Первое дело Анны Штольман

      Несмотря на то, что еще накануне вечером Яков Платонович был полон решимости дать возможность поработать Антону Андреевичу, уже на следующее утро, сидя за завтраком – Анна Викторовна сама затопила печку, разогрела блины и вскипятила чайник – он засобирался в полицейское управление.       – Хочу посоветовать Антону Андреевичу поискать свидетелей похищения мальчика, – объяснил он, отвечая на удивленный взгляд жены, – мы ведь знаем, где именно он был похищен – по дороге между деревней и первыми городскими домами, правильно?       – Если мы считаем, что это произошло после того, как он потерял сознание, – задумчиво кивнула Анна Викторовна, стараясь подробнее припомнить свой сон, – то, да – вокруг был только лес, больше ничего.       – Надо прогуляться по этой дороге и посмотреть, что и как, – кивнул Яков Платонович и улыбнулся: – А чем вы будете заниматься, Анна Викторовна?       – Я? – удивилась Анна и разочаровано вздохнула: – Я думала, мы занимаемся этим делом вместе...       – Аня, я ведь скоро выйду на службу, – произнес Яков, – и не смогу брать тебя с собой в управление.       – Я понимаю, – кивнула она и, лукаво посмотрев на мужа, добавила: – но пока-то вы в отпуске, а дело Васи Бусыгина – мое, вы же сами, Яков Платонович, говорили, что проситель пришел ко мне...       – Ох, Анна Викторовна, ну, и что мне с вами делать? – вздохнул Штольман и покачал головой: – Хорошо, собирайтесь – сначала поговорим с Коробейниковым, а потом прогуляемся по дороге в деревню.       Анна Викторовна благодарно накрыла руку мужа своей ладонью и улыбнулась. Конечно, Яков Платонович лукавил, они были женаты всего неделю – ему и самому не хотелось расставаться со своей юной супругой даже на несколько часов – слишком уж много этих расставаний было, да, наверное, еще и будет в их жизни, чтобы сейчас не воспользоваться случаем. Он вздохнул и снова, в который уже раз, мысленно поблагодарил Владимира Николаевича Варфоломеева за то, что тот выхлопотал ему такой длительный отпуск. Собственно говоря, рана его уже почти не беспокоила, оставив на левом боку – уродливый серповидный шрам. Яков вздрогнул, каждый раз, когда он вспоминал о ране, он заново переживал то отвратительное ощущение, когда холодная сталь скользнула по ребрам, причиняя неимоверную боль. Сейчас, спустя несколько месяцев, боль эта немного притупилась и не была уже такой острой, однако живо напоминала ему о том, что тот, кто ее причинил – жив, здоров и благополучно ушел от наказания. Яков тяжело вздохнул.       – Яша, о чем ты думаешь? – тихо спросила Анна, коснувшись его руки.       – Ерунда, – поморщился Штольман и спросил: – Ты готова?       – Буду готова через четверть часа, – заторопилась Анна Викторовна.       Она быстро собрала со стола посуду и начала ее мыть, поглядывая на мужа, пальцы которого отбивали какой-то неизвестный ритм на расшитой цветами скатерти. Ей очень хотелось спросить, о чем таком неприятном он сейчас подумал, но она твердо помнила наставления врача белозерской больницы, когда тот неохотно отпускал Якова Платоновича из под своей опеки. Он прямо запретил ей расспрашивать его о том, что с ним произошло: во-первых, большую часть недавних событий он пока вспомнить не мог, и доктор считал, что поскольку многие из них могут быть для него болезненными, а он все еще был слаб физически, и пока не стоило заставлять его переживать их еще раз. А во-вторых, он был уверен, что когда воспоминания вернутся – он сам решит,чем он может поделиться с любимой женщиной, а о чем лучше умолчать, особенно учитывая, что навестить больного примчался сам господин Варфоломеев, так что торопить события не было никакой необходимости. Анна Викторовна еще раз взглянула на задумавшегося мужа и тяжело вздохнула – время шло, а Яков Платонович не спешил делиться с ней своими воспоминаниями – и отправилась одеваться, так ни о чем его и не спросив.       Погода, похоже, наконец-то наладилась. Ярко-голубое небо – без единого облака, ласковый теплый ветерок и лохматое горячее солнце – все это скорее напоминало конец мая, чем вторую половину апреля. Анна Викторовна вышла из парадной и замерла, жмурясь от ослепительных солнечных лучей – после полутемной парадной, куда свет проникал только через небольшие оконца, расположенные довольно высоко, к тому же, стекла в них все еще не были отмыты от копоти, оставшейся после зимы – похоже, здешний дворник не очень старательно исполнял свои обязанности.       – Аня? – Яков остановился рядом и, взяв жену под руку, обеспокоено огляделся, – Он снова здесь?       – Нет, – покачала головой Анна, с удовольствием вдохнула весенний, наполненный запахами пробуждающихся после холодов трав и деревьев, и повернулась к мужу: – Прогуляемся?       Они пошли по залитой солнцем многолюдной улице – казалось, что каждый житель города спешил насладиться теплой весенней погодой после нескольких дней ненастья. Осторожно обходя еще не успевшие просохнуть грязные лужи и прислушиваясь к громкому чириканью ошалевших от весеннего солнца воробьев, Штольманы тихо обсуждали то, каким образом можно найти свидетелей похищения мальчика, которое произошло почти три месяца назад.       – Столько времени потеряли, – недовольно произнес Яков Платонович, – если бы сразу хватились, может быть и нашли бы парня.       – Яша, но ведь никто не думал, что мальчик похищен, – попыталась оправдать полицейских Анна, – все же думали, что он заблудился или произошел какой-то несчастный случай – я уверена, Николай Васильевич сделал все, что положено делать в такой ситуации.       – Не сомневаюсь, – кивнул Штольман и усмехнулся, припоминая как Николай Васильевич организовал поиск похищенных паном Гроховским Нины Аркадьевны Нежинской и самой Анны Викторовны, и, помолчав, добавил: – Фактически, поиски продолжались всего один день, потом пошел снег, потом началась метель... Яков Платонович ненадолго задумался.       – Но, самое главное, теперь-то мы знаем, что все это было совершенно бесполезно, – пожал плечами Штольман, – мальчик, по всей видимости, был похищен еще накануне и к тому моменту, когда началась поисковая операция – он уже сидел прикованный к стене в земляной яме.       Анна содрогнулась, с ужасом и отвращением вспоминая свое видение, которое ей показал дух Васи Бусыгина, и еще теснее прижалась к мужу.       – Это правда, – согласно кивнула она и, подумав, спросила: – Ты хочешь посоветовать Антону Андреевичу дать объявление в "Затонский телеграфъ"?       – Нет, конечно, – удивленно сказал Яков, – представляешь заголовки в следующих номерах газеты господина Ребушинского, если он, не дай Бог, пронюхает про обстоятельства этого дела? – он покачал головой и добавил: – Очень надеюсь, что Антон Андреевич догадался дать четкие указания городовым – ни с кем дело не обсуждать, особенно с Ребушинским.       – Да, ты прав, об этом я не подумала, – согласно кивнула Анна, – пожалуй, господин Ребушинский только весь город перепугает, но что же делать? Ведь если тогда – три месяца назад – никто не обратился в полицию, то сейчас-то совсем всё позабыли.       – Иногда люди не понимают, что именно они видят, – пожал плечами Яков, – правильно заданный вопрос вполне может помочь им вспомнить и осознать увиденное.       – Но как узнать, кому нужно задавать твои "правильные вопросы"? – нахмурясь, спросила Анна, – нельзя же опросить всех жителей Затонска?       – Не только Затонска, – кивнул Штольман, – мы же не знаем где именно находится этот подвал или яма, вполне возможно, что не в городе, на этой дороге есть и деревни, и поместья...       – Это правда, – согласно кивнула Анна, – но что же тогда делать? Может быть, все-таки попытаться вызвать дух Васи и задать "правильные вопросы" ему?       – Аня, сейчас мы поговорим с Антоном Андреевичем, потом прогуляемся по дороге до дома деда мальчика, откуда он вышел двадцатого января сразу после полудня, – произнес Яков, – а потом подумаем, что делать дальше, тем более, что мы уже пришли. Штольман распахнул дверь полицейского управления, с улыбкой пропуская Анну вперед.       – Анна Викторовна! Яков Платонович! – гаркнул дежурный, с грохотом вскакивая из-за стола и расплываясь в улыбке. Взглянув в его честно вытаращенные глаза, Яков Платонович понял, что его назначение на должность начальника сыскного отдела уже не тайна.       – Ладно орать-то, – отмахнулся он, – скажи-ка лучше, Антон Андреевич у себя?       – Никак нет! – снова гаркнул дежурный, заставляя Штольмана поморщиться, – изволили отбыть в суд – арестованного повезли, – уже потише закончил дежурный. Штольман задумчиво взглянул на жену, которая показалась ему немного разочарованной тем, что расследование снова застопорилось из-за такой ерунды, как отсутствие на месте Антона Андреевича, и спросил:       – А скажи-ка, братец, а Ульяшин здесь?       – Так точно! – обрадовался дежурный, спохватившись, закончил в полголоса: – В вашем кабинете, Яков Платонович, он теперь у Антона Андреевича заместо помощника.       – Так мы пройдем? – уточнил Яков.       – Извольте, Ваше высокородие, доложить?       – Не надо, – махнул рукой Штольман и подхватив Анну Викторовну, за локоть повел к кабинету. Она улыбнулась дежурному, вздохнула и чуть виновато пожала плечами.       Увидев, входящую в кабинет Анну, а следом за ней и самого Штольмана, Ульяшин не хуже дежурного подскочил из-за стола и вытянулся в струнку.       – Я смотрю, все управление уже в курсе того, что я назначен на прежнюю должность? – усмехнулся Яков Платонович и махнул рукой, предлагая околоточному сесть.       – А то как же? – заулыбался Ульяшин, – и знаем, и рады.       – Добрый день, – приветливо кивнула Анна и осторожно уселась на свой любимый стул напротив стола начальника, который пока занимал отсутствующий теперь Коробейников.       Штольман уселся на свое место, подвигался на стуле, осмотрел заваленный бумагами и папками стол и недовольно поморщился, но трогать ничего не стал.       – Чего стоишь? Садись, – кивнул Штольман, глядя на застывшего по стойке "смирно" Ульяшина. Тот кивнул и послушно присел на краешек стула за бывшим столом Антона Андреевича.       Яков Платонович задумчиво посмотрел на карту Затонска за спиной Ульяшина и спросил:       – Ты участвовал в поисках мальчика зимой?       – Это которого третьего дня за кладбищем нашли? – уточнил околоточный.       – Его, – кивнул Яков.       – А как же? Господин полицмейстер распорядились всем искать, – кивнул полицейский.       – Знаешь, где искали? – Штольман кивнул на карту.       – Да чего знать-то? – пожал плечами Ульяшин и подошел к карте и ткнул в нее пальцем: – Только и успели от деревни до города вдоль дороги пройти – Антон Андреевич нас на две команды разбил – одна с одной стороны, другая с другой; после обеда снег повалил – а там с одной стороны овраг – в снегу по пояс тонули, какие уж там поиски? – он безнадежно махнул рукой и закончил: – Ну, а как стемнело, поиски приказали прекратить; а потом два дня мело, на улице руку вытянешь, так ее не видно было, куда уж тут в овраг лезть – и сами бы поморозились и найти ничего бы не нашли.       – Понятно, – кивнул Штольман.       Анна Викторовна тихонько налила себе в стакан холодного чая и теперь осторожно, стараясь не звенеть, размешивала ложечкой сахар. Яков немного подумал, глядя на жену и, обращаясь к Ульяшину, спросил:       – А свидетелей опрашивали?       – Ну так в первый день Антон Андреевич и с родителями, и с соседями поговорил – они все подтвердили, мол видели, как парень ушел днем из дома, одежду описали – все честь по чести, – рассказал Ульяшин.       – А нашли кого-то, кто видел мальчика на дороге? – уточнил Яков. – Там ведь дорога-то оживленная.       – Так ведь мало ли кто мог на той дороге оказаться? – удивился полицейский. – Кого спрашивать-то?       – Ладно, – кивнул Яков, – я понял.       Он посмотрел на супругу, которая допила чай и поставила стакан в подстаканнике на столик рядом с самоваром.       – Идемте, Анна Викторовна? – спросил он, поднимаясь, и повернувшись к Ульяшину сказал: – Антону Андреевичу кланяйтесь, скажите, вечером еще загляну. Ульяшин снова подскочил, провожая взглядом Штольманов, и только когда за ними закрылась дверь кабинета снова уселся за стол.       Яков Платонович, поддерживая Анну под руку, кивнул вновь подскочившему со своего места дежурному, и открыл дверь. Оказавшись на залитой весенним солнцем улице, Анна Викторовна с удовольствием вздохнула и взглянула на мужа:       – Куда мы теперь?       – До деревни далеко, – произнес Яков Платонович и огляделся: – поедем на извозчике.       Он махнул рукой кучеру, сидящему на козлах, появившейся из-за угла пролетки.       