Heathers

Утро поприветствовало Элайзу слабой головной болью, солнечными бликами, пляшущими на ковре, и криками Анжелики с первого этажа. Кажется, она кричала на Пегги, а та не отставала в попытке словесно дать сдачи. Честно говоря, Элайзе было лень думать об этом — она только открыла глаза. Вообще, Анжелика всегда была очень громкой, так что Элайзу едва ли волновали её вопли по утрам до тех пор, пока они не были направлены на неё лично. Да и вообще, сестра почти никогда на неё не ругалась — в отличии от остальных несчастных Элайзе повезло родиться её сестрой. В голове моментально всплывал случай, как однажды Скайлер-старшая дала пощёчину парню, пришедшему к ней на свидание, за то, что тот как-то сильно оскорбил официантку, которая принесла им сэндвичи. Или когда Анжелика, заступаясь, кстати, за Элайзу, буквально врезала по носу Чарльзу Ли, когда им обоим было всего десять, и Ли дразнил её круглолицым колобком. Анжелика тогда только дала ей слабый подзатыльник и усталым голосом сказала: — Я же не всегда буду рядом, Лиззи. Элайза это прекрасно понимала, и тогда, и сейчас. Но почему-то она никогда не чувствовала себя такой же сильной и смелой, как сестра. Она не лезла на мальчишек с кулаками, если они обижали её; она не перекрикивала учителя, если была с ним не согласна; она даже не рассказала отцу про Марию, боясь услышать ужас или отвращение в его словах. Пускай папу она очень сильно любила. Она и Марию очень сильно любила, наверное. Каждый раз, прокручивая в голове самые счастливые моменты, которые ей случалось пережить, в них так и ли иначе была Мария; были мысли о ней, были сны и даже немного фантазий, когда Лиззи стала старше. Но как бы то ни было, везде была именно она, Мария. Думая о том, что сейчас у них могло бы что-то получиться, Элайзе становилось очень больно, но она никому не позволяла этого в себе увидеть; даже Алексу. Весь вчерашний вечер, начиная с ухода Гамильтона, Элайза больше его не видела. Вечеринка и так выдалась слишком насыщенной, чтобы сразу звонить Алексу, едва она оказалась дома, так что Элайза, здраво рассудив, что после произошедшего, Гамильтону понадобится немного личного пространства, не стала его беспокоить. Да и тем более… Мария тоже служила довольно веским отвлекающим обстоятельством. После произошедшего Рейнольдс почти ни на минуту не отходила от Томаса Джефферсона и остальных Хезерс. Элайза внезапно, но очень явственно ощутила себя лишней на этой вечеринке, когда Мария прошла мимо неё, даже не подняв взгляда. Не удивительно, что Лиззи по первому же зову сестры вместе с ней уехала домой. Джефферсон же вёл себя так, как и всегда, надменно и безупречно; никто не мог сказать, что произошло между ним и Алексом, но было ясно, что в понедельник ничем хорошим для Гамильтона это не закончится. Элайза переживала за него. Сплюнув зубную пасту в раковину, она подняла взгляд на зеркало, висевшее над умывальником, и на секунду испугалась, увидев перед собой уставшие болотно-зелёные глаза, окруженные тёмными синяками и погнутой оправой старых очков. — Надеюсь, Алекс, у тебя всё в порядке… — Пегги начала ломиться в дверь ванной быстрее, чем Элайза успела об этом подумать. … — Ох, так значит ты не только сын шлюхи? — голос отдавался в голове тысячей одновременно шипящих змей, вызывая невероятное желание закричать или зареветь — что вам больше нравится. Алекс глядел на Томаса, абсолютно шокированный его внезапным появлением прямо перед собой. Позади Джефферсона маячили Бёрр и Мэдисон, а ещё дальше виднелась огромная толпа безликих фигур, которая, похоже, представляла собой, не много не мало, всю школу. И они все смотрели прямо на него. И смеялись. — Что ты здесь делаешь? — выдавил из себя Алекс, на что Томас только улыбнулся ещё шире. Ещё злее. — Я словно кислород. Я везде, — внезапно Джефферсон перевёл