает пальцами, заливаясь смехом с подругой, — Ну и чего дальше-то было? — Ну, собственно. Потом пошли к Мише и Свете, они рассказали мне про Адмирала и про всю хуйню, — Неред немного осуждающе выделила слова про босса обеих, упрекая подругу в том, что ей рассказали обо всём другие люди, а не близкие. — Я беру рюкзак ебаный, и тут, сука, нежданно, блядь, негаданно заезжает бобик ментовский во двор. Я в ахуе, все в ахуе. Но не тут-то было, блядь, из тачки этой ебаной, катафалка, блядь, сука, вылезает Юлик! Юлик, понимаешь?! Ну так вот, и он ещё и начал пиздеть о том, что типа если ты принимаешь наркоту, то это типа плохо. Я вообще ахуела, — Лиза уже набрала воздуха в легкие, собираясь продолжать импульсивно рассказывать всю историю, но Шпагина оборвала её своим вопросом. — У тебя ещё есть чувства к Юлику? — на засыпку вопросом. — Эм. Наверное, скорее да, чем нет, — ладони внезапно вспотели, и это точно не от горячего чая. Помедлив, девушка решает дать точный ответ. — Да. — Так почему ты не можешь всё вернуть? Вы же и правда поссорились из-за хуйни, а страдаете, и никто первого шага не делает, ну, Лиз, чего за хуйня? — Настя снова задает сложные вопросы, мысли от которых заполняют мозг. — Не знаю, блядь, — честно отвечает Неред, ставя руки, блуждающие ранее в волосах, на стол. Протерев глаза, наполняющиеся слезами, девушка заправляет прядь волос за ухо. Она понимает, что не в состоянии больше продолжать рассказ. Слишком больно ей даются воспоминания об Онешко. — Расскажи лучше про Кашина и всю эту сосню, — Шпагина вздыхает, чувствуя грусть и боль подруги. — Ну, в Казани, когда мы изначально ввязались в это дерьмо, нас было четверо, а не трое. Мы это яростно скрываем, но, наверное, если покопаться, то и найти что-то можно. Четвёртой была девушка, Лера Мидлер. Она была напарницей Кашина, но как мы с Русланом. — Встречались что ли? — Ну мы с Русланом тогда только встречались, а вот у них была Любовь с большой буквы. А по неофициальному кодексу, если у нас есть напарник, то нам нельзя без него одним на сделки ходить. Ну типа, Руслан, в принципе, может, а вот я — нет. Хотя, — Шпагина прищуривается, словно вспоминая что-то, — ну да ладно. Вот и эта Лера ушла на сделку одна. И в общем, считается, что она пропала без вести, и вся хуйня, но мы уверены, что… Ну… — Настя теребит край кофты, а после принялась за свои ногти, не в силах выдавит из себя это. — Отправилась к лучшей жизни, короче. Кашин до сих пор винит себя в этом. Это безумно тяжело, не понимаю, как он до сих пор держится. Она для него напарницей была только в десятую очередь. Она была для него целым миром. Слушая рассказы о чужом горе в любви, Лиза начинает тихо плакать, понимая, что так же быстро и просто проебала Юлика. Вот был он, а теперь его нет. Осознание того, что их расставание просто ничто. Настоящую любовь разлучит только смерть. А их пока не разлучила.***
— Лиз. Лиз. Лиза, — слышит она, чувствуя, как кто-то аккуратно трясет её за плечо. Недовольная тем, что её разбудили, девушка берёт подушку из-под головы и ударяет наугад, примерно в сторону раздавшегося голоса, но промахивается. — Как ты относишься к спонтанным решениям? — еле-еле разлепив глаза, Лиза видит воодушевленного Кашина, нависшего над ней. Переведя взгляд в окно, девушка замечает яркий свет, впрочем как и днем, ничего необычного. Привыкнуть к белым ночам в Санкт-Петербурге сложно, ведь на часах вроде бы одиннадцать вечера, а за окном словно одиннадцать утра, а если ты хочешь заснуть, то придется зарыться с головой в одеяло или подушку. Приподнявшись на локти, она смотрит на маленький будильник, стоящий на тумбе. Девушка старается сфокусировать непослушный взгляд и в конце концов видит простое, но убивающее: 2:46. Она снова переводит ещё