Она изменилась. С рождением сына, ее родители, возможно, сломали Спасительницу. Она стала непредсказуемой и отрешенной. Все это видят, но никто не в силах ей помочь. Никто не знает как. Она прекрасно отвлекает внимание, и с ее помощью, я буду править Сторибруком.
Спустя два месяца после возвращения Эммы
Холодный ветер обжигал ее лицо, в точности как той ночью, когда она спасла Руби от яда химеры. Резко остановившись, она едва не поскользнулась на полоске льда. Так же быстро, как будоражащие эмоции забурлили внутри нее, они так же быстро и упорхнули, и Спасительница продолжила погоню. Малец забежал за угол консервного завода всего в нескольких метрах впереди нее; запыхавшись от бега, она еще сильнее оттолкнулась гудящими ногами от асфальта. Где-то там в подсознании, голос напомнил ей, что ребенку должно быть не больше 14 или 15 лет, но агония в сердце завладела ей и она бросилась на парня, повалив его на замерзший тротуар. Небольшая пластиковая бутылочка, упав из его рук, покатилась по покрытой снегом дороге. Малолетнему тупице не стоило красть сироп от кашля в аптеке под видом его покупки. Он повернулся к ней лицом, оборонительно выставив руки перед собой. — Простите, Шериф Свон. Моя мама болеет. — Его дрожащий голос не унял ее растущую ярость. Она снова его развернула, защелкнула наручники на запястьях, игнорируя его протесты в процессе их надевания. — Эмма, — окликнул ее Дэвид, подъехав наконец к ним на патрульной машине. Поднял с проезжей части дороги сироп от кашля и подбежал к ним, выдыхая из легких белые пары дыма на темнеющее небо. — Эмма, остановись, это всего лишь сироп от кашля. — Дэвид, моя мама больна, — снова попытался объяснить пацан. — Молчать, — гаркнула Эмма и приложила его лицом к замерзшему асфальту. — Ральф? — Дэвид оттолкнул дочь за плечо, чуть ли не сбив ее с ног, спешно пытаясь снять наручники с юноши. — Что ты вытворяешь? — Помощник шерифа помог ему подняться с земли, пытаясь не обращать внимания на красные следы от наручников на запястьях. — Мама правда больна. Я хотел помочь ей заснуть, — со слезами на глазах и со шмыгающим от вины и стыда носом, пояснил он. Отдавая пареньку обратно лекарство вместе с двадцатидолларовой купюрой, суровый взгляд Дэвида впился в дочь. — Вернись и заплати за сироп, если мать будет нуждаться в чем-либо еще, обращайся напрямую ко мне, договорились? Больше никаких краж. — Спасибо, Дэвид. П-п-простите меня, Шериф. — Он подождал с секунду, но Эмма уже направилась обратно к полицейской машине, стряхивая грязь и снег с куртки и джинсов. Погода была слишком холодной для одной лишь кожанки, но он не видел, чтобы она одевала что-то теплее перчаток и шапки, когда с океана дул холодный ветер. — Просто иди, — велел Дэвид и последовал за дочерью, схватив ее за руку, когда она открыла дверцу с водительской стороны. — Что это было? — Он украл товар. Я сделала свою работу, ты нарушил закон и отпустил его. Я тебя могу за такое уволить, знаешь ли, — пригрозила Эмма, и что-то в ее пустых зеленых глазах подсказало Дэвиду не напирать на нее по этому поводу, ибо же в ином случае она действительно может воплотить угрозу в жизнь. — Эмма, это на тебя не похоже. Что с тобой происходит в последнее время? — Думаешь, ты хорошо меня знаешь, Дэвид? Ты ничего обо мне не знаешь, ведь ты засунул меня внутрь дерева и отправил в мой персональный ад. Поэтому, отвали от меня нахер. — Малая крупица вины отозвалась в ее груди от наполнившей глаза отца боли, но бо̀льшей части ее сердца было наплевать. — Ты ведь знаешь, что можешь поговорить со мной… если хочешь, если тебе необходимо выговориться, — пытался подобрать слова Дэвид. Его дочь, двумя месяцами ранее помогавшая защищать младшего брата от Зелены, деградировала на глазах, и никто не знал причины. Она практически разорвала все связи с Руби и Белль, лишь изредка виделась с ними; брала дополнительные смены на работе, несмотря на то, что полицейскому департаменту увеличили фонд заработной платы. Эмма отдернула руку от не крепкой хватки отца, впившись в него взглядом, пока молча садилась за руль патрульной машины. Дорога до участка прошла в напряженном молчании, лишь сердце Эммы гулко стучало у нее в ушах. Как она должна жить в этой временной линии, не получив завершения в предыдущей? Проклятие лишь создавало новые миры, но не возвращало к жизни мертвых. Верно? Что означало, где-то в запутанной магической вселенной, Руби пришлось самостоятельно справляться с потерей Реджины