Emerald Storm

Песня: Memories — Within Temptation Эмма снова вздрогнула, но в этот раз дрожь пронзила все ее тело. Она вновь наблюдала за смеющимся Генри через частично задернутые жалюзи у входа в закусочную. Крупицы взбитых сливок с верхушки какао прилипли в уголке его рта, но он не замечал ничего, вовсю улыбался Белль, которая рассказывала ему одну из своих историй. С его лица исчезли линии от пережитых невзгод и грусть, что отпечатались на лице Мейсона. Теперь она знала, что отдать сына на усыновление было ее лучшим принятым решением, хоть и убедилась, что сделанный выбор будет грызть ее до скончания дней, но она хотя бы смогла уберечь невинность сына и, как оказалось, сберечь себя от медленной смерти от наркотиков и проституции. Содрогнувшись от холода, Свон отвернулась от счастливой сцены. Широкими шагами Эмма добралась до своей квартиры настолько быстро, насколько негнущиеся суставы ног могли ей позволить. Она хотела зайти внутрь закусочной, хотела провести время с сыном и друзьями, но также она хотела выпить и забыть, что любит и другие их версии. Но она никогда не забудет. Если она их забудет — это будет означать, что она забыла и Королеву. А Свон до сих пор ощущает фантомные боли и тоску, ни за что не желая отпускать горькие чувства. Некоторым людям за всю их жизнь не посчастливилось испытать столь сильную любовь, а она ее нашла и испытала. Одиночество холодной пустой кровати едва не заставила ее возжелать забыть все разом. Чем дольше она ворочалась и металась по кровати, тем сильнее возрастало желание забыть. Стоило бы опрокинуть в себя еще парочку шотов, напиться до той степени, когда все ее чувства онемеют. — Я люблю тебя. Кровать прогнулась под весом Реджины, усевшейся позади Эммы и прижавшейся ладонью к ее ребрам. Эмма прикрыла веки, горящие капли скользнули на кончик носа. Она давно легла спать, но этой ночью никакое число алкоголя не помогло бы ей уснуть. День выдался паршивым. Тот малой не заслужил такого обращения, словно был каким-то уличным бандитом. А Дэвид выказал свое беспокойство, потому что любил ее. Они все любили ее, но никто из них не был в состоянии ей помочь. — Эмма, дорогая, поговори со мной, — прошептала Реджина ей на ухо. Влажные губы коснулись ушной раковины, вызвав табун мурашек, пробежавших по позвоночнику. — Я не могу сегодня, — выдавила Эмма иллюзии Реджины. Пряный аромат виски последовал за отчаянной мольбой. Она надеялась, что Реджина не учует его. Безумие данной мысли внесло крохотный голос здравомыслия на задворки разума. Она потеряла контроль, свихнулась окончательно. — Я не понимаю, Эмма. Пожалуйста, помоги мне понять, чтобы я могла тебе помочь.— Ее разум с легкостью воссоздал нужные слова. Королева столь часто пыталась понять ее эмоции, реакцию, доброту. — Реджина, не сегодня. Я завтра встречаюсь с Генри. Я больше так не могу. Ты мертва. Все из той временной линии мертвы. Я видела как ты умирала. Я видела как умирает Белль, — с твердостью произнесла Эмма. В попытке убедить Реджину, где-то глубоко в себе она знала, что на самом деле, пыталась убедить себя, свое подсознание. Реджина не прикасалась к ней с того момента, как раздавила собственное сердце. Реджина прижалась поцелуем к ее плечу. — Я здесь, милая. Эмма кивнула, но все ее тело осталось неподвижным. Она никогда не оборачивалась. Если она обернется, ее Реджина исчезнет. — Я люблю тебя. — Знаю, — прошептала Королева. — Засыпай. Я не отпущу. — Она крепко прижала ладонь к груди Эммы, обвивая Спасительницу в объятии, которого она никогда не сможет ощутить вновь. — Ты должна была позволить мне умереть, Реджина, — от горя и сожаления ее голос надломился и еще больше слез упало на кончик носа. — Я не смогла, — прошептала Королева и уткнулась носом в ушко. — Не после того, как узнала, каково это любить тебя, любить в принципе. Ты восстановишься, Эмма. Если бы я тебя потеряла, то снова превратилась бы в монстра, и тот мир, за который ты боролась, был бы навеки потерян в наложенном нами проклятии. — Но Спасительница ведь я. — Шш. — еще один поцелуй был оставлен на плече. — Засыпай, Эмма. — Ты останешься до утра? — Ты ведь знаешь, что не смогу, — отозвалась Реджина таким же печальным тоном, как горе, таившееся