Удобно устроившись на мягком сидении Анна Викторовна взяла мужа под руку и приготовилась наслаждаться прогулкой. Лошадка, весело потряхивая гривой, неспешно трусила по дороге. Кучер – молодой человек в лихо сдвинутом на левый бок картузе – оказался чрезвычайно разговорчивым, скорее даже болтливым. Держа в одной руке свободно брошенные вожжи, он сидел на козлах бочком и, обращаясь главным образом к Анне Викторовне, непрерывно что-то рассказывал. Штольман мрачно наблюдал за происходящим – в последнее время его стало раздражать назойливое внимание, которое проявляли к его жене едва ли не все окружающие их мужчины. И это было неудивительно – её девичья красота незаметно сменилась женской прелестью и притягательностью такой силы, которая не могла оставить равнодушным ни одного мужчину, оказавшегося рядом с ней. Сама же Анна Викторовна едва ли замечала такое повышенное внимание, целиком и полностью поглощенная своими новыми чувственными отношениями с Яковом. Вот и сейчас, она вряд ли слышала хотя бы слово из того, что непрерывно рассказывал кучер, который лишь изредка обращал свое внимание на дорогу, для того чтобы прикрикнуть на перебегающего дорогу мальчишку или встречного ломового. Слава Богу, лошадка, похоже, и сама отлично знала свое дело и старательно приближала их к цели путешествия. За назойливой болтовней их возницы, Штольманы не заметили, как выехали из города и оказались на лесной дороге, где почти три месяца назад был похищен мальчик. Внезапно до сознания Якова Платоновича долетели слова болтливого кучера о том, что многие извозчики жаловались на таинственного всадника, который время от времени появляется на этой дороге. Анна, которая, похоже, тоже услышала то, о чем рассказывает кучер, сжала руку мужа, привлекая его внимание.       – Ну-ка, братец, расскажи-ка еще раз – что за "всадник"? – заинтересовался Штольман.       – Так что рассказывать? – обрадовался кучер, – Носится, как оглашенный, дороги не разбирая – конь у него хорош: высокий, длинноногий, по всему видать, злой, как собака – скалится, удила грызет, его даже моя Маруся боится.       – А сам всадник? Какой он? Узнать сможешь? – не унимался Яков.       – Да как же его узнаешь, когда у него все лицо шарфом замотано так, что только глаза видно? – усмехнулся кучер.       Анна с Яковом переглянулись       – А как он ездит – верхом? – продолжал расспросы Штольман.       – Верхом! – кивнул парень. – Жеребец высокий, никогда такого не видел – наши-то лошаденки низкие, толстоногие, а у него, видать, породистый.       – И давно ты его видел в последний раз? – уточнил Штольман.       – Так с месяц уже прошло, – немного подумав, сообщил кучер. – Тогда как раз еще туман стоял, а я утром рано к поезду пассажира вез: слышу – сначала копыта зацокали, ровно так, как часы, а потом он как вылетит на своем жеребце из тумана, моя Маруся аж в сторону отскочила, хорошо хоть ноги не переломала. А он пролетел мимо – черный, как головешка, только плащ развевается, – рассказал кучер и истово перекрестился.       – А кто он такой? – спросил Яков. – Люди-то что говорят?       – А ничего не говорят, – пожал плечами парень, – думают, что кто-то из господ развлекается, да, скорее всего, не из местных – никто его тут не признает.       – Понятно, – задумчиво кивнул Яков Платонович. Пролетка миновала лесную часть дороги и выкатилась на начинающее зеленеть поле. Впереди уже виднелись крайние дома деревни.       – Вези нас к дому Бусыгиных, знаешь где?       – Бусыгиных? – переспросил возница, разворачиваясь лицом к своим пассажирам, – это у которых парнишка – внук на Крещение пропал?       – Да, – кивнул Яков и добавил: – Вези нас короткой дорогой, той, которой мальчик бы в Затонск пошел. Понял?       – Значит расследование ведете? А все думаю, чего это полицейский следователь в деревню решил прокатиться? – понимающе протянул кучер и добавил: – Понял, как не понять.       – В дом мы заходить не станем, чего лишний раз людей тревожить? – объяснил Штольман, – только покажи нам его, да и обратно поворачивай.       – Сделаем, – кивнул кучер, наконец-то развернулся на козлах лицом к лошади и подобрал вожжи. Лошадка недовольно фыркнула и потрусила веселее.       Возница проехал мимо большого, крепкого, хотя и не нового деревянного дома, повернул в ближайший проулок, и по соседней улочке снова выехал на дорогу, только теперь они ехали обратно в Затонск. Надо заметить, что к удивлению Штольмана, днем дорога была пустынной – за все время пути навстречу им попалась всего одна крестьянская телега, груженая дровами, и ни одного пешехода. Так что, тем зимним днем мальчик вполне мог оказаться на дороге один – точнее, один на один а со своим похитителем... Анна Викторовна смотрела по сторонам, на мирные пасторальные пейзажи и никак не могла поверить, что три месяца назад на этой самой дороге, таким же солнечным, только зимним днем был похищен двенадцатилетний мальчик, тело которого было найдено в неглубокой могиле за кладбищем всего два дня назад. Она глубоко вздохнула – пролетка снова катилась по лесной части дороги, как раз там, где все это и произошло. Листья на деревьях распуститься еще не успели, но лес был окутан весенней зеленоватой дымкой, а значит, до того, как он покроется листвой оставалось всего несколько дней. Где-то в кронах деревьев возбужденно трещали сороки, оповещая окружающих об их приближении. Внезапно Анна ощутила порыв ледяного ветра и тотчас увидела Васю Бусыгина в неизменном полушубке и валенках, который переминался на краю дороги. Пролетка уже почти проехала мимо него, когда Анна закричала: "Стой!" и забарабанила руками по спине кучера.       – Аня! Что случилось? – взволнованно спросил Яков, не понимая, что происходит.       – Укачало что ли? Вот беда-то! – испугался кучер и натянул вожжи, останавливая лошадку.       Анна Викторовна быстро вылезла из пролетки и сделала несколько шагов к мальчику. Бросив вознице: "Жди!", Яков выпрыгнул следом и поспешил за женой.       – Ты хочешь мне что-то рассказать? – тихо спросила она у мальчика.       Тот снял с головы шапку и сжал ее в руках, глядя на Анну. Она сейчас же ощутила привычный, но не ставший от этого приятным, толчок в солнечное сплетение и снова, в который уже раз, очутилась на этой самой, только теперь снова зимней дороге: мальчик весело шагал по утоптанному, скрипящему на морозе снегу, когда услышал за спиной приближающийся конский топот. Он оглянулся – далеко выбрасывая вперед свои могучие ноги, к нему приближался вороной конь, показавшийся мальчику огромным. Вася остановился, думая пропустить нагоняющего его всадника, но неожиданно увидел, что лицо прижавшегося к конской шее человека в капюшоне неразличимо на фоне сияющего на солнце иссиня-черного жеребца. Но особенно страшно выглядел черный плащ, который развевался, словно крылья страшной диковинной птицы. Где-то в глубине его сознания мелькнуло воспоминание о страшных сказках, что рассказывала ему бабушка, где "черный всадник" крадет и убивает детей. Не дожидаясь, когда он окажется еще ближе, мальчик бросился бежать...       – Аня! Аня! – Яков Платонович, который уже догадался, что у его супруги произошла очередная встреча с духом, обнял ее за талию и прижал к себе не давая упасть. Она глубоко вздохнула и открыла глаза, возвращаясь в реальность.       – Все хорошо, – вздохнула Анна и повернулась к мужу лицом: – Вася испугался и бежал от "черного всадника"...       – Он показал тебе это? – уточнил Яков и пожал плечами: – Но почему? На улице белый день, что его так напугало?       – Сказка , – объяснила Анна и оглянулась, – страшная сказка про "черного всадника" – похитителя детей.       Их пролетка стояла в нескольких шагах, а кучер, развернувшись на козлах с нескрываемым интересом за ними наблюдал. Увидев, что Штольманы обратили на него внимание, парень неохотно отвернулся.       Анна Викторовна посмотрела на мужа:       – Думаешь, этот загадочный "черный всадник" и есть похититель?       – "Сказка ложь, да в ней намек"? – задумчиво произнес Штольман и взглянул на жену: – А что это за сказка? Что-то я такую не помню...       – Я тоже, – вздохнула Анна Викторовна и спросила: – Может быть, поедем дальше? Яков кивнул, подал жене руку и помог забраться в пролетку, потом уселся сам.       – Все хорошо? – оглянулся кучер.       – Хорошо, – кивнул Яков и добавил: – Трогай! В полицейское управление...       – Слушаюсь, барин! – кучер щелкнул вожжами, заставляя задремавшую Марусю встрепенуться и тронуться с места.       Анна Викторовна попыталась что-то обсудить с Яковом Платоновичем, но тот сжал ей руку и показал глазами на кучера, который очень внимательно прислушивался к тому, о чем говорят его пассажиры – Анна вздохнула и еще теснее прижалась к мужу.       На этот раз Антон Андреевич оказался на месте. Он был не очень удивлен, но обрадован визитом Якова Платоновича и особенно Анны Викторовны, о котором его без сомнения предупредил Ульяшин. Господин Коробейников так лучезарно улыбался Анне и смотрел на нее с таким восторгом, что Яков Платонович невольно вспомнил совсем недавние деликатные намеки доктора Милца об отношении господина Коробейникова к его жене и нахмурился. Немного уставшая после долгой поездки и встречи с духом Анна Викторовна снова налила себе чаю и тихонько присела на свой любимый стул. Яков Платонович прошелся по кабинету и, обращаясь к Антону Андреевичу, который так и стоял возле стола, как гимназист на уроке, произнес:       – Да Вы присаживайтесь, Антон Андреевич.       Коробейников вздохнул, подвинул стул и сел.       – Антон Андреевич, – сказал Штольман, останавливаясь перед заваленным папками столом начальника сыскного отдела, – как я понимаю, дело Васи Бусыгина со вчерашнего вечера далеко не продвинулось?       – К сожалению, это так, – развел руками Коробейников, – с самого утра занимался делом грабителя – не успел.       – Мы с Анной Викторовной,.. – начал Яков и, отвечая на насмешливо - удивленный взгляд Антона Андреевича, покачал головой и повторил: – Мы с Анной Викторовной провели собственное небольшое расследование и установили, что возможным похитителем ребенка может быть некий человек, лица которого мы не видели, потому что оно скрыто шарфом или чем-то в этом роде; но нам известно, что время от времени он появляется на той самой дороге, где пропал мальчик – верхом на большом вороном жеребце... Анна Викторовна?       – Конечно, Яков Платонович, – с готовностью кивнула та и, обращаясь к Коробейникову, сказала, – я могу нарисовать, как выглядит этот человек, но без лица – лицо скрыто то ли маской, то ли шарфом.       Анна встала, взяла несколько листов бумаги, которые ей подал Коробейников, карандаш, снова села за стол и начала рисовать.       – Об этом похитителе мы узнали от свидетеля, "которого мы не сможем пригласить в суд?" – уточнил Антон Андреевич, переводя взгляд с Якова Платоновича на Анну Викторовну. Та, не отрываясь от рисования, чуть пожала плечами и вздохнула.       – Хорошо, – согласился Коробейников, – меня вполне устраивает этот свидетель. Штольман удивленно посмотрел на своего ученика, а его левая бровь изумленно поползла вверх, однако он ничего не сказал, а только едва заметно кивнул – еще три – четыре месяца назад в такой ситуации Коробейников бы немедленно бросился доказывать ему, что нет на белом свете свидетеля надежнее.       – Кроме нашего "свидетеля" этого человека иногда видят извозчики, – продолжил Штольман, – так что я предлагаю Вам, Антон Андреевич, их опросить – возможно, что кто-то из них что-то знает об этом человеке или что-то видел, что может быть нам полезно.       – Хорошо, – согласно кивнул Антон Андреевич, – завтра же пошлю Ульяшина на железнодорожную станцию и в тот трактир, где они обычно собираются.       – Кроме того, – продолжил Яков Платонович, – не кажется ли Вам, Антон Андреевич, что мы совершенно упустили из виду еще одну линию расследования?       – Еще одну? – удивился Коробейников. – Какую?       – Тело Васи Бусыгина как-то ведь оказалось в том лесу за кладбищем? – задумчиво произнес Яков. – Кто-то его туда принес: проехать там невозможно – выкопал могилу, похоронил тело – все это требует времени.       – Могилу можно было выкопать заранее, – пожал плечами Коробейников.       – Можно, – кивнул Штольман и продолжил: – могила всего в нескольких шагах от тропинки, нужно выяснить куда эта тропинка ведет с кладбища и кто по ней ходит, а потом опросить возможных свидетелей – вдруг кто-то что-то видел.       Яков Платонович помолчал и закончил:       – Похититель не мог нести тело издалека, он должен был привезти его в самое близкое к могиле место, куда можно проехать, оставить там лошадь и дальше нести тело на руках – ведь никаких следов волочения ни на месте, ни на теле мальчика мы не нашли; кстати, Антон Андреевич, вы не спросили Александра Францевича по поводу болезни мальчика?       – Спросил, – кивнул Коробейников, – доктор подтвердил, что мальчик был сильно простужен, однако его жизни это заболевание не угрожало, во всяком случае, на момент смерти.       – "Не угрожало", – задумчиво повторил Штольман и пожал плечами: – но убийца мог этого и не знать, возможно, он думал, что мальчик умирает. Яков Платонович посмотрел в окно, за которым уже стало темнеть, потом на Анну Викторовну, которая, сидя за столом Антона Андреевича, который временно занял стол своего непосредственного начальника, закончила рисунок и теперь разглядывала его наклонив голову набок.       – Анна Викторовна, вы закончили? – спросил он.       Она еще раз посмотрела на рисунок и кивнула:       – Да...       Антон Андреевич подскочил с места и подойдя к столу, остановился возле Анны. Взглянув на рисунок, Коробейников потер лоб и произнес:       – Пожалуй, тут и я бы напугался, не то что двенадцатилетний мальчик.       Яков тоже поднялся с места и подошел к жене, заглянув ей через плечо:       – Кстати, Антон Андреевич, а Вы знаете сказку про"черного всадника", который ворует детей?       Коробейников удивленно посмотрел на Якова Платоновича и покачал головой:       – Впервые слышу...       Потом повернулся к Анне и добавил:       – Но, вообще-то, я не знаток устного народного творчества.       – А кто в Затонске знаток народного творчества? – поинтересовался Штольман, разглядывая рисунок, но не находя ничего такого, что могло бы навести следствие на похитителя, хотя, конечно, пока это было только предположение. Мальчик не видел того, кто его увез с пустынной дороги – он был без сознания. Возможно, "черный человек" – как его окрестил про себя Штольман – сбил Васю, но подобрать и увезти его мог кто-то другой. Яков Платонович задумчиво покачал головой – все-таки предположение, что в одном месте, в одно и тоже время окажется один человек, который сбил ребенка своей лошадью или санями и уехал , бросив его на дороге; и второй – тот, что подобрал находящегося в бессознательном состоянии мальчика и посадил его на цепь в какой-то жуткой яме – было совершенно невероятным.       – Учитель словесности Семенов? – неуверенно произнес Коробейников, очевидно, продолжая размышлять над словами своего начальника относительно устного народного творчества.       Штольман недовольно поморщился – с господином Семеновым у него были связаны не самые приятные воспоминания – в последний раз они встречались в поместье Алексея Гребнева, дело тогда закончилось его дуэлью с князем Разумовским.       – Может быть, поговорить с Александром Францевичем? – спросила Анна. – Вдруг это какая-то местная легенда, как та сказка про девушку Василину и оборотня, которая оказалась никакой не сказкой, а самой настоящей историей, да еще и случившейся не так уж давно – доктор тогда очень помог.       – Можно, конечно, поговорить с Александром Францевичем, – кивнул Яков и пожал плечами, – но, мне кажется, что проще всего спросить у бабушки Васи Бусыгина – это ведь она рассказала внуку эту страшную сказку.       – А это мы тоже знаем от того "свидетеля"? – ошарашено спросил Антон Андреевич, глядя на Анну Викторовну. Та виновато развела руками и несколько раз кивнула.       – Хорошо, – согласился Коробейников, – я сам завтра же съезжу к Бусыгиным-старшим и поговорю с ними, – он посмотрел на Штольмана и добавил: – если, конечно, не будет срочных дел.       – Вот и хорошо, – улыбнулся Штольман и подал руку жене: – Идемте, Анна Викторовна?       – Да, – вздохнула Анна, поднимаясь, – идемте, Яков Платонович.       На улице почти стемнело. Анна Викторовна глубоко вздохнула и подняла голову – восточный край неба уже окрасился глубоким темно-синим цветом, хотя звезд видно еще не было, но западный край все еще золотился теплыми закатными лучами уже скрывшегося за горизонтом светила.       – Устала? – прошептал Яков, пользуясь тем, что на улице уже стемнело, да и прохожих было немного, он нежно обнял ее за талию.       – Немного, – вздохнула она, потом подумала, прислушиваясь к своим ощущениям, и удивленно произнесла: – я проголодалась, даже очень.       Она повернулась к мужу и покачала головой:       – Как ты можешь целый день ничего не есть?       – Привык, – пожал плечами Яков Платонович и улыбнувшись добавил: – за работой не чувствую голода.       – Яков Платонович, – вздохнула она и взяла его под руку: – пойдемте-ка домой – я вас ужином накормлю... Пойдемте?       – Конечно, Анна Викторовна, – кивнул Яков, взял ее руку и поднес ее к губам, с удовольствием отметив про себя, что она впервые назвала место, где они жили, домом.       Хоть дорога от управления до дома и заняла не больше четверти часа, когда Штольманы подошли к дому, на улице было уже совершенно темно. На этот раз дверь парадного еще не была заперта, и Яков Платонович с Анной Викторовной, стараясь не шуметь, поднялись на второй этаж и оказались в маленькой прихожей своей квартиры. Анна сняла с себя высокие кожаные боты и с облегчением вздохнула. Она осторожно вставила ноги в чУдные домашние туфли с загнутыми на восточный манер мысами и прекрасной вышивкой – точно такие же туфли, только без вышивки, были и у Якова – обе пары подарил Петр Иванович и, посмеиваясь, объяснил – "дом у человека там, где его домашние туфли". Анна Викторовна потопала ногами, чуть приподняв юбку, полюбовалась на свои ножки в войлочных туфлях и довольно улыбнулась. Как и накануне, она запретила Якову дотрагиваться до кухонной печки и поспешила в ванную комнату переодеваться. Не прошло и получаса, как ужин был разогрет, а чайник яростно плевался кипятком, который с громким шипением превращался в пар на раскаленной печке. Яков в домашних туфлях, в стеганом домашнем сюртуке сидел здесь же на кухне за покрытым цветастой скатертью столом и, подперев голову рукой, с удовольствием наблюдал за женой – Анна Викторовна хлопотала над ужином. С той самой первой после венчания ночи Яков Платонович никак не мог избавиться от ощущения происходящего с ним волшебства – теперь он даже не представлял, как ему удалось прожить столько лет, не видя, как Анна ставит на стол тарелки для ужина; как моет посуду; как, надев на руки жесткие холщовые руковицы, уверенно запихивает в кухонную печку дрова; как расчесывает перед зеркалом свои удивительные светло-русые волосы; как тихонько выходит из ванной комнаты в накинутом на кружевную ночную сорочку шелковом пеньюаре, пахнущая чем-то таким восхитительно-притягательным, что у него разом начинает кружиться голова и перехватывает дыхание... Чувствуя, что мысли его резво побежали совсем уж в далекую от ужина сторону, Штольман мотнул головой, отгоняя удивительные видения, и, наконец, прислушался к тому, о чем ему говорит Анна Викторовна. А Анна Викторовна очень убедительно говорила о том, что в такую замечательную погоду им вовсе необязательно сидеть дома, тем более, что и доктор рекомендовал Якову Платоновичу больше гулять. Уже догадываясь, к чему она клонит, Яков Платонович спросил:       – Уж не приглашаете ли вы меня, Анна Викторовна, на романтическую прогулку на кладбище?       – Ну почему сразу на кладбище? – растерялась Анна, – Мы только пройдем через кладбище...       – И прогуляемся по той живописной тропинке, возле которой нашли тело Васи Бусыгина, – как ни в чем не бывало продолжил Яков, – узнаем куда она ведет, постараемся понять, кто по ней ходит – возможно, у нас даже получится поговорить с ними – я понял, – закончил Яков и улыбнулся.       Анна Викторовна посмотрела на мужа и виновато вздохнула – ну с чего она взяла, что сможет перехитрить самого лучшего сыщика на свете? Но Яков Платонович, похоже, так стосковался по работе, что даже не стал возражать против "романтической" прогулки на кладбище.       После ужина он дождался, пока Анна закончит свои дела на кухне, и они вместе перешли в гостиную.       Анна Викторовна устало расположилась на диване и посмотрела на мужа:       – Значит, завтра сразу после завтрака и пойдем?       – Как скажете, Анна Викторовна, – улыбнулся Яков.       Яков подсел к жене и нежно обнял ее за плечи, "комодные" часы начали громко отбивать очередной час. Анна прижалась к мужу и начала шепотом считать: – Раз, два, три, четыре...       – ... Десять, – прошептал Яков и нежно погладил ее распущенные волосы.       В наступившей тишине, они вдруг услышали как за открытым окном – где-то совсем близко – весело засвистел – защелкал соловей.       – Надо же! – удивленно прошептала Анна. – Соловей – здесь, в самом центре города?       Прижавшись друг к другу они слушали удивительного певца до тех пор, пока он не вывел последнюю трель и не замолчал. Анна еще немного подождала, но, очевидно, на сегодня концерт был закончен. Она вздохнула.       – У нас в саду тоже каждый год поет соловей, – грустно сказала она, – мне, наверное, лет двенадцать было, когда я первый раз его услышала.       Яков нахмурился, осторожно взял за подбородок, развернул к себе и заглянул в глаза.       – Скучаешь по дому? – тихо спросил он.       – Нет, – мотнула головой Анна, – что ты? Мне очень нравится эта квартирка и очень нравится, что мы здесь одни – без мамы, без тети Липы, просто... я же никогда никуда не уезжала из дома так надолго, .. – она виновато пожала плечами.       – Батюшка ваш – Виктор Иванович предложил нам жить в вашем доме, – немного помолчав, сказал Яков Платонович.       – Правда? – Анна изумленно взглянула на мужа.       – Да, сказал, что раз уж мы пока остаемся в Затонске, то нужно что-то решать с жильем, – пожал плечами Штольман, – хорошую квартиру здесь не найти, арендовать дом или усадьбу – дорого, а у вас весь второй этаж свободен.       – Ну да, папа всегда хотел, чтобы в доме было шумно и весело, – грустно улыбнулась Анна и покачала головой. – Что ты ответил?       – Поблагодарил и отказался, – сказал Яков.       – Ну и правильно, – кивнула Анна, вздохнула и улыбнувшись добавила: – должна же я научиться топить печку и готовить, ведь дома Прасковья меня и на порог своей кухни не пустит.       – Это точно, – усмехнулся Яков, вспоминая позавчерашний визит Прасковьи, и покачал головой.       – Яша, – прошептала Анна, глядя ему в глаза, – пойдем спать?       – Пойдем, – промурлыкал он и осторожно расстегнул верхнюю пуговичку на ее платье.       Утром Анну разбудили голоса прохожих, долетающие с улицы в приоткрытое окно – она все никак не могла привыкнуть к уличному шуму. Ведь дома – на Царицынской – окна ее комнаты выходили в сад, и по утрам ее будили воробьи или, на худой конец, вороны, которые обожали селиться в кронах старых лип, обрамляющих лужайку перед домом. Она осторожно повернула голову – Яков спокойно спал – она ясно слышала его ровное дыхание. Анна снова закрыла глаза, а на ее губах заиграла легкая улыбка – она чувствовала себя невесомой пушинкой, казалось, дунь ветер из окошка чуть сильнее, и она взлетит и поплывет куда-то в неведомые, залитые солнцем дали вместе с пушистыми белоснежными облаками... Внезапно, мысли ее были безжалостно прерваны громким стуком в дверь. Яков Платонович резко сел и помотал головой пытаясь проснуться. Тем временем, из-за двери помимо стука послышался громкий голос:       – Ваше высокородие! Яков Платонович! Господин Трегубов просил Вас срочно прибыть в управление!       – Яша, что это значит? – взволнованно прошептала Анна.       – Это значит, что что-то случилось, – ответил Штольман и крикнул: – Не ори! Слышу!       – Ваше высокородие, пролетка внизу ждет, – уже потише сообщил городовой из-за двери.       – Понял я, – поспешно одеваясь, громко сказал Яков Платонович, – сейчас спущусь.       – Я с тобой, – сказала Анна и села, спустив ноги на коврик.       – Нет, – покачал головой Яков Платонович и добавил: – Раз меня вызывает Николай Васильевич, значит, мой отпуск закончен.       Анна замерла, глядя на мужа широко раскрытыми глазами. Штольман вздохнул и присел рядом с ней.       – Я постараюсь вернуться, как можно скорее, – тихо произнес он и нежно коснулся губами ее растрепанных после сна волос.       – Я знаю, – грустно кивнула Анна.       – Жди меня – когда вернусь, буду очень голоден, – улыбнулся Яков и встал.       – Я сейчас чайник подогрею, – всполошилась Анна, вскочила и накинула на себя пеньюар.       – Не успею, – покачал головой Штольман, глядя на "комодные" часы, – с Коробейниковым в управлении чаю выпью, – и быстро пошел в ванную комнату. Тем не менее, Анна все-таки пошла на кухню и быстро затопила печь, потом налила и поставила на нее чайник, удовлетворенно вздохнула, вынула из кухонного буфета и поставила на стол тарелку с несколькими ломтями хлеба, накрытую полотенцем, присела к столу, отломила корочку и, положив ее в рот. Когда умытый и побритый Штольман вышел из ванной комнаты, на столе стояла дымящаяся чашка с чаем. Увидев это, Яков взглянул на "комодные" часы, покачал головой, но все-таки сел за стол.       