мутные после сна глаза на парня, ждущего ответ на свой странный вопрос. — После встречи с тобой я живу ими, — отвечает Лиза, падая обратно на кровать. — Отлично! Пошли гулять? — Кашин присаживается на корточки рядом с той же тумбочкой и смотрит на девушку, не сводя глаз. — Ты ебнутый? — спрашивает Неред, обнимая найденную вслепую подушку. Она чувствует, как рядом приземлилось что-то огромное, от чего матрас приподнялся, немного подкинув Лизу вверх. — Пошли, камон, — умоляюще просит Кашин, глядя на закрытые глаза девушки, которые она через пару секунд недовольно разлепила. Окидывая друга взглядом, Лиза печально усмехается, понимая, что, по сути, ей деваться-то и некуда. — Ладно, уебок, — соглашается девушка и пошатываясь отправляется к комоду с одеждой. Данила издает счастливый поросячий визг, пока Лиза вновь лишь закатывает глаза.***
— Бля, го на крышу? — Это что, фанфик? — встречный вопрос задает девушка, смотря на друга, бутылка в руках которого уже заканчивалась, что не могло не огорчать. — Что? — непонимающе спрашивает парень, делая довольно большой глоток шампанского, которое они зачем-то предпочли пиву или даже, ну на крайний случай, винищу. — Куда так хлещешь? Мне не хватит! — Лиза вырывает бутылку из его рук, прижимая к себе. Она спасает её от «злого хлебателя мартини». — Ну типа фанфики, шаришь? — девушка, заметив всё ещё озадаченное лицо Кашина, снова закатывает глаза. Который уже раз за день? — Ладно, похуярили на твою крышу. Данила довольно улыбается и шагает к очередному дому. В двух его посылают, а в третьем кое-как они просачиваются, благодаря какому-то странному парню, который тоже какого-то черта не спит в четыре утра, да ещё и на улицу выходит. Через тернии к звездам ребята наконец добираются до крыши и устало плюхаются на землю, облокотившись на лифтовую будку. — Я больше никогда не пойду с тобой ни гулять, ни на крышу, блядь, — девушка делает несколько больших глотков напитка в надежде, что тот хоть на секундочку превратится в воду и утолит жажду, но этого не произошло, кажется, даже наоборот. Становится только хуже. Лиза устало ставит бутылку справа от себя, а после поворачивает голову в противоположную сторону, разглядывая лицо друга. Либо осознание всей комичности, либо действие выпитого бухла заставляет девушку истерично смеяться, падая на плечо друга. Тот потерянно смотрит на напарницу, а вскоре и сам начинает хихикать, как умственно отсталый. — Расскажешь, может, почему не работаешь с напарниками? — Лиза догадалась не спрашивать в лоб про Мидлер, о которой узнала недавно. Лицо Данилы тут же искажается в гримасе шока и беспокойства. Она затронула старую рану, вводя друга в замешательство. — Эм, ну Лиз, это очень сложно… И… — Кашин тут же отвернулся, смотря вперед, на цветные крыши и облака. — Пожалуйста, мне нужно это знать, — умоляюще произносит девушка, стараясь заглянуть в резко погрустневшие глаза напарника. — Какая же ты… а… любопытная, — Данила потирает ладони, готовясь начать рассказ. — Ну, изначально нас не трое было. Ну не я, Руслан и Настя. Была ещё и Лера, — парень поднимает глаза к небу, переводя дух. Слишком сложно рассказывать такое. — Моя напарница. А вообще, нет. Не напарница, — Кашин закрывает глаза, совсем погружаясь в воспоминания.f l a s h b a c k
