Heathers

Умирать не хотелось. Не хотелось идти домой, пытаться придумать объяснение для Джорджа, заваливаться спать и весь следующий день лежать под одеялом, составляя завещание. Существовало множество способов, которыми Алекс обычно приводил себя в чувства: чашка тёплого Эрл-грея, три минуты спокойного и глубокого дыхания, не очень удачные попытки йоги, которые в итоге заканчивались падением при попытке сделать мостик, что однозначно поднимало настроение в любом случае, звонок Лаффаету и последующее слушание его восхитительных французских ругательств, как символа проявления небывалой заботы о Гамильтоне, беседа с Элайзой или Вашингтоном… Александр остановился и помотал головой. Нету сейчас рядом с ним никого. Ни Элайзы, ни Джорджа, ни Лафа, ни чая, ни любимой музыки, ни картинок с мотивирующими фразами от знаменитостей… Нет ничего, кроме медленно подбирающейся паники, уже щекочущей своей тонкой иглой чужое сердце. Джефферсон уничтожит его. Оторвёт ему голову и повесит на стенку в своей комнате в качестве трофея. И каждый год будет в день его смерти будет лишь презрительно пожимать плечами, как бы говоря всем, кто рискнёт спросить о судьбе когда-то некого члена их партии «радикальных демократов»: «абсолютно не понимаю, что вы имеете в виду». Нет, такой судьбы он точно не хочет. Алекс снова помотал головой. Что он может? Приклеить себе фальшивые усы и бороду, назваться тридцативосьмилетним актёром с фамилией Миранда и сбежать в Нью-Йорк? Ну, почему бы и нет? Правда, у него нет машины, но, возможно, можно украсть старый велосипед Геркулеса… Алекс раздражённо пнул ногой… очевидно, воздух. Что за бред, чёрт возьми?! Миранда? Серьёзно? Лучшей идеи ему и прийти не могло; голова, казалось, распухла от бессмысленных бредней, забивающих мозг. Алекс в этот момент возненавидел алкоголь и свою чёртову привычку думать слишком часто. Господи, сейчас бы выпить чего-нибудь холодного… Может, минералку или коктейль? Джон. Джон. Джон. Имя стукнулось о грудную клетку и мягко скользнуло вниз. Алекс медленно пошёл вдоль шоссе, с каждым шагом ускоряясь всё больше. Внутри груди как будто начал надуваться большой воздушный шарик, а к кроссовкам приклеили по паре крыльев. От улыбки горели щёки; безумие, абсолютно смешанное, почти детское безумие расцветало внутри, даря внезапное желание рассмеяться после долгих, не прекращающихся слёз. К чёрту всё! К чёрту, к чёрту, к чёрту! Александр сейчас может назвать себя ходячим мертвецом; ему определённо полагается последнее желание. И его последнее желание — это один худощавый, саркастичный, умный, абсолютно очаровательный парень с шоколадными волосами и глазами, напоминающими листву молодых деревьев в начале мая. Его последнее желание — Джон Лоуренс. … Алекс даже не особенно-то и соображал, когда с какой-то расслабленной сосредоточенностью (именно такая обычно и наличествует у человека, выпившего около пяти стаканов шампанского и четырёх шотов текилы) взламывал щеколду на окне Джона. В спальне было темно, но света уличного фонаря хватало, чтобы различить комод, книжный шкаф, кровать, и спящее на ней тело. Тело, которое явно не ожидало вторжения на свою территорию в столь поздний час. — Что за чёрт?! — подпрыгнул на кровати Джон, услышав грохот. Рука быстро скользнула к стоящему на кровати старому ночнику, который моментально озарил комнату мягким желтоватым светом, позволив Джону заметить, как кто-то, не очень культурно выражаясь, пытался высвободить свою толстовку из плена не очень аккуратно прибитого гвоздя. Когда же этот кто-то обернулся, Джон, мягко выражаясь, совсем перестал понимать происходящее. Охренел, проще говоря. — Алекс?! Какого чёрта ты забыл в моей комнате, что ты… — Тшшш… — ответом ему стал томный шёпот, тёплое, пряное дыхание где-то у виска и холодная ладонь, коснувшаяся мгновенно пересохших губ. Лоуренс сглотнул. Алекс