взгляд на лежащего рядом с Алексом Джона, всё ещё обнажённого и такого спокойного, что невольно напрашивались мысли о трупе. — Ты серьёзно, Александр? Трахаться с этим кудрявым психопатом в дешёвом пальто? Ты даже не представляешь, на что ты напросился. Все твои детские лопотания до этого я игнорировал, очевидно, по доброте душевной, но теперь… Теперь у меня наконец появилась отменная возможность ткнуть тебя носом туда, где тебе самое место. И, думаю, не стоит объяснять, что это была исключительно твоя вина. Голова затрещала по швам; толпа позади Хезерс разразилась тяжёлым, постепенно нарастающим в своей угрозе смехом. Подступала паника. Сердце сжалось в груди, Алекс почувствовал, как холодный кусок льда скользнул по горлу вниз, мешая дышать. — Почему? — прохрипел он, отчаянно глядя на Томаса. — Почему ты так хочешь меня уничтожить? Лицо Джефферсона приняло на мгновение искренне удивлённое выражение, лишь за тем, чтобы вновь смениться улыбкой, полной яда и презрения. — Потому что могу, — просто ответил он, пожав плечами. — В конце концов, чего можно было ожидать от такого неудачника, как Александр Гамильтон? Толпа позади вновь разразилась хохотом, на этот раз ещё более громким и ещё более угрожающим. Алекс внезапно ощутил, как каждую кость в его теле сминают невидимые тиски, превращая всё его тело в одно сплошное ничего. Он закричал, почему-то надеясь, что что-то произойдёт, что кто-то из них одумается и поможет ему. Но ничего не происходило. Алекс умирал от боли. А они всё смеялись, смеялись, смеялись, смеялись… — Алекс! Александр распахнул глаза, тут же ловя взглядом склонившегося над ним Джона, трясшего его за плечи. Тело бил озноб, хотя Гамильтон чувствовал, как несколько капелек пота только что скатились по его лбу. — Это был просто дурной сон, — сказал Джон, но Алекс ему не поверил. Он дёрнулся, садясь на постели, тут же болезненно охнув от неприятного ощущения, тянущего внизу спины. Джон подался вперёд, успокаивающе кладя руки на его ладони. — Всё в порядке, — повторил он спокойно и мягко, улыбнувшись. — Тебе нужно в душ. — Мне нужно извиниться перед Томасом, — улыбка Джона мгновенно угасла. — С чего вдруг? Вчера тебе, кажется, было вполне очевидно, что Томаса стоит послать туда, где ты сам уже побывал сегодня ночью. Алекс почувствовал, что краснеет, а Джон улыбнулся, на этот раз гораздо более открыто и широко. Гамильтон вздохнул, опуская плечи, точно провинившийся мальчишка. — Я ошибся. Я не могу противостоять Джефферсону. Максимум — это харкнуть в его кружку с апохмелом, чтобы свершить мою маленькую месть за то, какая же он всё-таки тварь. — Если он такая тварь, то зачем он тебе вообще нужен? — Ты не понимаешь, — Алекс устало потёр ладонями лицо. — Без них я… Я никто. Я был никем и я останусь никем, а может быть будет даже хуже. Я знаю, на что способны Хезерс: я, как никак, сам вроде бы ещё один из них. Поэтому лучше я извинюсь сейчас, чтобы потом не жалеть ещё сильнее. Плюс, я не хочу, чтобы в наших разборках пострадал ещё и ты. — Пострадал? — Джон произнёс это как-то разочарованно и грустно, так что Алекс внезапно ощутил потребность в пояснении. — Эй, — он наклонился к Лоуренсу и влажно поцеловал. — О том, что произошло сегодня ночью, я точно жалеть не намерен. К удовольствию Гамильтона, фраза, кажется, произвела на Джона нужное впечатление — он сам подался за очередным поцелуем, после чего промурчал в его ухо так, что Алекс даже не подумал отказывать: — Ещё один раунд в душе, и я иду с тобой. Тебе понадобится поддержка. … Дом Томаса Джефферсона по внешнему и внутреннему строению, по мнению Алекса, вполне соответствовал статусу человека, чей отец мог позволить себе раз в полгода летать по столицам стран Европы и спокойно заводить речь об обучении где-нибудь этак во Франции. Александр никогда бы не признался, но