— Даня, ну пожалуйста. Ну можно я одна схожу? Ничего не случится, честно, — Лера смотрит на него «своим взглядом», который каждый раз заставлял парня таять, как мороженое на солнце. Ледяное мороженое под сорокаградусным солнцем. Но, видимо, в этот раз он непреклонен. — Нет, Лер, на сделки только вдвоем. Ты же помнишь, что случилось с Катей? Я не хочу, чтобы нашу историю, — Данила аккуратно берёт маленькую ладошку в свою, легонько сжимая, — приводили в пример, когда парень отпустил напарницу одну, а её прихлопнули. Нет, нет и нет, дверка, ты одна не пойдешь. — Ну и ладно! — девушка недовольно вскакивает с кровати, обиженно смотря на Кашина, желающего, чтобы Мидлер немедленно вернулась на свое место. — Пойду в магазин, — парень подозрительно прищуривается, и девушка быстро объясняется, — йогурт хочу, — эх, как жаль, что он не научился распознавать её ложь. — Поцелуй на прощание! — Кашин ловит её в коридоре, когда Лера уже открывала дверь и собиралась уходить. Он показывает пальцем на щеку, ожидая прикосновения её губ. — Не дождешься! — зря. Девушка легонько бьёт его по щеке, а после выбегает из квартиры в вонючий подъезд. В глубине души она понимает, что получит нехуёвый втык за то, что пошла на сделку одна, но желание перекрыло всё. «А на полученные деньги я могу хоть все йогурты в магазине скупить, хотя мне и одного достаточно», — думает Мидлер, проходя мимо «Перекрестка» напротив их дома, где всегда берёт любимые творожки «даниссимо», ассоциируя их со своим парнем. Жаль, что она больше этого никогда не сможет сделать.e n d f l a s h b a c k
— А на сделку уёбок пришёл без денег. Решил, сука, видимо, что раз девчонка одна, то можно и хуйню творить. Она отказывалась давать наркоту без бабла. Её объявили пропавшей без вести, но я не верю, что она ещё…тут. А я… Я просто, просто, блядь, умер в тот же момент, — Кашин продолжает смотреть на цветные крыши, вспоминая её цветные волосы. Пауза затягивается, и он еле-еле выжимает из себя слова. — Может, переведем тему? — спрашивает парень, быстро смахивая выступившие слёзы на глазах. Девушка тут же перехватила его руку с татуировкой, притягивая к себе. — Откуда татушка? — интересуется Лиза, стараясь не выдавать своего шока от рассказанного. Она вспоминает, что задавала похожий вопрос в первый же день их знакомства, ударяя себя по лбу за это. — Я проспорил. Заданием было набить странную татуировку. Моя мастер была занята, и пришлось бить у какой-то другой телки. На тебя очень похожа, кстати, — Кашин улыбается хоть каким-то теплым воспоминаниям из недалекого прошлого. — И она, узнав о хуйне со спором, предложила мне вот это, — и Данила указывает свободной рукой на чернильные, как кажется на первый взгляд, кляксы. — А потом и на пальцах набить предложила, ну для полной, блядь, композиции. Ну и как-то так. — А ты замечал, что если убрать два пальца, — Лиза аккуратно загибает средний и безымянный, — то получатся твои инициалы, — она показывает парню буквы D и K на оставшихся. — Типа дикей? — впервые за время рассказа Кашин посмотрел на подругу, но в ответ он услышал лишь смех голодной гиены. — Это ж, если типа брать с английского, то это «хуй». Дань, — девушка начинала смеяться ещё громче и оглушительнее, — прости, но, кажется, ты теперь хуй, — парень старался держать наигранно обиженный образ, но вскоре снова хохотал с подругой, словно забыв о том, что минуту назад открыл ей душу нараспашку. — Назовешь меня так при клиенте — ушатаю тебя, Лиза, — треплет парень подругу по макушке, продолжая заливисто смеяться. — Тебе надо, бля, эти, — она начинает щелкать пальцами в попытке вспомнить нужное слово, — визитки! Во. Прикинь, типо бумажка такая, а на ней «Данила-хуй», продавец-консультант по наркоте, блядь! — Ох, ебать. Мне как будто снова семнадцать, — вздыхает Кашин после продолжительного хохота, отнимающего дыхание.Вечно 17 Вечно 17 Верни мои вечно 17 Я устал ожидать, устал сожалеть И устал сомневаться
— Плюс, Данила-хуй. Смех в который раз наполняет крышу. Её наполняет радость и алкоголь, а его — только счастье, хоть на секунду вытесняющее чувство боли, вины и грусти. Словно с Лерой, словно тогда, когда им было семнадцать…***