улыбался. Джон был… очарователен. Смущён, шокирован, может быть, даже напуган, но ровно настолько, чтобы оставаться привлекательным в своей забавной футболке с изображённым на ней Солнцем, надувающим ярко-розовый пузырь. Его кровать была мягкая, на постельном белье был виден узор из каких-то белых цветов и пятен от чернил, а волосы манили, точно шоколадная пенка на чашке какао. Его глаза — господи, какие же они красивые, зелёные, яркие, это вообще законно?! — расширились от испуга и интереса, и с каждой секундой он выглядел всё более заинтересованным, хотя, возможно, считал происходящее всего лишь сновидением. Мысль о том, что Алекс мог бы быть плодом его сновидений, сладкой истомой ударила в живот, Гамильтон улыбнулся. — Джон, — прошептал он. — Есть множество мест на этой несчастной планете, где мы ещё не были, но хотели бы побывать. Есть множество обстоятельств, которые в тот или иной момент могли бы привести нас туда, если бы мы того захотели. Мои обстоятельства привели меня к тебе, Джон. Извини за вторжение. Алекс мягко скользнул руками к плечам Лоуренса, осторожно коснулся оголённой кожи кончиками пальцев и восторженно вздохнул. Если на руках его кожа такая мягкая, то насколько же мягкой она может быть… в других местах? — Как всегда красноречив? — так же тихо рассмеялся ему в ответ Джон, похоже, абсолютно не собираясь протестовать подобному осмотру. Он немного помолчал, пока Алекс с пьяным — опьяняющим — восторгом разглядывал его лицо в свете старой лампы. — Зачем ты пришёл, Алекс? Гамильтон закусил губу, отчего у Джона задрожали ладони. Александр опустил одно колено на кровать, опуская голову ближе к Джону. — Джефферсон порешит меня в этот понедельник, — доверительно сообщил он с ясно мелькнувшим в голосе отчаяньем. — Выпотрошит и освежует, сошьёт из моей кожи тапочки, поносит недели две, а потом продаст на Амазон по максимально низкой цене. Не то чтобы у меня был большой выбор, — Джон даже не успел сообразить, как Алекс оказался сидящим на его коленях. В паху болезненно ныло, возбуждение Алекса тоже было сложно не заметить. — Но с тех пор, как я не могу выкинуть тебя из своей головы — а чтоб ты знал, я такое ненавижу — у меня, похоже, не остаётся другого выбора. — Кроме как оседлать меня? — не удержавшись, хмыкнул Лоуренс. — И скакать на тебе, пока ты не сломаешься пополам, — согласился Алекс так легко и бездумно, что на секунду потемнело в глазах. — Кажется, сегодня, я… как говорят, «парень, который пойдёт на всё». И я твой. Я твой, Джон Лоуренс. И после этого Джон поцеловал его. Поцеловал, потому что терпеть больше не мог, поцеловал, потому что просто смотреть на эти чёртовы губы, покрытые тонкой треснутой сеточкой, было просто невозможно. Они целовались страстно и едва их можно было назвать нормальными в тот момент. Джон цеплялся за Алекса, сжимая руки на его плечах, ласкал его губы, обводя контур языком и иногда прикусывая. Алекс отвечал ему: действиями — когда он прикусил его нижнюю губу, Джону показалось, что сейчас он просто не выдержит, кончит и испортит всё к чертям; короткими вздохами и полуслышными сквозь поцелуй стонами, которые от этого становились ещё более искренними и сладкими и как будто стекали по губам. Джон опустил руки ему на поясницу, забираясь ладонями под толстовку, выясняя, что под ней ничего нет. Пальцы коснулись горячей кожи, и Алекс как-то странно всхлипнул, после чего оторвался от губ Лоуренса и прижался поцелуем к его шее. Джон застонал сквозь сжатые зубы — терпи, недоумок, иначе сам всё и испортишь! — и резким, немного размашистым движением оттолкнул Алекса от себя, чтобы стащить с него толстовку, при этом случайно стягивая резинку с волос. Алекс остался перед ним в одних джинсах, и Лоуренс назвал бы преступлением не коснуться поцелуем его ключиц и не обвести рукой его грудь и живот. Алекс на его действия ответил громким