в сердце Эммы. — Солги мне, — взмолила Спасительница. — Засыпай, Эмма. Я буду здесь, когда ты проснешься. Ее, конечно, не было. Эмма знала, что она не может остаться. Отдохнувший после сна и усталости мозг, с которым она боролось из последних сил, никогда не находил наутро Реджину рядом. Подчас, ей удавалось продержаться несколько дней без необходимости слышать родной голос и вдыхать телесный запах неизменно исходивший от возлюбленной. Но, два или три дня в неделю, она позволяла себе забыться. Она позволяла разуму притвориться. Она пыталась бороться, потому как иллюзия запутывала ее теперешнюю действительность. Разум путал Реджину, которую она желала с Реджиной, которая была ни слухом ни духом про то, насколько сильной была их любовь. Она путала измученную женщину с женщиной, которая сейчас улыбалась больше, чем хмурилась. Она путала женщину, которая любила ее с женщиной, которая любила Робина Гуда. Она выискивала ту искру в ее глазах, ту незыблемую, нерушимую силу Настоящей Любви, которую она видела в глазах Королевы. Она хотела, чтобы эта Реджина смотрела так на Робина. Но когда она смотрела на него так, как Реджина смотрела на нее в сокровенные моменты, вся ее надежда испарялась. Она может быть и нашла бы для себя успокоение, увидев хотя бы раз как Реджина смотрит на него такими глазами. Да, она видела нежность и заботу, но не Настоящую Любовь. Он, однако, делал Реджину счастливой, да и Генри довольно хорошо к нему относился. Робин из другой реальности определенно не имел сердца. Ко всему прочему, она ни разу не видела Роналда в той реальности, возможно Робин обозлился на весь мир из-за смерти обоих близких ему людей: сына и жены. Как бы то ни было, теперешний Робин был явно не тем человеком, перерезавшим горло Белль и разрушившим все их шансы на победу в войне против Румпельштильцхена. Ведь он отличался от того, правда? Она сводила себя с ума всевозможными теориями, но правда продолжала ускользать, скорее всего она до конца жизни ничего так и не узнает наверняка. Эмма подставила кофейник и уставилась на капающую коричневую жидкость. Она ведь даже не хотела кофе, если говорить откровенно, но старые привычки предрешали ее нынешние действия после возвращения. Привычки позволяли оставаться собранной и выполнять возложенные на нее обязанности. Никто не справился бы с тем, что она пережила, так ведь? Даже Спасительница не смогла бы. Ее пытали, она едва не умерла, узнала тайны, которые могут разрушить даже эту реальность. Ей необходимо время. Время и отрешенность облегчат ее боль, она знала по опыту. Сможет ли время стереть единственное время и место, где она по-настоящему была счастлива за все ее жалкое существование? Сможет ли отрешенность от близких людей стереть истинную принадлежность к тому месту, где она была той, кем хотела быть без каких-либо общественных ожиданий? Бурные зеленые глаза осмотрели пустую квартиру. Дэвид с Мэри-Маргарет съехали вскоре после рождения Нила. Она наслаждалась одиночеством и больше не чувствовала нужды лежать абсолютно неподвижно, в то время как иллюзия Реджины нашептывала тихонько ей на ухо слова и пела. Эмма знала, что она лишь слышит отголоски своей мертвой возлюбленной, но если бы она ответила ей, родители определенно услышали бы ее. Они едва находили время на сон в те последние недели в квартире, ее братец-малыш всю ночь кричал, требуя материнскую грудь. Все эти крики, успокаивание ребенка и пение делало ее неизменное похмелье просто невыносимым. Тихий стук в дверь прервал ее цикличные мысли, и Эмма закатила глаза. — Уходите, — пробормотала она, не достаточно громко, чтобы человек по ту сторону двери ее услышал. — Нет, — отозвался сквозь деревянную дверь голос Руби. Чертовы волки и их супер-слух. — Почему ты тарабанишь в мою дверь в такую рань? — проворчала Эмма, все еще не сдвинувшись с места, так и осталась стоять возле кофейника. Металл пошкребся об металл, и только потом замок провернулся, щёлкнул и наконец открылся. Дверь распахнулась, но Руби осталась стоять по другую сторону. — Уже десять утра, — уведомила она ворчливого шерифа. — Зачем ты здесь? — раздражительно бросила Эмма, все ещё полностью не поворачиваясь лицом к ней, избегая встречаться