— Даш, ты уверена? — Юлик в который раз одергивает куртку, смотря на себя в зеркало. Он оборачивается на девушку, ожидая ответа. Та оценивающе проходится по нему взглядом, а после одобрительно кивает. Онешко возвращается к своему отражению, тяжело вздыхая. Страх быть отвергнутым сковывает, не давая парню выйти за пределы квартиры. — Ох, Онешко, пиздуй уже, а. Ты же знаешь, что всё будет охуенно, — девушка подходит к другу и буквально выталкивает его из квартиры. — Удачи, — Каплан коротко улыбается, а после захлопывает за Юликом дверь.***
— Ой, блядь, Данила-хуй, открой, а, — Лиза умоляюще смотрит на друга, сидящего рядом. Быть завернутой в «рулетик» с помощью пледа запрещает каким-либо образом открывать дверь, да и вообще вставать. Парень закатывает глаза, а после поднимается, бросая недовольный взгляд на подругу. Ему-то в принципе, наплевать, кто и зачем пришёл к ним в восемь вечера, просто хочется, чтобы никто его не отвлекал от просмотра очередного фильма марвел в компании Лизы. Ведь, как когда-то сказала Лера: «Люди влюбляются, находясь вместе очень долго. У них просто не остается выхода», вот Данила и решил не оставлять подруге выхода. Кашин, не глядя в глазок, открывает дверь. Увидев человека за ней, глаза парня приобрели вид двух идеально ровных кружочков, показывающих полный ахуй от происходящего. — Ты чего приебался? — Кашин пафосно облокачивается на дверной косяк, окидывая взглядом Онешко. — А ты чего не на… — парень тут же осекается. — С Лизой поговорить можно? — Юлик не хочет конфликта, тем более с Кашиным, понимая, что силы явно не равны. — Даня! Мне холодно! — доносится голос Неред из квартиры. В голову Онешко попадает лишь одна ситуация: Лиза и Даня спали в одной кровати, обнимались, но Кашин ушёл открыть дверь, и девушка начала мерзнуть. Его абсолютно не волновало, что сейчас восемь вечера, и никто не спит в такое время, что по квартире из-за открытых двери и окна прошелся сквозняк. — Подожди секунду! — отвечает Данила своей подруге, параллельно толкая Онешко в грудь на лестничную клетку. Кашин закрывает дверь, чтобы девушка ничего не услышала. — Если ты, блядь, хочешь помириться, то пиздуй, блядь, отсюда и дорогу забудь. Лиза больше не твоя, она тебя не любит, ты ей вообще нахуй не сдался. После всего, что ты сделал, ты еще хочешь вернуть её? Да она тебя в жизни не простит, долбаеб. Пиздуй-ка лучше отсюда, пока я тебе не въебал, — Кашин возвращается назад к двери, собираясь вернуться к Неред. — Я хочу с ней поговорить, — Онешко и с места не сдвинулся, заставляя Данилу закатить глаза и повернуться к себе. — Ты, видимо, не понял, — Кашин резко подходит к Юлику, хватая его за воротник куртки. — Пиздуй, блядь, отсюда, пока я тебе ебало не сломал, — он отпускает парня, немного отталкивая его подальше от себя. Данила снова разворачивается к двери в надежде, что надоедливо-настойчивый Онешко уже отправится куда подальше, но этого не происходит. Юлик подходит Кашину, хватая его за плечо. Разозлившийся Данила понимает, что парень не отстанет, и пора уже его проучить. Кашин тяжело выдыхает, широко растягивая ноздри. — Это ты не понял, я хочу поговорить, блядь, с Лизой! Резкого поворота Данилы, а уж ровного, отработанного удара в нос, Онешко точно не ожидал. Парень схватился за кровоточащие ноздри и, чуть согнувшись, наблюдал за Кашиным, довольно ухмыляющимся, но точно не собирался останавливаться. Данила быстро подходит к отошедшему Юлику. И кулак врезается в живот парня. После он чувствует ещё один удар в челюсть, а после и вовсе кубарем летит по лестнице, слыша, как Кашин отряхивает ладони. Дикая боль, горечь и обида пронзают тело парня разом, пока он лежит на холодном полу, врезающемся в ребра. Одинокая слеза катится по щеке, а за ней ещё и ещё. Желание мести зарождается в содрогающемся от рыданий и адской боли теле.