стоном, после чего сам потянулся к его футболке. Ночной воздух из оставленного полуоткрытым окна коснулся кожи, и Джон несдержанно хихикнул. Джон был… великолепен. Да, именно так, выделите эту мысль и держите у себя в голове, потому что Алекс был готов визжать от восторга, разглядывая его. Он не ошибся: веснушки у Джона были… везде, и это выглядело так красиво, как узор, как украшение, россыпь блёсток на выпускном платье… Что угодно, что могло быть так же красиво. Впалый, чуть подрагивающий от нетерпения живот давал какое-то острое чувство интима и откровенности; поднимаясь выше, Алекс видел также слабую дрожь в плечах и в тонких, сухих, жилистых, но таких чертовски красивых руках, в которых, как уже показала практика, спрятано гораздо больше силы, чем казалось на первый взгляд. Чуть опухшие от поцелуев губы были мягко-розоватыми, с каким-то слабым оттенком загара, что делало их практически кремовыми — Джон и сам по себе был довольно смуглым, так что сравнение с шоколадным десертом тут было более чем уместно*. Его зрачки были расширены так сильно, что ясно-зелёную радужку было почти невидно, но в самой глубине этих глаз Алекс видел такой родной, такой покоряющий своей искренностью и теплом блеск. — Ты прекрасен, — прошептал Алекс, оставив на скуле Джона лёгкий, щекочущий поцелуй. — Ты пытаешься казаться крутым, саркастичным парнем, у которого всё под контролем, но я не могу с тобой согласиться. Ты прекрасен, Джон. Наверное, наш мир тебя не заслуживает — он слишком груб, и зол, и лжив; но мы здесь, и ты держишь меня, и у меня в кармане лежит презерватив, не помню, как там оказавшийся, и, кажется, я сейчас умру от того, как сильно колотится моё сердце, так что просто поцелуй меня и заставь этот чёртов мир исчезнуть хотя бы ненадолго! И Джон не мог не исполнить его просьбы. Он накинулся на него, притягивая к себе, и Алекс испустил восторженный вздох — его кожа везде такая мягкая. Лоуренс покрывал его плечи и грудь долгими, яростными поцелуями, заставляя Гамильтона выгибаться в его руках и прижиматься ближе, точно обезумевшая мартовская кошка. Алекс скользнул руками к боксерам Джона, жарко прошептав ему на ухо: «Проверим, м?», и Джон был готов умереть, когда ощутил эти нежные, тёплые, чуть дрожащие руки на своём члене. Он так же протянул руку к джинсам Алекса, неаккуртано расстёгивая их и получая в благодарность кроткий, почти смущённый стон. Алекс зарылся руками в волосы Джона, испуская блаженный вздох — они такие мягкие — и тут же дрожа от того, как он медленно надрачивал ему, не прекращая целовать плечи и шею. От несильного укуса-поцелуя Алекс вскрикнул, сжимая пальцами волосы на затылке Джона, пока последний увлечённо ласкал губами и языком его соски. Ему хотелось влиться в этого человека полностью, впитать его в себя, стать, как говорили раньше «зверем с двумя спинами», и он едва ли уже мог вспомнить какого-то там Джефферсона, какого-то там Мэдисона, кого угодно; все лица, кого он видел и знал, расплывались в его голове, отступали, испарялись, оставляя перед собой лишь эти влажные глаза, мягкие губы, шёлковые волосы и неповторимый запах ментолового шампуня, корицы, молочного коктейля, и сигарет. Получающийся образ опьянял, очаровывал, дурманил и заставлял, забыв обо всём, прижиматься так близко, как только это было возможно. Когда Джон опрокинул его на кровать, стаскивая джинсы, попутно выуживая из кармана презерватив — запомнил — Алекс уже болтался где-то между мирами. Он почти безумно тянул к Джону руки, заставлял навалиться на себя, желая ощутить его вес, и всё это время бессовестно пошло постанывал «пожалуйста». Джон не мог молчать, когда Алекс, заливаясь внезапно таким невинным бледно-красным румянцем, развёл ноги в стороны, без слов отвернув голову. — Твою мать, — прошептал Джон с обожанием в голосе и тут же подался вперёд, желая достать до губ Алекса новым поцелуем. Гамильтон повернулся к нему, позволяя устроить его бёдра между своих так, что чувствовал, как соприкасаются их члены. Перед глазами плыли звёзды, в голове взрывались фейерверки; Алекс чуть двинул бёдрами вверх, потёрся промежностью о член Джона и твою мать, лучше не скажешь… Джон, открывая упаковку презерватива, не переставал целовать его плечо; на мгновение шевельнулась шипящая ревностью мысль, что для него это — отнюдь не первый секс. Зато определённо самый необычный, успокоил себя Алекс, и подался вперёд, чувствуя прохладную от латекса головку разгорячённой кожей. Джон едва ощутимо двинул бёдрами вперёд, и Алекс, кажется, всё-таки умер, потому что в этот момент Лоуренс снова поцеловал его, обняв за плечи, а его вторая рука снова принялась ласкать его член. Джон двигался медленно и аккуратно, проникая в него максимально осторожно, едва ли не по миллиметру. Чуть назад — чуть вперёд: Алексу начинало казаться, что его укачивает, словно на какой-нибудь чёртовой лодке, плывущей по медленной, но неспокойной реке. Он стонал ему в губы, потому что было не то чтобы приятно, и немного жгло и тянуло, и кожа горела, и всё плыло — ощущений было столько, что Гамильтону казалось, ещё немного, и он определённо лишится остатков рассудка. В один момент Джон двинул бёдрами сильнее, вошёл глубже, так что Алекс вскрикнул, чувствуя, как на глазах начинают выступать слёзы. Джон начал что-то шептать ему, касаясь губами висков, носа, глаз, и снова губ. Он подался ещё сильнее, дотягиваясь до ушка Алекса и, мягко подув на него, прикусил мочку. В этот момент внутри что-то взорвалось, потому что Алекс почувствовал, что Джон наконец-то задел его там, а после этого он едва ли мог соображать больше. — Да-да-да-да-да! — зашептал он, сбиваясь от каждого нового движения, которое ощущал внутри. — Пожалуйста, да, да, чёрт возьми! Глубже, глубже, Джон, прошу! Разорви матрас, сломай эту чёртову кровать, уничтожь этот город, пожалуйста, сильнее! И Джон подчинился ему. Алекс продолжал что-то кричать, пока он двигался в нём; их тяжёлое дыхание разносилось по комнате, в густой пелене стонов и вздохов тонули минуты и часы. Джон прижимал его к себе, чувствуя, как от каждого нового толчка Алекс сильнее врезался короткими ногтями ему в кожу, двигаясь с каждой секундой всё резче и резче, уже теряя ритм и сбиваясь с темпа, потому что в глубине росло что-то горячее и сладкое, и под коленками словно пробегал ток, и плечи сводило от судороги, и губы уже не могли шептать ничего членораздельного вообще. Кожа Алекса блестела от пота, его длинные волосы разметались по простыни, а глаза напоминали два тлеющих в темноте уголька. Джон чувствовал его пьянящий аромат старых книг, чая, текилы, и репейного шампуня, с которыми смешивался аромат пота и тот самый естественный запах чистейшего желания. В какой-то момент они потерялись окончательно: Джон дёрнулся вперёд, Алекс закричал, чувствуя, как по их телам, передаваясь от одного к другому проходит эта самая волна, сметающая за мгновения вообще все мысли и ощущения, оставляя за собой только сладкую истому пустоты. Судорога свела мышцы живота — Джон кончил буквально через минуту после него. Он навалился на Алекса, осторожно укладываясь рядом, выскальзывая из него, стаскивая презерватив и кидая на пол в сторону упавших со спинки кровати джинс. Алекс позволил себе ждать пару минут, после чего тут же прильнул к нему, устраиваясь в объятьях. Было тепло. Тепло и спокойно; вечеринка, Джефферсон, Элайза — всё осталось позади, Алекс засыпал, чувствуя столь непривычный для себя покой. Сердце медленно стучало в груди, а на лице оставалась лишь спокойная, счастливая улыбка. И причиной этому был Джон. Алекс почти засыпал — да и Джон, он был уверен, тоже — когда Джон в полудрёме прошептал, мягко прижимая его к себе сильнее: — Кстати… Как ты нашёл мой адрес?