и Белль. Мог ли временной портал обратить время вспять и после ее перемещения обратно в настоящее время все остались живы в альтернативном мире? Что если проклятие ничего не изменило, а лишь вернуло ее обратно сюда? Что произошло с Мейсоном в случае, если Руби решила стать камикадзе и убила себя после смерти Белль? Получается, Реджина пожертвовала собой напрасно? И никто так и не узнает, что она умерла героем? Ради них. Она умерла ради них. — Она умерла ради меня, — прошептала Эмма слишком тихо, что даже она не смогла расслышать собственных слов. В участке все выглядело по-прежнему, но после возвращения ей стало здесь не место. Все осталось прежним, кроме нее самой. Даже Крюк похоже смог заглушить свои воспоминания о другой временной линии. — Эмма, мы с твоей матерью считаем, что у тебя депрессия, — голос Дэвида вырвал ее из циклических мыслей, роившихся в ее голове в часы бодрствования. — Рада за вас. — Дверь ее кабинета захлопнулась, поставив, таким образом, на разговоре точку. Жалюзи она закрыла еще несколько недель назад, с тех самых пор защищавшие ее от обеспокоенных и любящих взглядов отца. Потертое кресло словило вес ее уставшего тела. Содержимое бутылочки, которую Эмма достала из нижнего ящика стола, дополнило ее остывший кофе, оставленный на столе, пока она искала таблетки от кашля, помогающие скрыть запах алкоголя. Виски слегка обожгло горло и успокоило мысли, после второго сделанного глотка холодного алкогольного кофе, она достала телефон. — Эмма? — прозвучал удивленный голос с акцентом в трубке. Неужели она так долго не разговаривала с Белль? — Ты нашла что-нибудь о том заклинании? — отрезала Эмма. Ей очень хотелось повесить трубку, забыть о заклинании, забыть об альтернативном мире. Разве она когда-нибудь сможет вернуться к своей прошлой жизни здесь? Как она сможет забыть Реджину? Зажав телефон между плечом и щекой, она тыльной стороной ладони провела по мокрым глазам. Звучавший с акцентом голос Белль пробился сквозь боль. — Прости, но я не нашла ничего нового. Почему для тебя это так важно? Мы одолели Зелену прежде, чем она успела открыть портал. — Белль повторила, заданный уже тысячу раз до этого, вопрос. Возможно, если бы она сказала правду, Белль искала бы тщательнее, задавала бы вопросы, на которые ранее не знала, что надо искать ответы. Она хотела помочь, хотела доказать, что может быть полезной — даже в этой временной линии она восстанавливалась от прошлой прожитой жизни, будучи переданной из рук в руки, как некий предмет торговли. Она ведь, мать его, человек, а не какая-нибудь вещь. Так же как Эмма была кем-то большим, чем просто символом спасения в том альтернативном мире. Белль бы поняла ее жажду возвратиться в то время, чтобы снова ощутить свою пригодность. Тысячу слов хотели сорваться с языка, но застревали в горле. Ей нужно поделиться с кем-то своим секретом прежде, чем он ее убьет. — Я просто хочу убедиться, что такое не повторится. — Разве это ее голос? Этот измученный, севший звук? — Эмма? — Мне нужно идти. — Она завершила звонок и уставилась на имя Белль на устройстве, пока экран не погас. В другой временной линии она использовала телефон лишь для связи с Руби. Больше не для чего было его использовать. Какими бы запутанными события ни были, в альтернативном мире все было проще. Она действительно чувствовала, что живет ради чего-то, ради кого-то. У нее было предназначение, и не только как избранницы Реджины. Жители города уважали ее из-за ее поступков, а не потому что ее все знали как их Спасительницу. Там она сильно повлияла на ход событий, но тут… — Шериф? — окликнул ее этот глубокий, хриплый голос, когда дверь ее кабинета распахнулась. —Реджина, — не успев подумать, вымолвила Эмма и подскочила. Стул въехал в стену, и приправленный виски кофе пролился на файлы и отчеты, за которыми, наверняка, пришла мадам мэр. — Привет. — На столь странное поведение Эммы, Дэвид выглянул из-за плеча Реджины. Даже через бетонную стену, перемена в голосе дочери явно улавливалась. Мэр закатила глаза и взяла рулон бумажных салфеток, стоявший за кофеваркой возле входа в кабинет. — Вы младенец, заточенный в тело взрослой женщины, — пробурчала она, оторвала парочку салфеток от рулона и передала их неуклюжему Шерифу. — Ты не платишь мне за чистый вид, — пошутила Эмма. Она хотела хотя бы немного вывести из себя мать своего ребенка. Напротив стола, темные глаза Реджины сузились, рука застыла над учиненным беспорядком. — Не знала, что