Спустя несколько минут Яков Платонович поцеловал жену, потом взял ее за плечи и глядя в глаза, совершенно серьезно напомнил ей об обещании не проводить никаких расследований без него, и дождавшись ее кивка, на мгновение обнял, прижав ее к себе, и ушел. Анна послушала, как он почти бегом спускается по лестнице, не спеша заперла дверь и вернулась на кухню. Присев за стол, она допила чай из мужниной чашки, вздохнула и пошла в ванную комнату.       Потом побродила по комнатам, наводя порядок, вернулась на кухню, налила себе все еще горячего чаю, взяла большой ломоть хлеба и позавтракала, размышляя, чем бы ей себя занять. Задумчиво помешивая чай в чашке, она решила, что должна приготовить ужин, но Прасковья должна прийти только завтра, значит, надо справляться самой. Анна помыла посуду, оделась, взяла корзинку и отправилась на рынок.       Штольман спрыгнул с пролетки и распахнул дверь затонского управления полиции.       – Здравия желаю, Яков Платонович, – гаркнул дежурный, вскакивая из-за стола.       – Здравствуй, – кивнул Штольман и спросил: – Николай Васильевич у себя?       – У себя, – уже спокойнее сообщил полицейский и добавил: – Велели сразу к нему идти, ждут-с.       Яков Платонович весело улыбнулся – несмотря на произошедшие в его жизни изменения, он был рад вернуться на службу и наконец заняться тем делом, которое знал и любил. Он постучал и распахнул дверь в кабинет Николая Васильевича::       – Здравствуйте, Николай Васильевич, разрешите?       – Входите, Яков Платонович, ждем Вас.       Кроме господина полицмейстера в кабинете находился Антон Андреевич, который вскочил с места и радостно улыбнулся своему начальнику.       – Вот видите, Яков Платонович, как получается, – вздохнул Трегубов, – не можем мы без Вас обойтись, – и добавил: – обещаю, как только дело будет раскрыто отпущу Вас догуливать отпуск, а сейчас – поиск уже идет, но Антон Андреевич настоял на том, чтобы пригласить Вас.       – Поиск? – нахмурился Штольман.       – Коробейников введет Вас в курс дела, – махнул рукой Трегубов, отпуская сыщиков, и погрузился в чтение разложенных на столе документов.       – Ну, Антон Андреевич, так что стряслось-то? – спросил Штольман, закрывая дверь кабинета полицмейстера.       – Сегодня утром в дежурную часть пришел Егор Новиков – сапожник – у него мастерская на рыночной площади, и сообщил, что пропал его сын Андрей Новиков десяти с половиной лет, – рассказал Коробейников.       – Как это произошло? – мрачно спросил Штольман, заходя в свой кабинет, он немного подумал и сел за свой стол.       – Вчера с самого утра Егор отправил своего сына в ту самую деревню, – начал доклад Коробейников, – мальчик должен был отнести заказчику готовые сапоги. Он – заказчик – приходил накануне, но что-то ему не понравилось. Они договорились с сапожником, что тот все исправит и доставит сапоги ему домой. Мальчик ушел, но обратно не вернулся. Егор прождал его до вечера, потом взял извозчика и поехал в деревню. Как выяснилось, сапоги Андрей принес, заказчик был доволен и даже отблагодарил его копеечкой. Около полудня мальчик ушел.       – Свидетелей опросили? – спросил Штольман.       – Еще не успели, – развел руками Антон Андреевич. – Николай Васильевич сразу отправил розыскную команду – приказал прочесать лес вдоль дороги в надежде отыскать если не мальчика, так хотя бы его следы.       – А Вы, как я понимаю, считаете, что это дело связано с делом Васи Бусыгина? – спросил Яков Платонович.       – Думаю, да, – кивнул Коробейников, – снова пропал мальчик примерно такого же возраста, как Вася; то же место – дорога; то же время – после полудня.       – Согласен, – кивнул Штольман, – но если это так, то мы можем предположить, что мальчик еще жив, и, значит, мы должны поторопиться.       Штольман взглянул на карту Затонска, висящую на стене за спиной Коробейникова, встал и подошел поближе.       – Почему он появляется именно на этой дороге? – произнес он задумчиво, – Что-то ведь его здесь держит? Антон Андреевич, посмотрите – Вот кладбище – мы прошли через него и оказались в лесу, куда может вести эта тропинка, по которой мы шли?       Коробейников подошел к карте и пожал плечами.       – Это – кладбище, это – дорога, между ними версты две – не меньше, сплошного леса, да еще и овраг у самой дороги, – рассуждал Штольман, – ну не может же эта тропинка просто выходить на дорогу? Зачем? Кто может по ней ходить?       – Тело мальчика было совсем близко к кладбищу, – пожал плечами Антон Андреевич, – для того чтобы узнать, куда ведет эта тропинка, придется по ней пройти.       – Именно этим мы с Анной Викторовной и собирались сегодня заняться, – вздохнул Штольман, – пока в дверь не забарабанил городовой по Вашей, между прочим, просьбе, – произнес он, вздохнул и едва слышно добавил: – Надеюсь, она не пойдет на "романтическую прогулку" одна...       – И вовсе не по моей просьбе, а по поручению Николая Васильевича, – обиженно надулся Коробейников.       – Ладно, это не имеет значения, – махнул рукой Штольман, – давайте думать – один случай может быть случайностью, но два – это уже система – значит, мы должны понять, как и почему этот "черный всадник" появляется именно здесь. Антон Андреевич, поехали в деревню – опросим жителей, если он проезжал через нее – его должны были видеть, правильно?       – Правильно, – кивнул Антон Андреевич. Штольман задумался.       – Вот что, Антон Андреевич, давайте сделаем так, – решил он, – вы сейчас отправитесь в городскую управу и узнаете все, что можно обо всех домовладельцах проживающих на расстоянии пяти верст от кладбища в интересующем нас направлении и нанесете их на нашу карту, а я поеду в деревню и побеседую с жителями, вдруг кто-то что-то видел.       – Сделаем, Яков Платонович, – кивнул Коробейников и поспешно снял с вешалки котелок.       Штольман тоже не стал задерживаться, тем более, что городовой вернувшийся с места проведения поисковой операции ничего обнадеживающего не сообщил. Он прыгнул в пролетку, и мохноногая лошадка с густой гривкой, едва успевшая передохнуть, веселой трусцой засеменила по улицам Затонска.       Анна Викторовна с трудом втащила корзинку на второй этаж и открыла дверь квартиры своим ключом, который Яков вручил ей на следующий же день после свадьбы. Она выложила продукты на стол, присела рядом и, подперев голову рукой, стала их внимательно изучать. Видимо, вспомнив все свои нехитрые познания в кулинарии, Анна Викторовна вздохнула и пошла переодеваться. Потом достала с полки чугунок и начала чистить картошку.       Когда "комодные" часы в гостиной пробили три раза, то ли обед – то ли ужин был готов, а по квартире распространялся очень даже аппетитный аромат. Анна Викторовна осторожно сдвинула с чугунка крышку, зачерпнула длинной деревянной ложкой получившуюся густую похлебку, подула на нее и осторожно попробовала. Похлебка показалась ей вполне съедобной, даже вкусной. Анна удовлетворенно вздохнула, плотно прикрыла дымящийся чугунок тяжелой крышкой и поставила его на стол. Потом принесла старое одеяло и, как учила Прасковья, осторожно завернула в него чугунок. Закончив приготовление ужина, Анна довольно потерла руки – теперь вернувшийся со службы муж уж точно не останется голодным.       Поскольку больше никаких домашних дел она найти для себя не смогла, а сидеть без дела до самого вечера ей не хотелось, Анна Викторовна решила навестить родителей, а по пути зайти в управление полиции (хотя немного сомневалась, что Яков Платонович ей обрадуется, но решила пока об этом не думать) и узнать, что же такое произошло, что Николай Васильевич решил вызвать ее мужа из отпуска.       Анна неспеша собралась и вышла на улицу. Погода, как и накануне, была замечательная: воробьи, которые, видимо, совсем не ожидали столь быстрого наступления лета, громко чирикая, сновали по начинающим распускаться кустам сирени и покрывшимся крохотными зелеными листочками боярышнику и черемухе. Анна глубоко вздохнула, пробуя на вкус теплый душистый воздух, и пошла по улице в сторону полицейского управления.       – Здравствуйте, Анна Викторовна! – гаркнул дежурный, с грохотом подскакивая со своего места. Анна, которая сроду не удостаивалась такого приветствия, пока не была супругой главы сыскного отдела, испугано оглянулась, ей показалось, что все присутствующие в участке моментально замолчали и уставились на нее с нескрываемым любопытством. Анна Викторовна уже сожалела, что пришла сегодня в полицейское управление – ее сомнения, что Яков Платонович ее приходу не обрадуется, переросли в твердую уверенность. Но не успела она открыть рот, как дежурный бодро сообщил:       – А Якова Платоновича на месте нет – поехал свидетелей опрашивать, а Антон Андреевич в городской управе.       – Понятно, – кивнула Анна и спросила: – А что стряслось-то? Что-то серьезное?       – Так мальчонка пропал, – доверительно сообщил дежурный, – и, главное, опять на той дороге! ПрОклятое место!       – Как пропал? – оторопела Анна. – Когда?       – Так вчера еще, – рассказал дежурный, – сегодня утром отец сообщил, Николай Васильевич с самого утра распорядились начать поиски.       – О, Господи, – прошептала Анна и спросила: – А как зовут мальчика?       – Как зовут? – озадачено произнес дежурный и подвинул к себе толстую тетрадь, он полистал ее и прочитал: – Андрей Новиков, десяти с половиной лет, сын сапожника Егора Новикова.       – Андрей Новиков, – прошептала Анна и посмотрела на дежурного: – Его отец – сапожник? А где у него мастерская?       – Да на базарной площади, – с готовностью поведал тот.       – Ясно, – кивнула Анна Викторовна и, кивнув полицейскому, повернулась и пошла к выходу.       – Анна Викторовна! – окликнул ее вновь подскочивший со своего места дежурный, – а Якову Платоновичу-то что передать?       – Ничего не надо! – оглянулась Анна, махнула рукой и улыбнулась: – Спасибо!       Снова оказавшись на улице Анна остановилась, раздумывая,что же ей теперь делать. Она знала имя пропавшего мальчика и вполне могла попытаться вызвать его дух, если, конечно, его уже не было в живых – вот только, где лучше это сделать? Злосчастная дорога была далеко, да к тому же там сейчас проходила поисковая оперцая – Анна вспомнила повышенное внимание со стороны и полицейских, и посетителей, с которым она только что столкнулась в дежурной части и поежилась. К тому же, она обещала Якову Платоновичу, что не будет вести расследование одна. Она вздохнула и пошла в сторону базарной площади – духи, как правило, весьма охотно являются туда, где часто бывали при жизни. К удивлению Анны Викторовны единственная сапожная мастерская на площади была открыта. Молодой человек, судя по возрасту, подмастерье или помощник отца пропавшего мальчика был в мастерской и продолжал работать. Анна не стала заходить внутрь, а остановилась у двери с вывеской "Открыто" и закрыла глаза, стараясь сосредоточиться. Она несколько раз прошептала имя мальчика, однако, несмотря на ее старания, ничего не изменилось – она не почувствовала ни волны ледяного холода, ни толчка в солнечное сплетение, которые обычно сопровождали появление духов – мальчик на ее зов не пришел. Собственно говоря, учитывая жуткую историю Васи Бусыгина – Анна вздрогнула, снова вспомнив жуткое место, где держали мальчика – этого следовало ожидать, но, с другой стороны, это означало, что у полиции есть немного времени, чтобы постараться найти его живым.       Немного подумав, Анна пошла в ближайшую кофейню, села за столик и попросила официанта кроме чашки кофе подать ей бумагу и чернила. Когда ее просьба была выполнена, она написала записку Марии Тимофеевне, в которой попросила ее передать Прасковье, что их завтрашняя встреча отменяется, и что о времени следующей она сообщит позже. Матери, чтобы избежать лишних вопросов и волнений с ее стороны, она объяснила это тем, что у них с Яковом Платоновичем на завтра появились планы. Потом она немного подумала и написала еще одну коротенькую записку. После этого, не спеша, выпила чашку кофе, подозвала официанта, вручила ему две записки, попросила немедленно доставить их, по указанным на них адресам и протянула ему несколько монет.       Анна не торопясь шла по улице и размышляла – ей пришлось признать, что сейчас она ничем не могла помочь полиции ни в расследовании, ни в поисках пропавшего Андрея Новикова. Можно, конечно, было нарушить данное Якову слово и одной отправиться по той тропинке, возле которой было обнаружено тело Васи Бусыгина. Но, вспомнив глаза мужа, во время их утреннего прощания, Анна вздохнула и покачала головой – ну, не могла она снова его подвести – ведь и так сколько всего ему пришлось пережить, вытаскивая ее из всевозможных неприятностей за время их знакомства. Кроме того, когда она думала, что ей придется одной пробираться по этой тропинке, почему-то ей становилось жутко. Внезапно, Анна Викторовна заметила, что дело идет к вечеру, и Яков Платонович может в любое время вернуться со службы, и заторопилась домой.       