глубоко в душе, на самом примитивном уровне сознания он завидовал материальному положению Томаса. Конечно, Джордж тоже не был беден, но сколько бы он не твердил, что может позволить Алексу хороший колледж, Гамильтон не переставал ощущать себя бедняком. Он и так уже чувствовал, что по гроб жизни обязан Вашингтону за то, что тот в принципе приютил его, когда казалось, что ему больше не к кому обратиться вообще. Ещё тогда, будучи мальчишкой, Алекс чувствовал, что он обязан отплатить Джорджу. И если не идеальными результатами и минимум десятком писем от принявших его вузов, тогда чем же ещё? — Думаешь, он дома? — с недоверием фыркнул Джон, пока Гамильтон трясущимися руками отпирал заднюю дверь. — И какого чёрта у тебя его ключи? — Ключи есть у каждого из Хезерс, — почему-то шёпотом ответил Алекс. — Очередной бзик Джефферсона, забей. И да, учитывая, как сильно он вчера напился, что снизошёл до рукоприкладства в мою сторону и примитивных оскорблений Элайзы… Ему сегодня явно не до выходов в свет. — Вы подрались? — уточнил Джон, на что Гамильтон ответил обречённым кивком. — Слушай, это может быть грубо, ты скажи… Но ты и эта Элайза, вы?.. — Ох, Джон, я был о тебе лучшего мнения, — Александр усмехнулся, тут же едва сдержавшись, чтобы отвесить себе подзатыльник. Он звучал почти так же надменно, как Томас. Стушевашвись, Алекс договорил: — Мы пытались, честно. Многие говорили, что мы были бы идеальной парой, раз мы вместе выросли и бла-бла-бла… Но, на самом деле, нет. Мы пробовали, у нас не получилось; и мы пришли к выводу, что мы просто супер-крутые друзья. Вот и всё. Джон очевидно расслабился и, наклонившись к Гамильтону, который всё ещё воевал с замком, прошептал: — Я чертовски ревнивый. Предупреждаю сразу. Тебе надо было раз десять подумать, прежде чем залезать в моё окно. От мочки уха до самых кончиков пальцев прокатилась сладкая волна дрожи, Алекс сглотнул, наконец толкнув входную дверь. … — ТОМАС! Александр прислушался, ступая вперёд. Неужели его реально нет? — ТОМА-АС! Откуда-то со второго этажа раздались сдавленные ругательства, и, кажется, прозвучала слабая попытка приказать Магдалине атаковать, но в итоге ему всё-таки ответили: — ЧТО?! — ЭТО АЛЕКСАНДР! ПРИШЁЛ ПРОСИТЬ ПРОЩЕНИЯ! К сдавленны ругательствам прибавилось довольное бормотание французского бульдога, а затем Джефферсон во вполне вежливой для человека с похмельем манере приказал Гамильтону принести ему коктейль от головной боли. — Яичный желток, — бормотал Алекс, шаря по холодильнику, судя по размерам в котором при желании можно было спрятать труп, но там почему-то лежали только овощи. — Специи, острый соус… Он чувствовал себя максимально глупо, находясь в доме, не приспособленном для людей его размера от слова «вообще», стоя на носках и пытаясь достать бутылочку соуса с верхней полки буфета. Внезапная помощь Джона, подошедшего к нему сзади, переросла во вполне себе жаркую прелюдию прямо на столешнице, когда Лоуренс опустил руки к его бёдрам, начав бессовестно и открыто постанывать, целуя шею Алекса. Гамильтон закусил губу, перед глазами всё поплыло, и ощущение было такое, что сейчас его разложат прямо в этой огромной кухне с Евро-ремонтом… — Эй, а это идея, — Джон отпустил его так же быстро, как и прильнул до этого. Александр вцепился руками в столешницу, пытаясь выровнять дыхание, пока Лоуренс вытаскивал с нижней полки буфета небольшую ярко-белую пластиковую бутылку с красным колпачком. — Средство для очистки труб, — Алекс пригляделся к этикетке. — С запахом яблока. Я не понял. — Ты же хотел отомстить? — на секунду у Джона в глазах мелькнуло адское пламя, он молниеносно вынул из буфета ещё одну кружку и с явным смаком собственных действий вылил туда жидкость светло-мятного цвета, от которой вполне ощутимо пахло яблоком. — Такое точно сбросит ему пару лишних