Бабочки под стеклом

Рейн смотрит сквозь черную сетку вуали, как два тела на носилках несут к крематорию. В этот раз нет пышных похорон с кучей цветов и шумного застолья, как на похоронах Карин Геринг. Нет ни слез, ни прощальной речи, все офицеры молчаливо снимают фуражки, провожая близнецов Кригер в последний путь. Взгляд Бутчересс пылает негодованием: она хотела получить тела братьев, но Юрген Вульф не позволил. Идеальные арийцы, которых лишь насмешка природы сделала калеками, не будут служить расходным материалом и подопытными крысами для доктора Менгеле. Фройлян Батори это не понравилось, а, узнав, что тела Симона и Зигмунда решено сжечь, Бутчересс и вовсе рассвирепела. Рейн слышала крики, доносящиеся из ее лаборатории. На следующий день доктор Менгеле заявила, что ей требуются новые помощники из числа заключенных "Голов смерти". Бессердечная, больная сука, думает Рейн, деланно не замечая ненависти, бьющейся в глазах Батори. Она разъедает, как щелок, Бутчересс винит дампиров в том, что столь ценные образцы ускользнули от нее. Менгеле уверена, что все знает лучше всех, шипит на каждом углу, захлебываясь желчью, что Рейн и Минс прежде, чем обратиться непосредственно к Вульфу, обращаются к его члену. Гегенгруппен фюрера эти сплетни не трогают, а Рейн - и подавно. Тем более, они верны только на половину. Она не заходит в крематорий вместе с остальными, остается на улице и срывает с головы шляпку. В горле стоит ком, мигрень стискивает голову, словно щипцы - орех. Если бы Рейн знала, что так получится, она бы все сделала по-другому. Не отпустила бы, не позволила. Не ответила бы взаимностью. Это все ее вина. Дампир прерывисто вздыхает, запрокидывая голову; теперь все изменится. Это пугает. И будоражит одновременно.