Штольман расположился на сидении полицейской пролетки и устало закрыл глаза. Надо сказать, что он и, правда, устал – то ли сказывалось недавнее ранение, то ли долгое отсутствие практической работы, кто же знает? Однако сам он думал, что виной усталости является его долгая, тягучая борьба с "заговором молчания" со стороны местного населения, который он чувствовал весь сегодняшний день. Здешние жители оказались очень разговорчивы и общительны во всем, что касалось соседей, знакомых и домашних животных. Но, как только речь заходила о "черном всаднике", они словно набирали в рот воды, и все их ответы сводились к двум вариантам: не видел и не слышал. Получалось, что потратив несколько часов драгоценного времени, ничего нового Яков Платонович не узнал. Единственное, в чем он был уверен, это то, что местные жители либо знали, либо догадывались о том, что произошло с пропавшими мальчиками, но поскольку напрямую их это не касалось – обе жертвы были не местные, а родом из Затонска – и помогать полиции в расследовании они не собирались. В какой-то момент он даже подумал, что местные жители покрывают кого-то из своих, но потом все-таки решил, что не один здравомыслящий человек не станет защищать похитителя и убийцу детей. Яков Платонович досадливо поморщился – следствие не сдвинулось ни на шаг, а если учитывать историю Васи Бусыгина, то времени, чтобы найти живым Андрея Новикова у них было немного.       Тем временем пролетка оставила позади деревенские поля и огороды и въехала в покрытый весенней дымкой лес. Мысли Штольмана снова вернулись к той тропинке возле которой было обнаружено тело Васи Бусыгина. Он очень надеялся, что Антон Андреевич выполнит его поручение и установит все дома и сооружения, которые расположены на интересующей их территории, но, пройти по тропинке все-таки придется. Штольман улыбнулся, решив, что обязательно возьмет с собой Анну, как только найдет время на эту "прогулку", и ему совершенно безразлично, кто и что по этому поводу подумает. Как только он вспомнил об Анне Викторовне, мысли его потекли совсем в ином направлении: сегодня они впервые после свадьбы расстались так надолго, и ему было ужасно интересно, что она делала целый день. Единственное, что его беспокоило, это то, что Анна Викторовна все-таки решила заняться расследованием самостоятельно.       У самого города пролетка догнала нестройную колонну городовых, которые закончили прочесывать местность в поисках мальчика, и теперь шли домой. О том, что поиски ни к чему не привели, Штольман знал и раньше – за несколько часов, что он провел в деревне, он дважды посылал кучера к розыскной команде, прочесывающей местность. Городовые поприветствовали своего начальника, а он остановил пролетку, перекинулся парой слов с Ульяшиным, который был назначен старшим розыскной команды, и велел кучеру везти его в управление.       Антон Андреевич уже вернулся из городской управы и теперь, попивая чай, неспешно наносил на карту квадратики и прямоугольнички, которые должны были изображать строения, попавшие в интересующую их область. Кроме Коробейникова, в управлении Штольмана ожидала записка, написанная четким ученическим почерком его жены. Быстро вскрыв конверт, он прочитал:       "Яков Платонович, я пробовала вызвать дух Андрюши Новикова – он не явился, думаю, мальчик еще жив."       Ниже стояла подпись: " Анна Штольман".       Увидев ее, Яков Платонович довольно улыбнулся, но быстро спохватившись махнул запиской и спросил:       – Анна Викторовна приходила?       – При мне – нет, но надо спросить у дежурного, – пожал плечами Коробейников. Штольман согласно кивнул и крикнул:       – Дежурный!       Полицейский появился почти мгновенно, словно стоял за дверью, и замер, вытянувшись в струнку.       – Кто принес записку? – уточнил Яков Платонович, показывая ему сложенный листок.       – Посыльный?       – Посыльный, – кивнул дежурный.       – А Анна Викторовна приходила? – уточнил Яков.       – Заходила, – кивнул дежурный и добавил: – про мальчика пропавшего расспрашивала, но это еще раньше было.       – Раньше? – нахмурился Штольман. – Во сколько?       – Около четырех, должно быть, – почесал затылок дежурный, – я в три сменился, а она, стало быть, примерно через час и пришла.       Штольман взглянул на стоящие на каминной полке часы, короткая стрелка которых уже перескочила цифру "восемь", и поднялся:       – Заканчивайте, Антон Андреевич, и ступайте домой, – сказал Штольман, жестом отпуская дежурного, и посмотрел на преображенную карту города и окрестностей, – завтра с утра продолжим, сейчас мы все равно ничего не можем сделать – не пойдем же мы к законопослушным гражданам ночью, не имея на то никаких оснований.       – Это верно, – вздохнул Коробейников.       – Я тоже пойду, – Штольман усмехнулся и покачал головой, – устал с непривычки.       – Конечно, Яков Платонович, – согласно кивнул Коробейников и добавил: – передавайте Анне Викторовне мой поклон.       – Обязательно, – улыбнулся Яков и подумал: " Надеюсь, что она дома, а не бродит по кладбищу"       Он надел котелок, кивнул помощнику и быстро вышел.       Солнце уже почти скрылось за лесом, и на улице царили золотистые весенние сумерки. Штольман быстрым шагом шел к дому – его беспокойство нарастало. Если Анна с четырех часов дня знает о том, что произошло очередное похищение мальчика, то он представить не мог, что могло удержать ее от того, чтобы попытаться найти мальчика собственными силами – и где в этом случае искать ее саму? Чтобы хоть немного унять сердцебиение, он глубоко вздохнул и ускорил шаг.       Едва повернув к дому, Яков Платонович сразу увидел, что в окнах их квартиры горит свет. Он резко остановился и несколько раз глубоко вздохнул, чувствуя, как его сердце заливает тепло. Дверь парадной была открыта настежь, и шагая через две ступеньки Яков быстро поднялся по лестнице и замер перед дверью их квартиры. Он опустил руку в карман и нащупал там связку ключей, однако, немного подумав, улыбнулся и постучал. Прошло не больше минуты, и из-за двери послышался немного удивленный голос Анны:       – Кто там?       – Аня, это я, – негромко ответил Яков.       Анна Викторовна загремела замком, и, спустя мгновение, дверь распахнулась.       – Яша! – удивленно произнесла она, – у тебя же есть ключ...       – Есть, – улыбаясь кивнул Яков и, шагнув в прихожую, добавил: – но мне так хотелось, чтобы ты сама мне открыла...       Не отрывая от него своих огромных васильковых глаз, Анна шагнула навстречу и, обняв за шею, прильнула к его губам. Их поцелуй длился так долго, что им обоим снова не хватило дыхания. Судорожно вздохнув, Анна чуть отстранилась от Якова и уткнулась лицом в его грудь, переводя дыхание и слушая, как гулко, словно кузнечный молот, стучит его сердце.       Немного успокоившись Анна подняла голову, заглянула в его потемневшие глаза и, отступив на шаг, сказала:       – А я ужин приготовила...       Яков улыбнулся и покачал головой – пожалуй, такого занятия для жены он себе не представлял.       – Переоденься, а я разогрею, – прошептала Анна и, прижав руки к покрасневшим щекам, быстро пошла на кухню.       Спустя полчаса Яков Платонович в стеганом домашнем сюртуке сидел за столом, вдыхая аппетитный аромат и улыбаясь наблюдал, как Анна хлопочет на кухне, собирая на стол. Она поставила перед ним тарелку с чем-то похожим на похлебку, села напротив и подперев голову рукой стала смотреть на мужа, ожидая его реакции на свою стряпню.       – Это вкусно, – подбодрила мужа Анна и, зачерпнув содержимое его тарелки ложкой, с удовольствием положила в рот.       – Это, и правда, вкусно, – согласился Яков, который только теперь, когда начал есть, понял, как он голоден, и спросил: – Мне казалось, что Прасковья должна была прийти только завтра?       – Так и есть, – кивнула Анна, – но я перенесла ее визит на другой день.       – Почему? – удивился Яков.       – Потому что завтра полиции может понадобиться моя помощь, – объяснила Анна Викторовна.       – Вот как? Откуда такая уверенность? – Яков отодвинул пустую тарелку, вздохнул и с улыбкой посмотрел на жену: – Спасибо, было очень вкусно...       – Уверенность? – пожала плечами Анна и добавила: – не знаю, наверное, предчувствие.       – Честно говоря, я уж думал, что после того, как ты узнала имя пропавшего мальчика, ничто не удержит тебя от расследования, – покачал головой Штольман и спросил: – Так значит, ты приготовила ужин сама, без помощи Прасковьи? Как же ты это сделала?       – Просто сложила все в чугунок и поставила на печку, – махнула рукой Анна и попросила: – Расскажи о деле – удалось что-нибудь выяснить?       – Ничего, – недовольно поморщился Штольман: – такое ощущение, что этот "черный всадник" не человек, а призрак: он неведомо как появляется на этой дороге и неведомо куда исчезает. В деревне его никто не видел, в городе тоже, розыскная команда тоже ничего не обнаружила, но с ними я еще завтра поговорю. Деревенские как будто что-то скрывают, но что и почему? Устал я от них...       – Может быть, сами в чем-то замешаны, поэтому и скрывают? – спросила Анна.       – Не знаю, – пожал плечами Яков и задумчиво добавил: – А может быть просто не хотят разговаривать с чужаком – ведь я для них чужак. – одна надежда на Коробейникова – он должен обозначить на карте все дома и усадьбы в том лесу за кладбищем, возможно, тогда что-то прояснится.       – Значит, завтра мы не пойдем на "романтическую прогулку"? – разочаровано произнесла Анна.       – Поглядим, что удастся узнать о тех, кто живет поблизости – у нас ведь нет никаких улик, мы не можем прийти к законопослушным господам и потребовать показать нам погреб, к тому же, это может быть погреб или подвал какого-нибудь заброшенного дома – тогда доказать, кто является похитителем получится, только если задержать его с поличным.       – Понятно, – кивнула Анна.       – А вы, Анна Викторовна, чем займетесь?       – Ну, если я вам завтра не нужна – пойду навещу родителей, – пожала плечами Анна и, вздохнув, добавила: – Соскучилась...       "Комодные" часы дисциплинированно пробили десять раз.       – Что это я сижу? – пересчитав количество ударов, спохватилась Анна, – тебе же завтра на службу...       Она встала, обняла мужа за плечи, нежно коснулась губами его щеки, шепнула: "Ложись, я скоро", – и начала убирать со стола посуду.       Когда она вышла из ванной комнаты, Яков уже лег. Она задула свечу и, быстро скинув пеньюар, юркнула под одеяло, мгновенно очутившись в его объятиях. Позволяя его губам нежно скользить по ее шее, опускаясь все ниже, Анна подумала, что его слова о том, как он сегодня устал, пожалуй, слегка преувеличены, и вздохнула, забывая обо всем на свете...       Опасаясь, что снова не успеет накормить мужа завтраком, Анна Викторовна вскочила ни свет ни заря – как только часы в гостиной пробили шесть раз. Единственное блюдо, которое она могла попытаться приготовить на завтрак, были блины – слава Богу, Прасковья запаслась мукой, а молочница исправно приносила по бутылке молока каждый день. Анна старательно, как учила Прасковья, замешала жидкое тесто и растопила печку, которая после чистки оказалась совсем не вредной, а напротив – вполне дружелюбной. Потом вынула тяжеленную чугунную сковородку и начала печь блины. Не то чтобы у нее сразу все получилось – несколько подгоревших комочков теста пришлось выбросить – но постепенно она приспособилась. И спустя три четверти часа, когда встревоженный Яков Платонович, не обнаружив ее в своей постели, пришел на кухню – его ждал готовый завтрак, состоящий из блинов со сметаной и чая. Потрясенный Яков покачал головой, решив, что его жена – настоящее сокровище, о чем ей сразу же и сообщил, с улыбкой глядя на ее порозовевшие от удоволствия щеки.       Ровно в половине восьмого сытый и одетый Яков Платонович, еще раз убедившись, что Анна собирается навестить родителей и любимого дядю на Царицынской, 5, и планирует провести там весь день, с трудом заставил себя оставить ее и отправиться на службу. Проводив мужа, Анна Викторовна навела в их квартирке порядок, собрала и отнесла прачке вещи для стирки, позвала дочку дворника и попросила ее вымыть полы. Когда уборка была закончена, она удовлетворенно походила из комнаты в комнату, размышляя, что, ей пожалуй, даже нравится заниматься домашними делами. Неожиданно часы пробили одиннадцать раз, заставляя Анну Викторовну поторопиться. В последний момент, когда Анна уже была готова выйти из дома, она вдруг что-то вспомнила и положила в свою сумочку несколько листов бумаги и карандаш и вышла из дома.       