с ней взглядом. — Белль рассказала, что ты звонила ей вчера, и судя по голосу была сильно расстроена. Я беспокоюсь за тебя, Эмма. Мы все беспокоимся, — поведала Руби, и когда подруга не начала орать или бросаться в нее предметами, наконец, переступила порог. Закрыла дверь, прислонилась к ней и стала изучать сгорбленные плечи и исхудавшую фигуру когда-то энергичной девушки, вернувшей надежду обратно в их жизни. — Ты не ешь, круги под твоими глазами говорят о том, что ты и не спишь. Последние месяцы я не находилась рядом с тобой, но вонь виски могу учуять и на расстоянии, поэтому я знаю, что люди начали замечать, что их Шериф и Спасительница по совместительству стала подхалтуривать в роли местной пьянчуги. — Людям не стоит совать нос в чужие дела, — пробурчала Эмма, продолжая завороженно наблюдать за капающей струйкой кофе. — Эмма. — Что-то в интонации волчицы сумело огорошить Свон. Что-то внутри нее — щемящее и нуждающее чувство, откопало частичку той, кем она была раньше, Эмма обернулась и встретилась взглядом с большими, шоколадными, блестящими от непролитых слез глазами. — Эмма, что-то назревает с той ночи в закусочной, когда ты ударила Голда. Если не хочешь об этом говорить, это ничего, просто не отталкивай меня. Ее схожесть с Реджиной была явной. Теперь Эмма это видела, теперь она подмечала все. Тонкий утонченный нос и темные карие глаза: у Руби более невинные, чем у Реджины, и если их тайна каким-то образом выйдет наружу в этой временной линии, любой увидит родство… даже миссис Джинджер с ее огромными круглыми очками на носу. Особенно выдавали волосы. Руби обладала такими же шелковыми и изыскаными волосами, как и Реджина. Эмма не удержалась и прикоснулась к ним. Руби стояла абсолютно неподвижно, не считая образовавшихся морщинок на лбу. Неспокойные зеленые глаза прикрылись, стирая с видимости лицо Руби и оставляя лишь мягкие пряди, скользившие сквозь пальцы. Живот скрутило. Острая боль сжала грудную клетку, а приглушенный всхлип застрял в горле. Горе, столь хорошо запрятанное, вырывалось наружу — словно неумолимый голод, незнающий насыщения. Нежная мягкая рука коснулась ее запястья, когда слеза все же опустилась на щеку. Покрасневшие зеленые глаза распахнулись, но встретившиеся с ними карие были слишком темными, оттенок не совпадал. Что помогло распознать человека, прикоснувшегося к ней. На глаза Руби тоже навернулись слезы, она ощущала боль подруги, несмотря на то, что не знала ее причину. — Эмма, поговори со… — Не надо, — взмолила она, ее хрипловатый надломленный голос заполнил все ограниченное пространство между ними вполне осязаемым горем. — Пожалуйста, не допытывайся что не так, Руби. — Почему? — едва слышно прошептала волчица, боясь разрушить чары, на мгновение вернувшие ее прежнюю подругу. — Потому что я все расскажу тебе, — правдиво ответила Эмма. Еще одна слеза скатилась по ее лицу, но ни одна из них не двинулась с места, чтобы ее вытереть. Воспоминание, опухшего от яда химеры лица Руби, яркой вспышкой вспыхнуло перед глазам Эммы, и она поспешно прикрыла веки. Если она соединит две временные линии вместе, Руби вспомнит всю ту боль, свое предсмертное состояние, предательство мужа и приближенных, самых близких друзей. Почувствует кровь Белль на своих руках, пока любовь ее жизни будет умирать в ее объятиях. Это чистой воды эгоизм со стороны Эммы, хотеть, чтобы они вспомнили, но она также чувствовала себя эгоистично огораживая их всей от себя самой, когда они не имели ни малейшего понятия о том, что она пережила. — Позавтракаешь со мной? — спросила Эмма, прекращая поток мыслей. — Разговаривать я не хочу. Просто… просто хочу позавтракать не в одиночестве. — Она соскучилась по этому — проводить время с семьей за приемами пищи, даже учитывая вероломную Кору, вечно присутствующую за столом в другой реальности. Руби кивнула. — Ладно, значит бекон с яйцами в тишине. Эмма фыкнула, губы едва не растянулись в усмешку. Руби усадила ее на стул, после чего разлила кофе по чашкам. Эмма наблюдала за ее передвижениями на знакомой для нее кухне. Волчица неотрывно следила за беконом, который поджаривался и скворчал на сковороде, намеренно стоя спиной к Спасительнице. Разложила готовую еду по