килограммов. — Если не убьёт, — Алекс нахмурился. — Не будь мудаком. К тому же, от этой чашки химией несёт за километр. — Для таких случаев всегда есть… — Джон, продолжая всё так же непонятно — безумно — кривляться, вытащил из буфета небольшую керамическую крышку. — Да ладно тебе, Алекс! Будет весело! — Во имя всех святых и Че Гевары, Джон! — возмутился Алекс. Восклицание подействовало: Лоуренс сник, опустив голову, моментально став похожим на побитого жизнью щеночка пуделя. Гамильтон вздохнул, запуская руку ему в волосы. Джон поднял на него взгляд, и что-то внутри Алекса болезненно сжалось. Он подался вперёд, и спустя минуту они снова целовались, пока рука Александра беспорядочно шарила по столешнице, пытаясь найти кружку с приготовленным апохмелом. — Алекс, ты… — окликнул было его Джон, пока тот на ватных ногах шёл к лестнице на второй этаж. — Да? — Александр довольно улыбнулся, прищурившись, и Лоуренсу ничего не оставалось, кроме как послать ему воздушный поцелуй. — Удачи. … Дремлющий, отсыпающийся после пьянки Томас Джефферсон чем-то напоминал сюрреалистичную иллюстрацию Спящей красавицы: огромная постель, окружённая разбросанными бутылками из-под вишнёвого шампанского, цветными галстуками, ярко-лиловыми толстовками и свитерами, толстыми книгами в старых переплётах, и много чем ещё; откинутое объемное одеяло, скомканное в ногах спящего, и наконец сам спящий в фиолетовой ночной рубашке в чёрный ромб***. Алекс замер, испытывая столь редкий, но отнюдь не отсутствующий у себя страх раскрыть рот. Присутствие Джона, стоящего за ним, вселяло хотя бы немного уверенности. — А-ага, Александр, — потянулся Джефферсон, морщась от очевидной в наличии головной боли. — И наш Клайд Бэрроу на подножном корму. Quelle surprise. Даже в таком состоянии Томас оставался мастером острых высказываний, чему Алекс мог только искренне восхититься. Как жаль, что сейчас даже восхищение вряд ли могло ему помочь. — Томас, — Алекс запнулся, едва ощутил ядовитый взгляд Джефферсона, направленный на него. — Вчера… Вчера мы многое наговорили друг другу и совершили вещи, о которых, я уверен, ты жалеешь сейчас так же, как и я. Так что я хочу попросить у тебя… — Вниз, — вдруг оборвал его Томас; Александр взглянул на него с недоумением. — Я хочу, чтобы ты сказал это, стоя на коленях. Прямо перед твоим… дружком. Сердце забилось в груди сильнее, Алекс ощутил тяжёлый взгляд Джона на своих плечах. Только бы не наделать глупостей… — Я хочу попросить у тебя… — Я разве выгляжу настроенным на дискуссию? — внезапно с открытой злобой выплюнул Томас, потирая висок. В тот момент Алекс был прав: Джефферсон выглядел так, будто устал быть сволочью. Медленно, удерживая крышку на кружке с коктейлем, Гамильтон опустился на колени. Судя по довольному взгляду Томаса, Джон, стоящий позади, был близок к тому, чтобы разбить ему нос. В голове шумело, всё смешивалось только в одну мысль: не делай глупостей. — Я прошу прощения, — бесцветно произнёс Алекс, протягивая вперёд кружку. Джефферсон прищурился, выхватывая её из рук Гамильтона. — Если мою голову сейчас не отпустит, — предупреждающе заметил он медленно поднимающемуся с колен Алексу. А затем откинул крышку и в два больших глотка осушил содержимое. Дальнейшие события пронеслись перед глазами Алекса так, словно кто-то нажал кнопку перемотки на кассетном проигрывателе. По телу Томаса прошла крупная судорога, он заметался по постели, хватаясь за горло и, стоит сказать, выглядел при этом так нелепо, что Гамильтон даже позволил себе улыбнуться. Пока не заметил светло-зелёную полоску жидкости, блестящую на нижней губе. — Магда…лина… — прохрипел Джефферсон, дёрнулся в сторону в последний раз, упал с кровати и… затих. Тишина оглушила, на мгновение Александр вообще потерял нить того, где находился и что происходило. Он молча смотрел на лежащего