"Давайте я заберу журнал"

      — Эй, шеф, аппаратуру куда?       Долговязый парень с немытой головой, замотавший свое плечо в провода, вопросительно уставился на меня. Я кивнул в сторону спортивного зала.       — Сюда заносите.       Не удостоив меня более вниманием, пришелец стал заносить вещи в двери. Другой, пухлый мужичок в футболке, гордо затащил квадратную колонку.       Эх, пропали бы вы все пропадом.       Новогодняя дискотека потихоньку набирала обороты. В дверях стали появляться вихрастые пареньки, похожие на мелких грызунов. Старшеклассницы в нарядных платьях, тершиеся у дверей, опасливо косились в мою сторону. На этом празднике жизни я точно был лишним, но делать было нечего. Чтобы не переминаться с ноги на ногу у дверей, я решил пройтись по коридору.       Школьные стены сами по себе ничего интересного не представляли: стены с бежевой краской в двадцать слоев, кое-где бликовал мелкими кусочками застывший скотч, а плинтуса успели запылиться — сразу было видно, что местная уборщица не отличалась добросовестностью.       Я посмотрел по сторонам и мой скучающий взгляд перехватил широкий стенд буквально в двух метрах от учительской. И, хотя подобная официозная мишура меня никогда не интересовала, мне отчего-то все равно стало любопытно.       Там висело все подряд: грамоты, благодарности и даже кое-какие объявления, словом, обычная школьная обязаловка, ничего не значащая. Я пробежался по именам, вписанным синей пастой от руки. Петровы, Кузнецовы, Морозовы… Ни одна из них ни о чем мне не говорила, хотя я и встречался с ними в обычной жизни. И вдруг мой взгляд упал на знакомую фамилию. Новодворцева.       Я стал читать дальше. Призер регионального этапа по литературе. Рядом — другие ее регалии: отличная учеба и примерное поведение, районный конкурс сочинений, городская игра по русскому языку…       Из темного зала вдруг выпрыгнула Жанна в коротком черном платьице на бретельках и тут же затормозила прямо передо мной, явно не ожидая увидеть меня в столь неподходящем месте и в каком-то дико нелепом положении.       — Ой, Николай Владимирович, здравствуйте, — смущенно улыбнулась девочка, — А вы…       Вслед за ней вылетел юноша, которого до этого я ни разу не видел на занятиях, и чуть ли не врезался ей в спину.       — А я сегодня не танцую, к сожалению, — ответил я и тут же назвал себя мысленно идиотом. К чему эти замечания? Разрушил ее страстную мечту пригласить меня на медлячок? Жанна улыбнулась и заторопилась дальше по коридору. Парень, слегка взъерошив себе волосы, не удостоил меня вниманием и молча проследовал за ней. Интересно, кто это был еще такой. Если внезапно окажется, что он должен был ходить ко мне на ОБЖ, накажу по всей строгости закона, как поступают со всеми, кто пропускал и не приносил рефераты. И этому точно не повезет.       Конечно же, не повезет из-за уроков. Только из-за них.       Тут же я решительно отвернулся, вглядываясь в тьму гудящего от басов спортзала. Ничего занятного я не увидел и там: прыгающие кучками подростки веселились под песню от лица человека, которому плевать, что он заболеет, парочки стояли по углам, диджей тряс своей косматой головой.       Я смотрел на ребят и сразу вспоминал самого себя в эти годы. Мне около пятнадцати, из колонок дубасит «Ласковый май». Я ухаживаю за Танькой из параллельного, а она, как-то нелепо, еще по-детски, принимает их. Мы танцуем в стороне ото всех, или даже не танцуем, а просто целуемся под музыку, неумело и как-то даже вульгарно для девятого класса. Но не зря говорят, что было, то уже не вернуть. И я бросил все эти мысли едва ли не с отвращением.       Да к черту все!       Я развернулся и медленно зашагал прочь от зала. Сначала шел медленно, как бы прогуливался по коридору, боясь, что меня заметят, затем, дойдя до кабинета труда, зашагал быстрее. А после, хлопнув тяжелой входной дверью, уже бежал по замерзшему асфальту, взглядом выискивая хоть одно такси.       Желто-белый автомобильчик выехал откуда-то из-за угла, и я немедленно выскочил на дорогу, отставляя правую руку, точно пытаясь преградить ему дорогу. Водитель затормозил, и я тут же ввалился на переднее сидение.       — Куда?       Я помедлил с ответом. Домой ехать не хотелось. В бар или ресторан? Одному? В такое время? И все же адрес был назван. Поворотники раздраженно зацокали. Мы выехали на оживленную магистраль.       Я смотрел куда-то прямо перед собой и в то же время не видел ничего, кроме дороги, стоп-сигналов, дурацких растяжек «С Новым годом!» и хлопьев снега, летевших прямо в лобовое стекло. Я уходил в себя. Мыслительная жвачка еще сохраняла свой вкус.       Я думал о Жанне и ничуть не стыдился своих мыслей. Она казалась мне значительно взрослее, чем была в свои годы Танька: крепкий ребенок с основательными бантами на макушке. Жаннет была тоненькой, точно балерина, хрупкой, и удивительно взрослым лицом. Как маленькая женщина. Что ж, неудивительно, как она могла меня заинтересовать.       — Вы не против? — глухо произнес водитель, нажимая на кнопку магнитолы. Я покачал головой. Салон тут же наполнила бодрая мелодия.       «Нравится мне, когда ты голая по квартире ходишь и несомненно заводишь…»       Издевательство какое-то.       Я плавно закрыл дверцу автомобиля и зашагал к проходной. Ничего оригинальнее, чтобы приехать на работу, мне придумать не удалось.       Я зажег свет и повесил куртку на крючок, подошел к столу и включил компьютер. Голубой экран зажегся и стал думать, стоит ли иметь со мной дело. В ожидании я поместился в кресло и посмотрел в окно.       Свет горел еще в одном окне, однако через минуту он погас. Видимо, припозднившийся работник, наконец, доделал все свои неотложные дела и теперь спешил домой. И я отвернулся от окна.       Внезапно дверь отворилась. На пороге стояла женщина под сорок, и все же, если приглядеться, ей можно было дать и больше. Или меньше, смотря на что первым делом обращать внимание.       Она была в расстегнутом пальто, в блузке навыпуск и короткой юбке, которая позволяла рассмотреть какие-то квадратные колени. На одном из них красовалась дырка, не очень большая, но довольно заметная на темно-коричневых колготках. Ее хозяйка же, нисколько не смущаясь, смотрела на меня усталыми глазами с успевшим осыпаться макияжем. Она смотрела на меня, а ее губы изогнулись в улыбке, больше похожей на ухмылку.       — Привет, — сказала незнакомка и стала осматривать комнату. Я не ответил, лишь вопросительно посмотрел на ее рваную коленку.       — Чего, от красоты такой онемел? — и она захихикала, как первоклассница. Ничего смешного в этом не было, но я изобразил на своем лице нечто наподобие улыбки.       — Ты чего тут делаешь-то?       Я молча снова посмотрел на ее колено.       — Это… Как?       — А, — и она снова засмеялась, но уже в голос, — Поскользнулась. Ты всегда такой странный? — она практически заглянула мне в лицо, — Тебя как звать?       — Коля.       — А меня Александра. То есть, Шура. Да, Шура лучше, — добавила гостья и мигом оказалась возле чайника, — Нету кипяточка, хозяин?       Я вспомнил, что остатками из чайника я заварил пакетик «Беседы», но это обстоятельство меня отчего-то совсем не смутило. Шура обернулась ко мне и снова защебетала:       — Хотя не хочу я твой чай, давай лучше чего покрепче.       Это было неожиданно. «Чего покрепче» у меня не было, хотя я бы и сам от него не отказался.       — Тут магазин есть. Круглосуточный. Пойдешь? — спросил я. Но Шура только сморщила нос.       — Еще чего, сам сходи. Красное полусладкое. Или коньяк.       Я не сделал ни шагу в сторону, дав понять, что мальчиком на побегушках быть не собираюсь. Шура смерила меня недовольным взглядом.       — Если ты без меня не хочешь, так уж и быть, схожу с тобой, — и посмотрела на свою коленку, — Хотя вон у меня, окно в Европу подмерзать будет.       Я хмыкнул, но ничего не сказал, только стал натягивать на себя куртку, отвернувшись к входной двери. Даже теперь я чувствовал, как ее взгляд прожигает в моей спине дыру, однако все равно не обернулся. Тогда Шура мягко прикоснулась к моим плечам.       — Колясь, а где коньяк будем пить?       Так мы оказались в моей квартире.       Я наспех, едва попадая в замочную скважину ключом, открыл дверь, ощущая на себе вес Шуриного тела в промокшем от снега пальто. С божьей помощью разувшись, мы прыгнули на диван, не отрываясь и не отвлекаясь на мелочи вроде сбившегося покрывала или с трудом расстегивающихся пуговиц на рубашке. И надо сказать, что более странного чувства я не испытывал уже давно. Я не был счастлив, но был встревожен, точно со мной все это происходит впервые, а опытная Шура брала на себя руководство процессом. Но мне было плевать. Мне было слишком на все плевать. Мне было плевать на новогодние праздники, летевшие с какой-то фантастической скоростью, на салаты и елку, которую я так и не нарядил (и правильно сделал), на речь президента, на время суток… Пока, наконец, волна всеобщего празднования не вынесла нас к десятому января.       Это было несомненно десятое января и несомненно девятый час утра, когда мы, лениво поднявшись с дивана, оказались на моей неубранной кухне. Грязная посуда была сложена по неаккуратным стопкам, так и норовившим завалиться набок. Со стола никто не убирал, казалось, еще с католического рождества, но это не смущало ни меня, ни Шуру, которая сидела на табуретке у стола в моей рубашке, из нижнего белья имея один только лифчик.       — Хотел бы угостить вас личным сортом кофе, но мои негры взбесились и не хотят собирать урожай. Не изволите ли в таком случае испить «Нескафе три в одном»?       Шура посмотрела на меня как на идиота, удивленно приподняв левую бровь.       — Ну тащи.       Я снял посвистывающий чайник с огня и плеснул кипяток в чашки.       — А ты что, совсем домой не торопишься? — спросил я как-то неожиданно для самого себя.       — К кому? — фыркнула Шура.       — Да бог его знает… К мужу, к коту… К детям…       — У меня нет детей. Еще этих проблем мне не хватало.       — Ну почему, дети — это прекрасно.       — Уж не хочешь ли ты сказать, что судьба свела меня с достопочтимым многодетным папашей?       — Нет, сын у меня всего один, но помимо него у меня еще три класса детей в школе, и вот они-то…       — Так-так-так, — перебила она, — Так ты еще и в школе работаешь? Ну, и какой предмет ты ведешь?       — Информатику и ОБЖ.       — Чего-о? — Шура не на шутку развеселилась так, что даже заерзала на стуле, — Колись, автоматы разбираете? Вокруг школы учебную тревогу не репетируете? А давай мы сделаем это в следующий раз в противогазе, м?       — Ну, положим, автоматы уже сто лет никто не разбирает, — я сделал вид, что не понял ее подкола, — Но эти дети, господи, они такие невыносимые порой.       — Я так и думала, — она отпила немного кофе, — Противные дети.       — Ну вообще-то они не все такие, есть одна очень хорошая девочка. Она умница просто: реферат всегда к уроку готов, титульный лист красивый, странички пронумерованы, скрепочка в углу страницы даже как-то симметрично пристраивается. В общем, все идеально.       — И она тебе нравится?       — Кто?       — Эта девочка?       — Не понял.       — Ты ее хочешь?       — Ты что, нет.       — У тебя от ее чудесных рефератов встает?       — Встает что? Вопрос, из каких источников взята информация?       — Да что ты как уж на сковородке! — Шура, кокетливо рассердившись, ударила ладонью по столу, — Я не вчера родилась и мужиков насквозь вижу. У тебя ж на лбу написано: мне нужна малолетка, которая таскает на уроки готовую домашку. Только чем она тебя привлекла, понятия не имею. Она хоть красивая?       — Да какая разница?! — я хотел дать ей понять, что я недоволен, — Тебе что, вообще больше не о чем поговорить?       Шура захлопала ресницами.       — Ну как тебе сказать… Просто любопытно, отчего некоторые мужчины так падки на маленьких девочек? Что в них, блин, такого, чего нет в нормальных женщинах?        — Шура… — Чего? Настолько хочется доминировать? Хочется в Гумберта поиграть? Господи, ну и дела!       Она встала с табуретки и легким движением руки, прямо как фокусник, надела трусики. Поправив пояс халата, Шура направилась в комнату.       — Не смотри, как я переодеваюсь!       — Ты обиделась?       Она не ответила. Спустя минуту или две я вдруг услышал:       — А на что обижаться. Просто я уже… Давно не школьница.       — Если бы меня привлекали школьницы, у нас с тобой ничего бы не было.       — Ну, на безрыбье, как говорится…       Через минуту она вышла из комнаты, одетая так же, как и в тот вечер: блузка, чуть помявшаяся снизу, юбка и, боже мой, рваные колготки.       — Ты не вызовешь мне такси?       Я почувствовал предательское першение в горле, но все же взял в руки телефон.       — Алло? Такси? Будьте добры, Снайперская четыре. Куда? — пришлось переспросить мне негромко.       — Михневская семнадцать.       — Михневская семнадцать. Хорошо. Жду.       Мне уже очень хотелось, чтобы Шура ушла. В одну секунду она стала мне неприятна так, что на нее даже расхотелось смотреть, и я сделал вид, что ищу что-то в меню телефона. Шура, проскользив по мне разочарованным взглядом, направилась в прихожую и стала неспешно надевать кожзамовые сапоги, уже здорово проеденные уличным реагентом, затем стала надевать пальто, не дожидаясь уже моей помощи.       Она замерла у входной двери и вопросительно посмотрела на меня.       — И что, это все?       Я пожал плечами.       — А ты чего хочешь?       — Ну не знаю.       Шура сделала шаг ко мне и ее губы соприкоснулись с моими. Телые, но немного шершавые губы с привкусом недавно выпитого кофе слегка покусывали мои, и я не понимал, что это: ревность и чувство собственничества, желание досадить мне напоследок или это было для нее естественным? На всякий случай, я отстранился.       — По-моему, такси уже ждет, — отрезал я и дерзко взглянул ей прямо в глаза. Я уже был готов предугадать ее ответ, знал наверняка, что та отвесит мне пощечину или назовет «козлом». Но Шура молчала. Молчала и презрительно изучала мое лицо.       — Ну ты и хам. Хам и педофил, — наконец зло отрезала она и захлопнула дверь.