Погода все еще была солнечной, хотя ветер, который сменил направление, с самого утра дул с севера и уже принес небольшое похолодание. Анна Викторовна решила пройтись и отправилась на Царицынскую пешком.       Дежурный доложил Штольману, что розыскная команда собралась и ждет его распоряжений, а на столе в кабинете он обнаружил карту Затонска и окрестностей с карандашными пометками Антона Андреевича. Сам же слегка запыхавшийся Коробейников оказался в кабинете через несколько минут после начальника.       – Итак, Антон Андреевич, давайте посмотрим, что у нас получилось, – задумчиво произнес Штольман, рассматривая карту. – Есть ли среди этих строений нежилые, заброшенные или пустующие?       – Есть одна усадьба, – кивнул Коробейников и показал карандашом несколько расположенных рядом квадратиков и прямоугольников, – она не то чтобы заброшена – она недостроена.       И, глядя на удивленного Штольмана, пояснил:       – Лет тридцать назад, как сообщил мне секретарь в управе, который, к слову сказать,служит там уже много лет, один местный купец выкупил землю и начал строительство, – с видом сказителя Баяна поведал Антон Андреевич, – однако, уехав однажды на ярмарку в Нижний Новгород обратно не вернулся, а был по дороге убит. Супруга его, женщина еще совсем молодая, узнав об этом, очень тосковала, а потом и вовсе заболела и умерла. Строительство остановилось, потом появились наследники, но ни одному из них не удалось доказать свое право на землю и постройки и лет через десять земля вернулась в казну, а недостроенные здания – многие из которых состоят только из фундаментов, так и остались и зарастают в лесу...       – Очень интересно, – произнес Штольман, насмешливо глядя на своего помощника, всегда отличавшегося большой любовью к романтическим и трагическим историям и уже серьезно добавил: – Как я понимаю, других заброшенных или нежилых зданий поблизости нет?       – Нет, – подтвердил Антон Андреевич, – других нет.       – Вот отсюда мы и начнем поиски, – удовлетворенно кивнул Яков Платонович и скомандовал: – Антон Андреевич, соберите розыскную команду на улице, а Ульяшина пригласите ко мне.       – Слушаюсь, – подскочил Коробейников и поспешно отправился выполнять поручение.       Сам Яков Платонович выдвинул ящик своего стола и вытащил обитый кожей потрепанный футляр с небольшим армейским компасом произведенным мануфактурой Карла Бамберга, больше всего напоминающим карманные часы на цепочке.       В дверь постучали, а следом в кабинет вошел Ульяшин, которого Николай Васильевич Трегубов еще накануне назначил командиром розыскной команды.       – Разрешите, Яков Платонович?       – Входи, – махнул рукой Яков и, указывая на разложенную на столе карту Затонска и ближайших окрестностей, произнес: – План такой: сейчас команда выдвигается на дорогу, доезжаете до оврага, выстраиваетесь цепью – не больше пятнадцати шагов друг от друга и следуете вот в этом направлении, – он ткнул карандашом в нарисованные Коробейниковым квадратики.       – Понял, – кивнул Ульяшин, – а что там?       – Как поведал Антон Андреевич, это заброшенная лет тридцать назад стройка – какой-то купец начал, но был убит – собственно, это не имеет сейчас значения, – махнул рукой Штольман и продолжил: – главное, что тебе надо знать, это то, что земля там казенная.       – Ищем мальчика? – уточнил Ульяшин и аккуратно обвел на своей потрепанной карте место, обозначенное Коробейниковым, как недостроенная усадьба.       – Ищем мальчика, – кивнул Яков Платонович, – надеемся, что живого, но не пропускаем и свежевскопанную землю – все может быть... Особенно внимательно и осторожно осматриваем подвалы, цокольные этажи, погреба и ямы – ребенок может быть там. Любого человека, неважно – мужчину, женщину или ребенка, который попадется вам на пути, задерживаем и немедленно доставляем в управление, как подозреваемого в похищении ребенка – пусть здесь объясняет что он там делал. Кроме того – вот тебе компас, пользоваться умеешь? – и дождавшись кивка полицейского продолжил: – отмечай на карте любые тропинки и дорожки, которые будут вам попадаться по мере продвижения по лесу, это очень важно.       – Слушаюсь, – кивнул Ульяшин, бережно принимая из рук Штольмана футляр.       – Особенно, если они выходят на большую дорогу, – добавил Штольман.       – Понял, – еще раз кивнул Ульяшин.       – Отправлю с вами двоих верховых, чуть что – сразу сообщай, – продолжал наставлять Ульяшина начальник. – Будьте осторожны – похоже мы имеем дело с психопатом, а от него можно всего ожидать... Да, чуть не забыл, еще нас интересует большой породистый вороной жеребец, если вам встретится всадник на таком жеребце – задерживайте его немедленно и тащите сюда вместе с лошадью.       Если последнее поручение и удивило Ульяшина – виду он не подал, а щелкнул каблуками и отправился на улицу, где его дожидалась розыскная команда.       Передав управление городовыми подоспевшему Ульяшину, Коробейников вернулся в свой кабинет.       – Ульяшин с командой прочешут лес от дороги до этой недостроенной усадьбы и обыщут ее саму, – объяснил ему Штольман, – а мы с Вами, Антон Андреевич, займемся домами и усадьбами жилыми – рассказывайте и начинайте с тех, что ближе всего к кладбищу.       Коробейников внимательно посмотрел на карту, потом взял со стола свой знаменитый блокнот в кожаном переплете, раскрыл его и прочитал:       – В одна тысяча восемьсот шестьдесят восьмом году князь Разумовский Владимир Алексеевич – батюшка Кирилла Владимировича, продал свою усадьбу купцу первой гильдии Глазунову Ивану Ильичу – вдовцу с двумя детьми. Супруга Ивана Ильича скончалась за год до этого, старшей дочери было лет пятнадцать, а младшему мальчику – лет десять.       – И снова Разумовский, – прошептал Штольман и уточнил: – Купец – здешний?       – Никак нет, – мотнул головой Коробейников, – из Санкт-Петербурга.       – А чего это купца первой гильдии из Санкт-Петербурга принесло в нашу глушь? – удивился Штольман.       – Вроде как, сын у него был болен – врач порекомендовал уехать из столицы, – пожал плечами Антон Андреевич.       – Интересно, чем же он был болен, что уехал из столицы? – недоуменно проговорил Яков. – Мне всегда казалось, что лучшие врачи как раз там.       – Кстати, врача они привезли с собой, – вспомнил Коробейников, – он и жил с ними в усадьбе, кроме того они привезли дворецкого, кухарку и горничную.       – То есть никого из местных они на работу не взяли?       – Ну почему? – Взяли, – кивнул Антон Андреевич: – Садовника.       – Ну хорошо, предысторию Вы рассказали, – произнес Яков, – давайте ближе к настоящему времени.       – А вот что происходит в усадьбе теперь, – таинственно сообщил Антон Андреевич, – непонятно: в семидесятом году хозяин дома умер, врач уехал обратно в столицу – дети остались одни.       – Значит девочке в семидесятом было восемнадцать, а мальчику – приблизительно тринадцать, – задумчиво произнес Штольман и спросил: – и что с ними было дальше?       – Да, вроде, живут там же – в усадьбе, – пожал плечами Антон Андреевич и объяснил: – живут замкнуто, ни с кем из соседей не общаются.       – Но должны же они что-то есть, а, значит, бывать на рынке, появляться в городе, – развел руками Штольман.       – На базар ходит глухонемая служанка с запиской от хозяйки, – объяснил Коробейников, – а самих детей давно никто не видел.       – Да, какие же они дети? – спросил Яков, – Двадцать лет прошло – они давным давно взрослые люди.       – Да, действительно, – согласился Коробейников.       – Антон Андреевич, боюсь спросить, а откуда Вы все это знаете? – улыбнулся Штольман и со смешанным чувством удивления и восхищения посмотрел на своего помощника.       – Секретарь не только служит в управе много лет, – вздохнул Коробейников, – он отличается завидной памятью и очень любит поговорить.       – Все это очень интересно и познавательно, – сказал Яков, – но, к сожалению, у нас нет ни одной улики, которая может позволить нам провести осмотр усадьбы. Насколько я понимаю, собственники за прошедшее время не изменились?       – В управе об этом нет никаких сведений, – покачал головой Антон Андреевич, – как вступили в наследство после смерти папеньки, так и остаются владельцами.       – Ладно, – кивнул Штольман, – покажите мне эту усадьбу на карте.       – Вот она, – Коробейников показал на небольшой прямоугольник.       – Но это ведь далеко от нашей дороги, – удивился Штольман, разглядывая карту, и показал карандашом на какую-то линию: – скорее всего, заехать в усадьбу можно с той дороги, а не с этой.       – Так и есть, – кивнул Коробейников, – там как раз аллея обозначена.       – Антон Андреевич, а других домов нет?       – Возле кладбища? – Антон Андреевич отрицательно покачал головой, – Нет.       Около полудня Анна Викторовна, наслаждаясь хорошей погодой и предвкушая встречу с родными, благополучно добралась до Царицынской улицы. Однако, ее надеждам сбыться было не суждено – едва она подошла к калитке, как ощутила волну ледяного холода. Быстро оглянувшись, она увидела дух Васи Бусыгина – мальчик нервно мял в руках шапку и смотрел на нее, как ей показалось, умоляюще.       – Вася? – прошептала Анна, поворачиваясь к нему лицом, и спросила: – Что ты хочешь мне сказать?       – Пойдем со мной, – прозвучало в ее голове.       Женщина беспомощно оглянулась, к сожалению, никто из домашних ее не видел и предупредить Якова у нее не было никакой возможности. Она посмотрела на мальчика и покачала головой:       – Я не могу... Я обещала...       – Пойдем со мной, – настойчиво повторил мальчик.       Анна Викторовна тяжело вздохнула, порылась в своей сумке, вытащила небольшой листок бумаги и карандаш, написала несколько слов, свернула его и приготовила монетку. Потом подняла на мальчика глаза и кивнула:       – Идем.       Мальчик повернулся и пошел по улице, направляясь в сторону кладбища. Анна Викторовна тяжело вздохнула и двинулась следом. Чем ближе Анна приближалась к кладбищу, тем тревожнее она озиралась по сторонам. Как назло, ей навстречу не попадались ни мальчишки, ни извозчики, которых можно было бы послать с запиской в полицейское управление. Наконец, возле самых ворот кладбища она увидела пролетку с дремлющим на козлах кучером. Вздохнув с облегчением, Анна быстро направилась к нему.       – Отвезите эту записку господину Штольману в полицейское управление, – быстро проговорила она, впихивая ему в руку записку и несколько монет. Извозчик, мало что понимая, удивленно моргал сонными глазами, потом посмотрел на свернутый листок бумаги в своей руке, потом снова взглянул на Анну и, к ее великой радости, в его глазах наконец-то мелькнул огонек понимания. Слава Богу, похоже он знал, кто такой Штольман.       – Сделаем, – кивнул он и подобрал вожжи, заставляя свою мохноногую лошадку проснуться и недовольно фыркнуть. Уже оказавшись в воротах Анна Викторовна оглянулась и с облегчением вздохнула – пролетка удалялась по улице со всей возможной скоростью, на которую была способна запряженная в нее лошадь.       Как и в прошлый раз, мальчик провел ее через все кладбище и вывел на ту же тропинку. " Слава Богу", – прошептала Анна Викторовна, стараясь не потерять из виду дух мальчика. Они все дальше углублялись в весенний лес. Едва заметная тропинка вилась между покрытых молодой листвой кустов и деревьев, где-то совсем рядом ворковали лесные голуби - горлицы. Над распустившимися вдоль тропинки белыми кашками уже порхали невесомые пустоголовые бабочки, деловито жужжали серьезные пчелы. Анна и не заметила, как добралась до свежераскопанной ямы, над которой замер дух Васи. Анна вздохнула. Дух мальчика с трудом оторвался от своей собственной могилы, которая притягивала его, как магнит, и устремился дальше по тропинке. Немного передохнув женщина поспешила следом...       Штольман задумчиво ходил по кабинету – он ждал известий от розыскной команды: по его расчетам полицейские уже должны были дойти до развалин усадьбы, следовательно, очень скоро можно было ожидать новостей. Однако время шло, а посыльный все не появлялся, и Яков Платонович начинал тревожиться. Внезапно, в дежурной части раздались громкие голоса, Штольман распахнул дверь кабинета и спросил:       – Дежурный, что происходит?       – Яков Платонович, тут записка для Вас!       Яков быстро подошел к дежурному и взял из его рук записку, на которой почерком Анны Викторовны было написано: "Штольману Я.П."       Он быстро развернул сложенный в несколько раз листок. Неровными скачущими буквами, должно быть, впопыхах Анна писала:       " Яков Платонович, Вася Бусыгин настоятельно зовет меня за собой, думаю, снова на кладбище. Я последую за ним только в том случае, если он поведет меня по той же тропинке. Постараюсь никуда не сворачивать. Анна Штольман."       