мне стоит его внести к требованиям к работе. С тех пор, как Вы заняли должность Шерифа, я заполнила столько коричневых, от пролитого кофе, бумаг, что практически уверилась, что все еще живу в Зачарованном Лесу и снова использую пергамент. Эмма положила бумажные полотенца на мокрый стол, рука оказалась настолько близко с рукой Реджины, что они соприкасались мизинчиками. С недавних пор, она стала это делать: едва заметно и довольно невинно прикасаться к мэру. Если Реджина и заметила, то не возражала, в ином случае, к этому времени она уже определенно бы высказала свое неодобрение. Подавшись вперед, зеленые глаза встретились с карими. В глазах колдуньи читалось замешательство, в точности, как и в другой временной линии, когда Реджина не понимала эмоций, скрытых за той или иной ситуацией. Обе женщины были одним и тем же человеком, но эта версия Реджины создала 28 лет спокойствия, во время которых смогла исцелиться от ран, нанесенных ей ее матерью. Она научилась совладать с эмоциями, но все еще испытывала трудности в их прочтении не воздействуя на них. Огонь зажегся в изумрудно-зеленых глазах; буря такая же внезапная и неистовая как ураган. Если она сейчас поцелует Реджину, мэр, скорее всего, ответит на поцелуй. Возможно даже поверит словам Эммы, если та расскажет все тайны, которыми они делились друг с другом: встретят ли ее с распростертыми объятиями либо же отвергнут из-за того бардака, который они сотворили из своих отношений в этой временной линии, борясь за Генри. Если она поцелует ее, вернутся ли воспоминания: воспоминания о них, продолжающие жить лишь в сознании Эммы? Моргнув, Эмма рассеяла чары, переместила взгляд на их соприкасающиеся мизинцы, покоившиеся поверх мокрых бумажных полотенец, пропахших алкоголем. Если Реджина вспомнит об их отношениях, она так же вспомнит и об убийстве собственной матери и о грандиозной многолетней промывке мозгов от Коры. Она вспомнит о том, как пытала Эмму, закованную в магической паутине в изоляционной комнате. Вспомнит о терзающем одиночестве, и о матери, ежедневно шепчущей ей на ухо о том, что она не достойна любви. Реджина выпрямила спину и подняла руку, чтобы посмотреть на серебряные часы на своем запястье. — Можешь завтра принести их мне домой перед ужином. Генри чувствует себя обделенным вниманием и желает поужинать вместе с нами. Эмма усмехнулась. Она вывела ее из себя, но Реджина предпочла отмалчиваться. Может ли вообще эта Реджина ее полюбить? — Я приду. — Конечно, придешь. И не забудь отчеты. — Реджина развернулась на носках сапог. — Погоди, куда ты идешь так рано? — Эмма обошла стол. — Уже пять часов вечера, Шериф, что означает, я иду не на работу, — вспылила мадам мэр, скрестивши руки на груди и повернувшись лицом к матери ее сына. — Да, но ты никогда не уходишь раньше шести. — Эмма сунула большие пальцы в задние карманы джинсов, чувствуя себя неловко снова приковав к себе все внимание Реджины. — Мы с Робином собираемся поужинать, если тебе необходимо знать каждую мельчайшую подробность моей жизни. Генри проведет это время в кафе «У бабушки» с Мисс Френч и Мисс Лукас, если у тебя появится желание провести с ним время. — Почему ты не попросила меня побыть с ним? — Возможно, если бы ты потревожилась ему перезвонить ранее на этой неделе, мы бы пришли к такому соглашению. — Черт, я забыла. Я собиралась… — Я не знаю в чем ваша проблема в последнее время, Мисс Свон, но если вы хотите быть матерью моего сына — тогда будьте его матерью. Вы не можете появляться и исчезать из его жизни, когда вам заблагорассудится. Вы причиняете ему боль — и прекратите это делать немедленно, в ином случае, этой договоренности, которую мы столь любезно с вами придерживаемся, придет конец. Я ясно выразилась? — Реджина, прости мою отвлеченность. Просто… — это была не ее Реджина. Ну, она была Реджиной, но не ее Реджиной. — Ужин. В шесть часов, — отрезала мадам мэр. — Не опаздывайте, и постарайтесь прийти трезвой. — Колючие карамельные глаза переместились на учиненный бардак на столе, а после встретились взглядом с изумрудно-зелеными глазами Спасительницы. — Я не опоздаю, — пообещала Эмма. Реджина прищурившись, смотрела на нее довольно долгое время, но больше не произнесла ни слова, после чего развернулась на носках своих кожаных сапог и вышла из участка. Дэвид набрал побольше воздуха в легкие, собираясь заговорить. — Помолчи, Дэвид. — И во второй раз за последний час, Эмма завершила разговор с отцом, хлопнув дверью.