Закрой глаза

В пять утра подавляющее большинство жителей города НЧ не находили себе иного занятия, кроме как спать. Среди полумиллиона людей, конечно, находились и те, кто вёл ночной образ жизни либо просто забыл свой жизненный путь прямо под первой встречной уличной скамейкой. Павел же в столь раннее время уже был на ногах, стоя в ванной перед зеркалом. В ванную заглянула Лера. – Паша, а ты не спишь? Что случилось? – Негромким голосом поинтересовалась Лера. – Не хочу. – Коротко ответил Павел, не желая вести беседу. – Так оделся бы. – Улыбнулась женщина, выпроваживая парня из ванной комнаты, и вдруг он вспомнил, что стоит в одних трусах. Надевая джинсы, торопливо сунутые недавно под стул им же, выискивая взглядом по комнате футболку, в которой ходил вчера, Воронов заметил, какой беспорядок творится в его комнате. Кажется, не было такой вещи, которая лежала бы на своём месте. Закончив одеваться, девятиклассник поднял валяющуюся на полу подушку, опустив её на смятую простыню, и медленным шагом последовал на кухню, где его мама укладывала чайные пакетики в большую стеклянную банку. – Можно, я выйду на улицу? – Обратился парень к Валерии, глядя на неё так проницательно, чтобы она пожалела сына и отпустила, куда он хотел. Он ошибся. – Конечно. А вон тот бомж составит тебе компанию. – Посмеиваясь тихонько, чтобы не разбудить Марту, спящую в зале, ответила Лера и включила газ на плите. – Сиди дома и не жалуйся. Могу предложить тебе чай с конфетами. – Очень смешно. – Обидчиво кинул Павел, развернувшись к тумбе, на которой возвышалась гора мытых тарелок. Он терпеть не мог конфеты и любые другие сладости. Парень не мог толком объяснить, зачем ему понадобилось выходить на улицу в столь ранний час. На самом деле, никакой конкретной цели у него не имелось, а просто было очень неловко находиться в обществе матери, так радостно улыбающейся, словно в её жизни всё было прекрасно. Быть может, Лера и в самом деле наплевала на беды своего сына и начала новую жизнь, посвящённую Марте? Такая идея казалась Павлу сомнительной, но всё равно неприятно терзала душу, поселяя в ней смутные, почти прозрачные подозрения. Но, кажется, мама не почувствовала обиды сына. Ещё раз улыбнувшись, Лера поставила на огонь чайник, полный воды, и произнесла: – А ты чего хочешь? Квартиру в Москве? Путёвку в Лас-Вегас? Может, полететь на Марс? Если что, там рейс только в один конец. – Павел молчал, разглядывая кусок мыла, валяющийся в раковине. – А я вот мечтаю увидеть Рим собственными глазами. Знаешь, Андрей обещал, что это будет вполне осуществимо на десятилетие Марты. Представляешь, моя мечта сбудется! – Да ты издеваешься! Дослушав мысли мамы, Павел всерьёз решил, что она говорит о Риме с некоторой иронией. Ещё бы, эта женщина любила иной раз немножко подшутить над родными людьми. Но Валерия тут же опровергла его суждение: – Нет, почему. Я подготовлюсь к путешествию, выучу фразы на итальянском языке. Узнаю, какие достопримечательности есть в Риме, кроме Колизея. К тому времени дочке как раз будет лет девять-десять. И мы поедем втроём – я, Андрей и Марта. А тебя не возьмём, потому что взрослый будешь. В этот момент Павел смутно припомнил детские деньки, когда мама, прогуливаясь с тогда ещё шестилетним сыном по городу Д., мечтала порой вслух о путешествиях, о Париже, Риме. Воображала, как стоит на петербуржском мосту над Невой, наслаждаясь открывающимися ей широкими видами на городские здания, старинные и великолепные. В те года молодой Лере хотелось увидеть мир, стать свободной, как птица, парить над землёй. Свобода ей представлялась красивой сказкой, почти недостижимой из-за многочисленных бытовых забот. «Чтобы стать свободной, нужно действительно отбросить всё», – твердила Валерия изредка, вспоминая давние мечты. Подняв закипающий чайник с плиты, женщина заварила себе чай, достала из буфета конфеты, жестом руки предлагая сыну чуть отойти в сторону раковины, и вернулась за стол. Павел всё не глядел на маму, а расставлял тарелки по местам. – Да ты уже взрослый. – Заключила Валерия и внимательно посмотрела на сына, призывая его не бояться и глянуть на неё в ответ. Тогда Павел обернулся к матери и проговорил тихонько: – Никакой я не взрослый. Переполнявшее парня внутреннее ощущение какой-то ужасной противности не давало ему согласиться с мамой. Лера, конечно, вкладывала в эти слова тот смысл, что вскоре Павлу предстоит жить одному и отвечать за себя, но сам её сын трактовал слово «взрослость» по-другому. Неминуемое, ошеломляющее взросление тела, застигнувшее Павла ещё давно, но всегда напрягающее своей действенной силой, вносило свои коррективы в его жизнь и характер. Последние несколько лет Воронов чувствовал себя ужаснейшим образом, и именно эти мучения вызывали в нём желание вернуться в детство, когда каждый день казался лёгким и спокойным, а окружающие проблемы вовсе не трогали хрупкую душу наивного ребёнка. Верно поняв направление его мыслей, Лера вновь перевела взгляд на свой чай и проговорила, обращаясь к Павлу: – Знаешь, в чём дело? Твоё тело стремительно растёт, взрослеет, а разум за ним не поспевает. Из-за этого все проблемы. Такое случается с каждым. Ты, главное, помни, что сам за себя отвечаешь. Мы-то с отцом не сможем уделять