тарелкам, поставила их на стол перед Эммой, удерживая взгляд на еде, оставаясь верной своему слову сохранить молчание. — Я могу задать вопрос? Не про то, что происходит, — быстро поправила себя Руби и потянулась, чтобы прикоснуться к кисти Эммы, но остановилась, и вместо этого обхватила край стола. — Ну или про то, но не совсем. — Робкая улыбка озарила ее лицо, неуверенность сквозила во взгляде, нижнюю губу она зажала между зубами. — Давай, спрашивай. — Дав свое разрешение Эмма резко вонзила зубцы вилки в яичный желток. Руби поморщилась от звука металла, царапающего фарфор. — Ты меня избегаешь, потому что не хочешь говорить? И если пообещаю не спрашивать, ты перестанешь меня избегать? Знаю, технически это два вопроса, но они связаны. Эмма глубоко вздохнула и посмотрела в глаза своей лучшей подруги. — Я не могу об этом говорить. Я не хочу об этом говорить. А насчет твоего последнего вопроса, если честно я не знаю. Я пытаюсь понять, как жить дальше. И меня достали люди, спрашивающие хочу ли я поговорить об этом. Руби провела соединенными большим и указательным пальцами вдоль губ, демонстрируя жест застегнутой на замок молнии. — Больше никаких вопросов от меня и от Белль. Знаешь, если захочешь провести время в компании друзей. Даже говорить не нужно будет. Можешь просто сидеть и втыкать в телевизор, к примеру. Эмма лишь кивнула, опуская опухшие зеленые глаза вновь в свою тарелку с едой, но аппетит напрочь пропал. Она хотела двигаться дальше — и возобновить дружбу с Руби и Белль звучало как отличное начало пути. Они не попросят ее быть их Спасительницей либо же принцессой, Эммы для них будет вполне достаточно, лишь сломленная женщина, которая уютно вписывается в дружбу с двумя другими сломанными женщинами. — Могу я задать тебе вопрос? Руби как раз поднесла чашку с кофе к губам, поэтому лишь пожала плечами. — Конечно, — и после прощебетала в кружку. — Как думаешь, все было бы иначе, если Реджина росла бы с сестрой? — Эмма наблюдала как чашка в руке волчицы застыла, всего буквально на микросекунду и как кожа вокруг ее глаз напряглась. Эта версия Руби знала про свою родословную. Волчица аккуратно поставила кружку на стол, контролируя свои движения особенно тщательно, что было единственным проявлением того, что Эмме удалось ее обескуражить. Руби втянула воздух через рот и вздрогнула. — Сестрой вроде Зелены? Небось, все было бы еще запущеннее. — А что если сестра была бы младшей. Та, кого бы Реджина учила кататься на лошади и заплетала бы волосы. Обычные занятия, не связанные с магией, — надавила Эмма, Руби же усиленно кусала губы и взгляд ее метался по комнате, отказываясь встречаться с взглядом шерифа. — Вроде сестры, которой она могла бы довериться во всем и которая всегда была бы на ее стороне, ты имеешь в виду? — Эмма кивнула и откусила от ломтика бекона, прикидывая в уме все возможные варианты ответов Руби. — Наверное, все сложилось бы по другому, но что толку гадать об этом сейчас? Мы в Сторибруке, война окончена, да и Реджина больше не злая, поэтому… — Она передернула плечом одной руки и потыкала яйцо, держа вилку в другой. Руби все еще испытывала угрызения совести за то, что «отвернулась» от Реджины в этой временной линии. — Ясно, — ответила Эмма, не став развивать эту тему. Они ели в тишине. Шериф давилась едой, запивая каждый кусочек кофе. После возвращения из другой реальности, голода она не испытывала. А она скучала по нему, по тому как они шутили с Руби, уплетая бургеры, в то время как Белль бранила их обеих за манеры, изящно пережевывая каждый кусочек куриной грудки или салата. Члены королевского общества особо зацикливались на еде, Реджина уж точно, в обеих временных линиях. Эмма гадала, пропускает ли Реджина приемы пищи сейчас, наверное да, ведь в этом мире она больше не держит прислугу. Опечаленные изумрудные глаза встретились с глазами Руби, интенсивно изучающими ее, может она ждала оценки ее готовки. — Еда вкусная, — промурчала Эмма, выжидая пока волчица вновь не обретет уверенность в себе, и когда уязвимость подруги испарилась, взгляд Эммы вновь упал на желтую массу, размазанную практически по всей поверхности тарелки. Это не был королевский завтрак, но, по крайней мере, она была не одна.