на полу Томаса, и первое, что бросалось в глаза, почему-то была ярко-жёлтая полоска трусов. — Твою мать! — внезапный голос Джона вернул Гамильтона к реальности. Ноги подогнулись, он упал рядом с Томасом, хватая его за плечо. — Не стой столбом, мать твою, звони 911! — голос сорвался, Алекс трясущимися руками коснулся шеи Джефферсона у надежде нащупать пульс. Пульса не было. — Поздновато для такого, — прошептал Джон, очевидно, заметив его реакцию. — Поздновато?.. Поздновато?! — Алекса затрясло, к горлу подкатило вязкое чувство тошноты. — Ты хоть понимаешь, я… Я убил своего лучшего друга, мать твою! — Воу-воу, — Джон вскинул руки. — И худшего врага, если мне не изменяет память. — Да какая разница?! — снова сорвался на крик Александр, резко отпрянув от лежащего рядом тела. — Господигосподигосподи. Вызывай полицию! Но что сказать полиции? Господи, они решат, что я сделал это специально. Любой футболист подтвердит, что мы с Томасом постоянно были на ножах! Такими темпами моё выпускное эссе направится не в Гарвард, а в Мэндсфилд… Господи, Джон… Джон? Алекс обернулся: Джон с остервенением шарил глазами по разбросанным на полу книгам. — Если только… — бормотал он неразборчиво. Вдруг его взгляд просиял, и он метнулся к книге, лежащей ближе всего к кровати. — Погляди на такой расклад: «О дивный новый мир» Хаксли. От паники мозг соображал до страшного быстро, Алекс вздрогнул. — О, нет. — О, да! — возразил Джон. — У тебя его ручка в волосах. И листов тут полно: чем не идеальная записка перед самоубийством? Не зря же у моего «дружка» такой талант к подделыванию почерка? Александр ощутил, как рвотный ком провалился в желудок, оставив кислый осадок во рту. Голова кружилась. — И что написать? «Дорогой дневник, мир — отстой, гормоны не действуют, со дня на день начнутся месячные»?! — Ну почему же, — спокойно пожал плечами Джон. — Можно что-нибудь более поэтичное: «Мир не справедлив к тем, кто номинально стоит во главе. Все эти годы я прятал свою нежную натуру, трахаясь с футболистами на заднем сиденье отцовской машины и нося джинсы на три размера меньше»… Алекс выдавил из себя смешок. Джон, может, и звучал цинично, но сейчас это как никогда было нужно, ведь иначе у Гамильтона началась бы грёбанная паническая атака. — Давай, Алекс, — Джон опустился рядом с ним на колени, протягивая книгу и вырванный из ежедневника лист. — Докажи мне. Ты сможешь. Александр сглотнул. То, что он делал, было совершенно неправильно. Но останавливаться также было поздно.

Дорогой мир,

Можешь ли ты поверить в то, что я способен испытывать страх? Можешь ли ты поверить в то, что за кричащей одеждой, черничной шипучкой и привычкой кричать громче всех, на самом деле скрывается кто-то другой? Кто-то, кто постоянно чествует на себе всё давление и ненависть окружающих его людей. Кто-то, кто не может быть уверен в том, что его друзья с ним искренны. Кто-то, кто постоянно сомневается в себе и собственной значимости. Кто-то, кто каждую ночь обнимает подушку и утыкается в неё, еле сдерживая слёзы. Кто-то, кто ощущает всё давление цепей мириад дней и лиц, сменяющих друг друга. Так вот, я всё это знаю. Веришь или нет, я знаю, каково это, и ты не представляешь, какую боль я испытываю день ото дня. Я бы хотел, чтобы люди запомнили меня, как лучшего человека, чем то, каким я был все эти годы. Возможно, вам стоит раздать мои вещи сиротам? Меня всегда привлекала такая идея. Правда в том, что я сам ощущал себя сиротой, ибо мне было не к кому повернуться и не в ком было найти утешение. Поэтому я не вижу другого выхода. Этот мир не был идеальным для меня. Простите. Искренне, ваш Томас Джефферсон Джон мягко взъерошил волосы Алекса, после чего притянул к себе. — Ты молодец, — прошептал он ему в губы, мягко опуская книгу с запиской возле тела. Где-то на первом этаже завыла Магдалина. …