тебе столько внимания, сколько раньше. Как бы печально это не звучало, но Павел и сам прекрасно понимал – он уже слишком взрослый, чтобы его всячески оберегали и во всём помогали. Действительно, он не лгал себе, так часто ему хотелось вернуться в детство, быть маленьким, зависящим от родителей плаксой, которому то и дело твердят: «Будь мужчиной! Мальчики не должны плакать!». Безусловно, Воронов перестал плакать, всякий раз сдерживался, если даже было очень больно или обидно, но оттого не ощущал себя более мужественным, а только чувствовал, будто на свете остаётся всё меньше людей, способных его понять. * * * Павел был подавлен ещё больше, чем несколькими днями ранее. Лето не казалось ему весёлым и праздничным временем года и не дарило радость. Никакой свободы. Как будто он закован внутри собственной тоски и не может найти выхода. Парню не хотелось ничего делать. Малейшие просьбы родителей помочь вызывали отторжение и сильнейшее нежелание помогать. Придумать себе занятие он был не в состоянии, и поэтому просто находился в своей комнате, лёжа и смотря в потолок. Иногда Павел, правда, гулял по улице, но всегда одним и тем же маршрутом, через комплекс. Никакой радости от жизни он не испытывал. Когда Воронов вспоминал свои недавние ссоры с отцом, подавленность становилась ещё сильнее. Порой Павел изъявлял желание бросить всё и убежать из дома, чтобы не слышать очередное обвинение в свой адрес, но бежать было некуда. Андрею не нравился так называемый «стиль жизни» Павла, его решение встречаться с парнем. Отец не знал, как реагировать на подобное, и мог только спорить, пытаясь доказать свою правоту и направить сына на «путь истинный». Лера же вообще делала вид, будто происходящее её не беспокоит, и занималась малышкой Мартой, стараясь реже вспоминать про Павла. Парень чувствовал, что не может довериться не только родителям, но и вообще никому. Казалось ему, что даже Влад не понимает его состояния. Признаться, Павел сам не мог объяснить, что с ним происходит, и только жил, постоянно надеясь на завтрашний день. Надежды его не оправдывались. Но, тем не менее, Павел не хотел давать понять Владу, что с ним что-то не так, и делал вид перед своим парнем, будто счастлив и радостен. Это было непросто – притворяться, что ты полон жизни, но иного выхода Павел не видел. Ведь если бы Влад узнал правду, то непременно начал бы давать советы в стиле «не беспокойся, всё отлично», которые выводили Воронова из себя. Другими словами, Влад по-прежнему считал, что его парень в полном порядке, а сам Павел всячески изображал этот самый «порядок». * * * Так было и одним летним днём, когда двое парней встретились у подъезда Воронова. Как только Павел вышел на улицу, Влад был уже там. – Я довольно долго тебя ждал. – Заметил он. – Знаю, – отреагировал Павел, – родители задержали. Перейдя через дорогу, парни отправились вдоль очередной пятиэтажки по направлению к лесопарку. Как ни странно, погода не была такой же жестоко жаркой и беспощадной, как год назад, и находиться на улице теперь было вполне терпимо и даже приятно. – Ты так редко меня куда-то зовёшь. – Подметил Прохоров миролюбиво. Почувствовав на себе его проницательный взгляд, Павел уставился в сторону. Ему стало неуютно от этого внимания. Подумав, что, должно быть, парню просто нравится смотреть на него, Павел, не поворачиваясь к нему, ответил односложно. Его слов Влад не различил, и, чуть погодя, сказал негромко, но так, чтобы Воронову было хорошо слышно: – Тебе так не хватает смелости! – Почему у тебя она есть? – Чуть унылым тоном поинтересовался у него Павел. – Просто я такой человек. Солнце медленно шло на закат, и начинало темнеть. Добравшись до трамвая, парни проехали пару остановок, пока не обнаружили, что у них нет денег на проезд. Кондуктор, средних лет женщина с кудрявыми волосами, их выставила, и Влад с Павлом вынуждены были дальше идти пешком. – Не может же всё быть хорошо. – Со вздохом отметил Влад. – Зато всё может быть плохо. – Продолжил мысль Павел и, опомнившись, добавил: – Это я просто так сказал. Прохоров смерил его задумчивым взглядом, но ничего странного не заметил, поэтому быстро успокоился. По мере их продвижения по улице ветер становился всё холоднее, а улицы совсем опустели. Вдалеке порой проходил прохожий-другой, но все они тут же скрывались за стенами домов-пятиэтажек или торопливо входили в родные подъезды. Парни шли по узкой тропинке, ведущей к мосту через реку, а навстречу им не проходил ни один человек. – Знаешь, что? – Вдруг проговорил Павел. – Постой здесь. Я кое-что задумал. Ты можешь постоять здесь пару минут? – Ладно, но зачем? – Растерялся Влад. – Узнаешь. Только закрой глаза. Заинтригованный Влад закрыл глаза и остановился. Он не мог даже представить, что пришло его парню в голову. Внезапно он почувствовал дыхание на своей коже и осторожный поцелуй в губы. – Не открывай глаза. – Прошептал Павел. В полной темноте, совсем ничего не видя, Прохоров терпеливо прождал чуть больше минуты, после чего, не в силах сопротивляться любопытству, всё же глянул по сторонам. Обернувшись, Влад не застал Павла рядом с собой. Парня не было видно. Казалось, он просто исчез. Начав беспокоиться, Прохоров воскликнул в темноту: – Ты где? Павла нигде не было.