Пробежав глазами записку, Яков Платонович нервно провел рукой по волосам и бросился в кабинет.       – Антон Андреевич! Я – на кладбище! – сказал он, схватил трость, взял из ящика револьвер и, надев котелок, и быстро выбежал на улицу. Слава Богу, кучер, которого Анна Викторовна отправила с посланием все еще топтался возле своей запыхавшейся лошадки и с удовольствием согласился доставить Якова Платоновича на то место, где виделся с Анной.       Анна Викторовна не знала сколько прошло времени с тех пор, как она отдала извозчику записку для Якова – ей казалось, что целая вечность, а Вася все вел и вел ее по тропинке. Внезапно, деревья расступились, и она очутилась на небольшой поляне. Несмотря на то, что полянка была залита солнцем, Анна вдруг почувствовала леденящий холод. Оглядевшись она увидела в тени деревьев сразу несколько полупрозрачных духов – присмотревшись, она поняла, что все они – дети. Анна Викторовна почувствовала, как у нее сильно закружилась голова, и тяжело опустилась в траву...       Яков Платонович на ходу спрыгнул с пролетки и побежал к воротам кладбища. Кучер натянул вожжи, останавливая разгоряченную, роняющую с губ пену лошадку. Он всю дорогу рассказывал Якову Платоновичу про барышню, что поручила ему отвезти в полицию записку – то он восхищался ее глазами; то фигурой; то рассказывал, будто она преследовала преступника, поэтому и отправила записку в полицию. К концу пути у Штольмана уже чесались кулаки – так ему хотелось врезать этому болтливому человеку, который смел обсуждать его любимую женщину, но он сдержался – самое главное сейчас было найти Анну, все остальное значения не имело. Штольман быстро пробежал кладбище и помчался по уходящей в лес тропинке. Всю дорогу он пытался сообразить, сколько прошло времени с тех пор, как Анна Викторовна вошла в ворота кладбища. Из того, что рассказал ему кучер, он сделал вывод, что прошло около часа, значит Анна уже давным-давно дошла до того места, где было обнаружено тело Васи Бусыгина, следовательно, до того странного дома, о котором все утро рассказывал Коробейников, было не больше версты...       Когда Яков Платонович, тяжело дыша, выбежал на полянку, Анна Викторовна, как ему показалось, спокойно сидела на поваленном дереве и что-то рисовала.       – Аня! – окликнул ее Яков.       – Яша! – она вскочила, роняя листы бумаги, и бросилась в его объятия. Теперь он увидел, на ее щеках слезы. Постепенно осознавая, что Анна жива и невредима, он почувствовал, как напряжение последнего часа стало потихоньку его отпускать. А Анна Викторовна вдруг уткнулась лицом ему в грудь и заплакала, ему только и оставалось, что прижать к себе ее вздрагивающие плечи и постараться успокоить.       – Аня, что случилось? – шептал он ей на ухо. – Почему ты плачешь?       Он был так счастлив ее видеть, что все упреки в том, что она снова не сдержала слово и одна отправилась по этой тропинке, как-то сами собой отодвинулись на второй план. Сейчас он видел, что ей плохо, но никак не мог понять почему, и просто обнял ее, давая возможность успокоиться. Наконец он почувствовал, что ее плечи почти перестали вздрагивать, она в последний раз судорожно вздохнула и подняла на него заплаканные глаза.       – Яша, они все здесь, – прошептала она и оглянулась.       – Кто – здесь? – не понял Яков.       – Духи, – прошептала Анна и повернулась, показывая рукой куда-то в лес. Яков нахмурился, а она продолжала:       – Здесь четыре мальчика, – объяснила она, потом нагнулась и собрала рассыпавшиеся листы бумаги.       – Этот – здесь, – сказала она, кивнув на полупрозрачный дух, который Яков, разумеется, видеть не мог, сквозь который пролетали бабочки и мухи, и, одновременно, показывая портрет мальчика лет десяти.       – Здесь, – Анна показала рукой чуть в сторону, – вот этот, – и продемонстрировала еще один портрет.       – Этот мальчик – здесь, – продолжала она. Потом посмотрела на следующий лист бумаги и произнесла:       – Мне нужно закончить.       Яков подошел к тому месту, на которое Анна указала вначале и внимательно его осмотрел. Со стороны ей казалось, что он рассматривает медленно покачивающийся на ветру , неподвижный, нереагирующий ни на что, почти прозрачный дух мальчика.       – Я ничего не вижу, – покачал головой Яков, – никаких признаков того, что здесь копали.       – Этих мальчиков похоронили здесь много лет назад, – произнесла Анна, продолжая рисовать, и добавила: – может быть, лет десять назад, но, возможно, и больше.       – Ты знаешь их имена?       – Нет, – вздохнула Анна, – они меня не слышат и не говорят со мной... Они здесь очень, очень давно – так давно, что почти забыли, кем были когда-то, но они не могут уйти, понимаешь? – Все эти годы он словно продолжает держать их на цепи...       Анна Викторовна судорожно вздохнула, но сдержалась и не заплакала, продолжая рисовать. Яков Платонович медленно бродил по полянке, внимательно ее осматривая. Внезапно он замер, потом нагнулся, что-то внимательно изучая, потом встал и раздвинул тростью ветви.       – Похоже, он оставлял лошадь здесь, когда привез хоронить тело Васи Бусыгина, – задумчиво произнес Штольман. – Дальше тропинка совсем узкая, а конь у него большой – не пройти... А здесь вся земля изрыта копытами, и кора на дереве обглодана – видно, долго лошадке пришлось ждать хозяина.       – Яша, – позвала его Анна, – я закончила: зарисовала расположение могил и портреты мальчиков – ведь столько лет прошло – кто знает, в каком они состоянии – возможно их даже родственники не смогут опознать. Штольман подошел к жене и обнял ее за плечи:       – Все правильно, – прошептал он и добавил: – ты все сделала правильно...       – Значит, ты не сердишься? – с надеждой спросила Анна, глядя на мужа.       – Сержусь, – улыбнулся Яков, – и боюсь за тебя, но что же делать? – Я ведь женился на девушке, которая разговаривает с духами...       Анна вздохнула и прижалась к нему. Внезапно, где-то совсем близко тревожно затрещала сорока, а спустя несколько секунд послышались голоса. Штольманы переглянулись.       – Быстро – сюда! – шепнул Яков, заставляя Анну скрыться за деревьями, сам он встал перед ней, вынул револьвер и замер.       Первым на полянку, в сдвинутом на затылок котелке, выбежал запыхавшийся господин Коробейников и, щурясь на солнце, огляделся. Следом, как горошины из стручка выкатились еще трое краснолицых, потных городовых. Штольман вздохнул и шагнул из тени, убирая револьвер:       – Антон Андреевич! Ну Вы здесь как?!       – Яков Платонович! – обрадовался Коробейников, а увидев Анну Викторовну окончательно повеселел: –Анна Викторовна! Очень рад Вас видеть!       Городвые, увидев, что с начальником и его супругой все хорошо, радостно заулыбались, стараясь отдышаться и вытирая потные лбы.       – Антон Андреевич, Вы же должны были дождаться результатов поисковой операции, – напомнил о себе Штольман, – так почему Вы здесь, а не в кабинете?       – Яков Платонович, – принялся объяснять Коробейников, – буквально через четверть часа прискакал верховой, которого Вы отправили для связи, и сообщил, что ничего обнаружить не удалось. Тогда я взял на себя смелость и приказал передать Ульяшину, чтобы они двигались в направлении усадьбы Глазуновых и ждали нас там, а сам с нарядом городовых поспешил за Вами, я почему-то сразу подумал, что вас надо искать именно здесь.       – То есть, Вы хотите прямо сейчас пойти к Глазуновым, а что, позвольте спросить, мы им предъявим? – спросил Штольман, – Они имеют полное право даже на порог нас не пустить. А если похищенный мальчик действительно там? А мы вспугнем похитителя, и он решит от него избавиться?       – Я подумал, что раз Анна Викторовна снова, то,.. – виновато развел руками Антон Андреевич.       – Анна Викторовна и в самом деле кое-что обнаружила, – кивнул Яков Платонович и, жестом останавливая вопросы, продолжил: – я Вам позже все объясню, но, к сожалению, это не дает нам право врываться в дом Глазуновых.       Штольман снял котелок, повертел его в руках и снова надел.       – Но поскольку Ульяшин, скорее всего, уже на месте, то отменить операцию мы не можем, – задумчиво произнес Штольман, – значит, нужно идти.       Он посмотрел на притихшую Анну и сказал:       – Анна Викторовна, вы возвращаетесь домой, Синельников вас проводит, а мы с Антоном Андреевичем и продолжаем идти по тропинке, надеясь, что если мы все поняли правильно, то она выведет нас к усадьбе Глазуновых, а если мы все поняли не так, то... посмотрим, куда она нас приведет.       Анна быстро подошла к мужу и, подхватив его под руку, потащила в сторону.       – Яков Платонович, – - прошептала она, – это нечестно! Вы сами говорили, что это мое дело! А потом, мало ли, что вам еще попадется на этой тропинке? Вдруг, Вася еще что-то покажет?       Штольман тяжело вздохнул и покачал головой:       – Аня, это опасно, ты ведь сама это понимаешь.       – Но ведь ты со мной! Значит, все будет хорошо! – сказала Анна и хитро улыбнулась: – А если Вася опять меня куда-нибудь позовет? – Ты ведь женился на девушке, разговаривающей с духами...       – Анна Викторовна, это шантаж? – левая бровь Якова Платоновича изумленно поползла вверх.       – Да, – вздохнула Анна, – а что делать? Но если вы возьмете меня с собой – я обещаю во всем вас слушаться и быть очень осторожной.       – Ох, Анна Викторовна, что же мне с вами делать? – покачал головой Яков и повернувшись к ожидающим его городовым во главе с Коробейниковым произнес: – Анна Викторовна идет с нами. Синельников, головой за нее отвечаете! А вы, Анна Викторовна, что бы не случилось, от Синельникова ни на шаг!       – Есть! – рявкнул Синельников и встал у Анны за спиной. Та посмотрела на возвышающегося над ней городового и тяжело вздохнула.       Несмотря на опасения Штольмана, что до усадьбы Глазуновых еще далеко, добрались они туда достаточно быстро – то ли он сам ошибся в расчетах, то ли Коробейников не совсем правильно нанес на карту ее месторасположение – сейчас это значения не имело. Как выяснилось, розыскная команда во главе с Ульяшиным уже прибыла на место и расположилась в лесу возле большого огороженого загона, в котором метался крупный вороной жеребец. Он фыркал, мотал головой и время от времени злобно визжал тонким голосом – должно быть его беспокоило присутствие незнакомых людей. Городовые – кто сидя, кто лежа на траве – наблюдали за конем и обсуждали, что уже сколько времени они здесь, а из дома так никто и не вышел, чтобы успокоить лошадь.       Яков Платонович приказал городовым окружить усадьбу, на случай, если кто-нибудь попытается покинуть ее без его ведома, оставил Анну Викторовну под защитой Синельникова в том же лесочке, а сам с Антоном Андреевичем поднялся на высокое, огороженное коваными перилами крыльцо и постучал в дверь старомодным, видавшим виды молоточком. Дверь долго никто не открывал, и Яков Платонович с Антоном Андреевичем уже решили, что дома никого нет, однако, после повторного стука за дверью послышались шаги и она, наконец, со скрипом приоткрылась. На пороге показалась растрепанная, одетая в поношенное и не очень чистое платье женщина лет сорока.       – Добрый день, – улыбнулся Яков Платонович, – могу я видеть кого-нибудь из господ Глазуновых?       – Я – Елизавета Ивановна Глазунова, – немного испуганно сообщила женщина.       – Начальник сыскного отдела затонского управления полиции Штольман Яков Платонович, – сняв котелок, представился Штольман и кивнул на Коробейникова: – а это мой заместитель Коробейников Антон Андреевич.       – Очень приятно, – растерянно произнесла женщина, – в чем, собственно, дело?       – Мы расследуем исчезновение мальчика десяти с половиной лет, опрашиваем всех, кто мог его видеть, – поведал Штольман и добавил: – должны опросить всех, кто проживает в доме, включая прислугу, позволите войти?       – Но я не видела никакого мальчика, – испуганно замотала головой женщина.       – Ну значит, именно это мы и запишем в протоколе, – согласно кивнул Яков Платонович, – позвольте?       Он осторожно отодвинул растерявшуюся женщину и вошел в дом, следом мимо нее, прошептав: "Извиняюсь", – протиснулся Коробейников. Елизавете Ивановне ничего не оставалось, как закрыть дверь и пригласить полицейских в гостиную. Едва оказавшись в доме, Штольман обратил внимание на царившее в нем запустение. НЕкогда прекрасная усадьба требовала незамедлительного ремонта: с потолка сыпалась штукатурка, краска на стенах потрескалась и облупилась, но больше всего досталось паркету. Когда они вошли в гостиную, Яков Платонович убедился, что мебель имеет не менее плачевный вид, чем все остальное. Осторожно, стараясь не повредить и без того потертую обивку, Штольман с Коробейниковым уселись на старенький диван.       – Елизавета Ивановна, скажите, кто кроме Вас проживает в доме? – спросил Яков Платонович.       – Мой брат Сергей Иванович и наша служанка Марфуша.       – Простите, – встрял в разговор Коробейников, – но мы видели в загоне прекрасного коня, это ваша лошадь?       – Да, это жеребец моего брата, – кивнула женщина.       – Но ведь если есть лошадь, то должен быть и конюх, – взглянув на Штольмана произнес Коробейников.       – Нет у нас никакого конюха, – покачала головой Елизавета, – брат сам ухаживает за своим жеребцом.       – Я должен поговорить с ним и с вашей служанкой, – напомнил Яков Платонович, – пригласите их пожалуйста.       – Но это невозможно! – возразила женщина. – Мой брат болен, а Марфуша – она глухая и немая с детства, к тому же она неграмотная.       – Но ведь вы с ней как-то общаетесь?       – Да, она умеет читать по губам, но ответить она может только кивнув или покачав головой!       – Уверяю Вас, этого будет вполне достаточно, – уверил ее Яков, – а чем болен Ваш брат?       – У него... нервное заболевание, – с трудом произнесла женщина, опуская голову.       – И все-таки мы должны его увидеть, – продолжал настаивать Штольман, – проводите нас к нему, пожалуйста.       Яков Платонович поднялся и посмотрел на госпожу Глазунову.       – Он не станет с Вами разговаривать, – покачала она головой.       – Давайте мы спросим у самого Сергея Ивановича, – предложил Штольман и направился к двери.       – Подождите, я сама вас провожу! – Елизавета Ивановна вскочила и бросилась к двери.       Комната Сергея Ивановича оказалась совсем рядом.       – Сережа, к тебе из полиции пришли, – постучала в дверь Елизавета Петровна.       – Сергей Иванович! Следователь Штольман Яков Платонович, – произнес Яков, осторожно отодвигая женщину от двери. – Я расследую дело о пропаже мальчика десяти с половиной лет, Вам что-нибудь об этом известно?       За дверью было тихо.       – Сергей Иванович! Вы меня слышите? – уточнил Яков Платонович.       Из комнаты послышался звук открывающегося окна и топот.       – Видимо, слышит, – вздохнул Коробейников.       – Сережа! Сережа! – закричала Елизавета Ивановна, – ты что задумал?       – Отойдите, пожалуйста, – проговорил Штольман и кивнул Коробейникову.       Дверь в комнату Сергея Ивановича оказалась такой же старой и изношенной, как и все остальное в доме, и распахнулась после первого же сильного толчка.       Штольман с Коробейниковым подбежали к распахнутому окну – Сергей Иванович бежал к лошадиному загону, размахивая уздой.       – Вот черт, – выругался Штольман и закричал: – Ульяшин! Задержите его!       Он выглянул наружу – до земли было не больше трех аршин – и спрыгнул, за ним последовал верный Коробейников.       – Через загон не ходите – жеребец злой – убить может! – крикнула им вслед Елизавета Ивановна.       Сергей легко перемахнул через изгородь и оказался внутри загона. Увидев его, жеребец громко заржал и побежал навстречу, выгибая шею. Мужчина накинул ему на голову уздечку, вскочил верхом и погнал коня к той стороне изгороди, что выходила в лес. Штольман видел, что навстречу ему со всех сторон, размахивая руками бегут полицейские. Всадник во весь опор несся к изгороди, однако в последний момент, вместо того, чтобы прыгнуть через нее, жеребец встал как вкопаный. Наездник, со всего маха перелетел через его голову, перевалился через изгородь и рухнул в траву.       – Сереженька! – отчаянно закричала Елизавета Ивановна, которая следила за происходящим из распахнутого окна комнаты брата.       Жеребец, избавившись от седока, умчался в дальнюю часть загона, а к лежащему на земле человеку подбежали полицейские.       Увидев неестественно вывернутую шею лежащего ничком человека, Анна Викторовна, которая тоже поспешила к упавшему, сразу поняла, что помощь ему уже не понадобится, и осторожно отошла подальше, стараясь не мешать.       – Живой? – спросил подбежавший Штольман. Полицейские расступились, Ульяшин отрицательно помотал головой.       – Переверните его, – скомандовал Яков Платонович.       Полицейские послушно выполнили приказ и брезгливо отдернули руки – лицо погибшего было обезображено страшным ожегом.       Спустя четверть часа Яков Платонович снова сидел в гостиной усадьбы Глазуновых и пытался поговорить с убитой горем Елизаветой Ивановной, вокруг которой суетились Анна Викторовна и Марфуша. Коробейников остался возле тела погибшего – он отправил двух городовых из команды Ульяшина в управление за подводой для тела и еще одной – для самих полицейских. Остальные участники розыскной команды отдыхали в ожидании – Яков Платонович надеялся разговорить Елизавету Ивановну и узнать, где ее брат держал похищенного мальчика. Однако женщина уверяла, что ей ничего неизвестно о мальчике – ни об Андрюше Новикове, пропавшем третьего дня, ни о Васе Бусыгине, тело которого было обнаружено несколько дней назад.       Анна Викторовна не выдержала и, отозвав мужа в сторону, предложила ему вызвать дух погибшего Сергея Ивановича и поговорить с ним. Должно быть на Якова Платоновича нашло какое-то затмение, потому что он согласился. Оставив женщину на попечении Марфуши и мрачного неразговорчивого городового, они вошли в распахнутую настежь комнату Сергея.       Дух явился сразу, точнее два духа. Анна Викторовна изумленно смотрела на двух одинаковых мужчин со страшными, обожженными лицами, которые не обращая на нее ни малейшего внимания сразу принялись спорить и переругиваться между собой. После нескольких попыток добиться от них хоть мало мальски внятного ответа, один из них вдруг дико захохотал, а другой испуганно сжался и всхлипнул. Видеть их Анне стало совсем невыносимо, и она сдалась, отпуская обоих. Яков Платонович, ругая себя последними словами, едва успел подхватить почти теряющую сознание супругу на руки и помог ей прийти в себя.       На улице уже смеркалось – нужно было возвращаться в Затонск. Штольман решил задержать обеих женщин – Елизавету Ивановну и Марфушу – хотя бы до завтра, и прямо с утра вернуться в усадьбу и попытаться найти место, где как он подозревал, погибший Сергей Иванович прятал мальчика.       Они уже вышли из гостиной, когда Анна Викторовна почувствовала волну ледяного холода и поспешно оглянувшись увидела дух Васи Бусыгина, который снова поджидал ее, тиская в руках свой заячий треух.       – Вася, – прошептала она, замирая на месте, – ты что-то вспомнил? Знаешь, где искать Андрея?       Мальчик кивнул и пошел по коридору. Анна Викторовна схватила мужа за руку и потащила его за собой. В дальней части дома Вася остановился и показал на одну из деревянных панелей, которыми была отделана вся нижняя часть длинного коридора, улыбнулся – в первый раз с момента их встречи, махнул рукой и исчез.       – Это здесь, – сказала Анна и показала на панель.       – Не может быть, – прошептала Елизавета Ивановна, – этого просто не может быть, – повторила она и горько заплакала.       Сопровождающий их городовой попытался оторвать панель, однако, никаких усилий от него не потребовалось – панель бесшумно открылась, как обыкновенная дверца – оттуда хлынул отвратительный запах плесени и человеческих нечистот, который Анна уже ощущала, когда дух Васи Бусыгина показывал ей свои воспоминания.       Зажав нос рукавом, Штольман заглянул в открывшуюся дверцу и крикнул:       – Эй! Есть кто?       Спустя мгновение снизу долетел ответ:       – Есть! Я – Андрюша Новиков! Помогите мне!       До дома Штольманы добрались лишь под утро. Штольман отправил измученного мальчика и обеих женщин в сопровождении Коробейникова на полицейской пролетке. Андрюшу нужно было отвезти родителям, а женщин в управление. Сами же Штольманы вернулись в город на извозчике. Анна так устала от долгой прогулки по лесу и всех последующих событий, что почти всю дорогу молчала прижавшись к мужу и время от времени вздрагивала. Розыскная команда получила на завтра выходной, а все допросы и прочие следственные действия перенесли на вторую половину дня – всем, включая задержанных женщин, нужно было отдохнуть.       На улице было уже почти светло, когда Штольманы выпили по стакану простокваши, в которую превратилось забытое на столе вчерашнее молоко, умылись холодной водой и легли спать.       Несмотря на усталость, а, может быть, как раз, благодаря ей Анна очень долго не могла уснуть – в ее памяти все время возникали неподвижные, полупрозрачные духи мальчиков, словно цепью прикованные к своим могилам. Они медленно раскачивались на ветру, а сквозь них, порхали красивые бестолковые бабочки, деловито пролетали трудяги - пчелы и с громким треском проплывали большие зеленокрылые стрекозы. Анна пыталась говорить с ними, но они оставались холодны и безучастны к ее словам, должно быть, не слышали, либо за долгие годы позабыли человеческий язык. Чувствуя, что происходит с женой, Яков обнял ее и прижал к себе, окружая своим теплом и любовью – только так она наконец смогла освободиться от жуткого могильного холода, который, казалось, проник в самое ее сердце, и от которого она никак не могла избавиться.       Анна проснулась около полудня – ей удалось на удивление хорошо отдохнуть и выспаться – и благодарно коснувшись губами щеки мужа, осторожно, стараясь не разбудить, выскользнула из его объятий и, шлепая босыми ногами по полу, побежала в ванную комнату, а оттуда на кухню – готовить завтрак.       Анна Викторовна снова уговорила Якова Платоновича взять ее с собой в управление, чтобы присутствовать на допросе Елизаветы Ивановны Глазуновой – она была единственной, кто мог пролить свет на жуткие преступления совершенные ее братом. Поразмыслив, Штольман решил, что это справедливо – ведь если бы не Анна, им никогда бы не найти тело Васи Бусыгина и не спасти Андрюшу Новикова. Конечно, он догадывался, что рассказ Елизаветы Ивановны, если конечно, она захочет что-то рассказать, едва ли будет похож на детскую сказку, но весьма самонадеяно подумал, что, пожалуй, сможет найти способ, вернуть своей юной супруге душевное равновесие.       В том, что убийцей был Сергей Глазунов, Штольман не сомневался с того момента, как нашел место, где тот привязывал своего коня на полянке. Тропинка по которой они быстро добрались до усадьбы вся была истоптана копытами того самого жеребца, что сейчас оставался в загоне возле большого дома Глазуновых – Яков не верил в совпадения, кроме того во всей округе не было другой такой лошади, что была в видениях Анны Викторовны, – а своей супруге он доверял безгранично. Штольман покачал головой и улыбнулся – прошло меньше двух лет с момента их знакомства, и куда подевался тот воинствующий материалист, которым он тогда был. Теперь ему и в голову не приходило сомневаться в словах Анны, и если она сказала, что похититель был на большом вороном коне, значит, так оно и было. Единственное, что никак не вписывалось в версию Якова Платоновича, были четыре мальчика, портреты которых сейчас лежали перед ним – Анна Викторовна утверждала, что похоронены они были давно – больше десяти лет назад, хотя впереди еще была экспертиза доктора Милца. Антон Андреевич планировал заняться поиском тел только завтра, однако и он не сомневался, что тела будут обнаружены именно там, где и указала Анна Викторовна.       Часы показывали четыре часа, когда Яков Платонович расположился за своим столом, Коробейников приготовил несколько чистых листов бумаги чтобы вести протокол допроса, Анна Викторовна тихонько присела на свой любимый стул, а дежурный привел из арестантской Елизавету Ивановну Глазунову. Николай васильевич Трегубов, пожелавший лично присутствовать на допросе, вошел в кабинет сразу за задержанной. За прошедшие несколько часов женщина немного успокоилась, и, похоже, теперь сама хотела рассказать обо всем , что ей было известно.       – Что Вы хотите знать? – спросила Елизавета Ивановна, глядя на Штольмана.       – Начните с того, почему Ваш батюшка – преуспевающий купец первой гильдии – столь неожиданно покинул столицу и перевез свою семью в тихий городок Затонск.       – Матушка наша умерла от болезни легких весной тысяча восемьсот шестьдесят шестого года, батюшка, который очень ее любил, тяжело пережил утрату – он стал нелюдим, почти перестал с нами общаться, целыми днями сидел запершись в кабинете или в их с матушкой спальне. Потом стало еще хуже – наше с Сереженькой присутствие стало вызывать его раздражение и даже агрессию. Однажды, когда батюшка забыл запереться в кабинете, Сережа забежал туда, а батюшка в страшном гневе схватил из камина горящую головешку и несколько раз ударил его по лицу – вы же видели ожоги на его лице? Штольман кивнул, а Анна Викторовна зажала руками рот и с ужасом смотрела на несчастную женщину, даже Николай Васильевич, услышав жуткие подробности, громко крякнул.       – