Смятые простыни

Дни медленно сменяли друг друга. Чем дольше Эрик находился рядом с Русланом, тем отчётливее ощущал какие-то странные перепады состояния, свойственные тому. Иногда он был открыт для диалога, казался реальным, близким и даже отчасти понятным. Но после этого периода обязательно наступали дни, полные холодной отстранённости. Вердин снова был ускользающим, призрачным и до боли чужим. Находясь мыслями где-то очень далеко, куда Эрику было не дороги, он напоминал свет осеннего солнца, льющегося сквозь полупрозрачную занавеску. Если поначалу Бергграв убеждал себя, что он примет любые условия, лишь бы только быть рядом с Русланом, то со временем стал ощущать жуткий голод. Ему было мало. Мало всего: задушевных разговоров, близости, духовного родства. Он ревновал Руслана, но даже не понимал, к кому: тот был достаточно замкнут и не любил тусовки, большую часть свободного времени проводя дома. «Что тебе ещё надо? Ты же мечтал быть с ним, просто быть рядом… Почему же ты не счастлив?» — спрашивал сам себя Бергграв на работе, за завтраком и ужином. Ему хотелось высказать всю свою неудовлетворённость Вердину, но он понимал, что это не приведёт ни к чему хорошему. Руслан был недосягаем, хоть и находился рядом. — О чём ты думаешь? — спросил однажды вечером Эрик, застав Вердина погружённым в какие-то угрюмые мысли. — А? Да так, ни о чём, — нехотя ответил Вердин, сжимая в ладони православный крест на своей груди. — Ты слишком часто думаешь «ни о чём», — не сумел скрыть раздражения Бергграв. — Нет ничего страшного в том, если я узнаю, о чём ты думаешь. — У меня ощущение, что ты ищешь повод поссориться, — спокойный голос подействовал на Эрика отрезвляюще. Он сел рядом с возлюбленным и крепко обнял его. Уткнувшись носом в шею, втянул аромат желанного тела. Вердин не шелохнулся, продолжая меланхолично смотреть в стену и думать о чём-то потаённом. Бергграв понял, что не сможет сдержаться. Злость, скопившаяся за все недели их отношений, вырвалась наружу грубостью. Эрик встал и закатал рукава рубашки. Руслан поднял на него взгляд и в эту же секунду получил звонкую оплеуху. Он не успел как-либо отреагировать на это, тут же оказавшись вжатым лицом в диван. — Есть у тебя кто, а? О ком думаешь постоянно? И не смей мне врать! — прорычал Бергграв, теряя самообладание. Руки тряслись, когда он срывал с Руслана джинсы с бельём. Если обычно он старался сделать любимому как можно приятнее, то теперь ему было плевать на его чувства. Вытащив рвущийся в бой член, Бергграв навалился на Вердина и приставил влажную головку к узкой дырке. — Как же ты меня бесишь! — раздувая ноздри, прохрипел Эрик и вошёл в него во всю длину. Руслан содрогнулся и приглушённо застонал, даже не пытаясь оторвать лицо от диванной обивки. Бергграв делал жёсткие толчки, грубо долбя головкой члена его простату. Низ живота сводило сладкой судорогой: слишком узко, слишком хорошо… Сделав ещё несколько глубоких толчков, Эрик не выдержал и начал изливаться в многострадальную дырку. Постанывая от наслаждения, он вцепился зубами в загривок любовника, кусая его. Вместе с разрядкой пришло какое-то отдалённое чувство раскаяния. Он ведь любил Руслана и не хотел причинять ему вред. Тяжело дыша, Бергграв уткнулся губами в затылок любимого и сделал ещё несколько по-звериному быстрых толчков, после чего скатился на пол и обхватил голову руками. — Ну почему ты молчишь? Скажи хоть что-нибудь… — простонал он. — Что сказать? — хрипло спросил Вердин, с трудом принимая сидячее положение. Зад нещадно болел. — Хоть что. Мне иногда кажется, что ты не человек! Разве можно настолько выпадать из реальности? Ты же… ты сутками находишься в прострации и не говоришь, чем заняты твои мысли! Это тяжело, — замолчав, Эрик ощутил нервозное желание рассмеяться. Не сдержавшись, он залился хохотом, утыкаясь лбом в колено. — Ты хочешь иметь ключи от всех дверей, но так не бывает, — блекло отозвался Руслан, внимательно наблюдая за Берггравом, словно видел его впервые. Эрик откинул голову назад, смеясь ещё более вызывающе. Ударив кулаком по ковру, он вскричал, не в состоянии прервать приступ зловещего веселья. Обречённого веселья. Вердин встал и прошёл в ванную. Эрик перестал ржать, когда скулы уже болели. Поднявшись, он застегнул джинсы и, второпях собрав вещи, ушёл. На тот момент ему казалось, что это лучшее решение, но уже через три дня мужчиной овладела всепоглощающая тоска. Он хотел вернуться, но боялся… боялся самого себя. Ему не хотелось снова срываться на Вердине, тем самым, возводя ещё большую стену между собой и им. Вскоре Бергграв уже не мог сосредоточиться на работе и перестал на неё выходить. Лёжа на кровати, он бездумно смотрел в потолок, ощущая глубочайшую пустоту. В этой любви не было выбора: с Вердиным он страдал от самого себя, вдали — от невозможности быть с ним рядом. Однажды вечером в квартире Эрика раздался телефонный звонок. Разлепив покрасневшие глаза, он нащупал телефон на прикроватной тумбочке и поднял трубку: — Алло? — Сегодня красивый дождь, — знакомый хрипловатый голос заставил Бергграва сглотнуть. — Тихий, серебристый. Когда смотришь в окно, кажется, что весь город украшен новогодними блёстками. — Я не подходил к окну, — тихо ответил Эрик и потёр переносицу, стараясь унять бешеное волнение. — Ты оставил у меня свою зубную щётку. — Да? Тогда… надо приехать, забрать… — с трудом выдавил Бергграв. — Приезжай. — Прямо сейчас? — Да. Эрик положил трубку и, ощущая прилив бодрости, встал с кровати. Этот короткий разговор снова подарил мужчине надежду, пусть она и была эфемерной и мнимой. Второпях одевшись, Бергграв вышел на улицу. Дождь действительно был великолепным: освежающий, кроткий, искрящийся. Маленькие капли оседали в волосах, скользили по щекам, рисовали водянистые узоры на крышах автомобилей и оконных стёклах… Руслан открыл дверь и Эрик понял, что трижды пропал. В серых глазах плескалось какое-то колдовство, словно они принадлежали не обычному мужчине, а магу, волшебнику, который приворожил его. Шагнув в полутёмный коридор, Бергграв властно обнял Вердина и накрыл губами его губы. Он вжимал Руслана в стену и исступлённо целовал лицо, шею, волосы. Тот едва заметно улыбался, пропитываясь запахом дождя и его влагой. Язык сплетался с языком, дыхание сливалось в одно… — Может, хочешь кофе? — спросил Вердин, когда от поцелуев стали болеть губы. — И пожрать чего-нибудь, — шёпотом ответил Бергграв, впервые за долгое время ощущая голод. Кивнув, Руслан задержался взглядом на влажном лице Эрика и ушёл на кухню. Тот провёл ладонью по волосам и посмотрел в зеркало. В полумраке он напоминал мифическое существо с бледным лицом и абсолютно безумными глазами. Когда Бергграв прошёл на кухню, Руслан стоял возле раковины. За окном искрились капли лёгкого дождя, занавеска шевелилась, напоминая призрака, желающего воспарить к потолку. Эрик подошёл к возлюбленному и хотел было заключить его в объятия, как увидел порез на его ладони. Алые капли монотонно, как дождь, стекали в раковину. В левой руке Вердин сжимал нож и рассеянно наблюдал за тем, как белая поверхность покрывается новыми кровавыми каплями. Сглотнув, Бергграв забрал нож у Руслана и, подняв руку, сделал надрез на внутренней стороне ладони. Он не почувствовал боли. Его кровь стекала в раковину, смешиваясь с кровью Вердина. В этом кровосмешении была какая-то особая магия, заставляющая Эрика зачарованно блестеть глазами. Руслан посмотрел на Бергграва и приник виском к его виску. Так они и стояли, ощущая странное единение, пока губы снова не нашли друг друга. — Ты, полумрак, этот дождь… Это всё на самом деле? — шепнул Вердин, касаясь окровавленной ладонью щеки Эрика. — Конечно, — отозвался тот, вплетая пальцы раненой руки в удлинённые волосы любимого. — Только не включай свет… Бергграв улыбнулся. К нему вдруг пришла уверенность, что теперь всё будет иначе. Всё будет. Или, возможно, уже есть?..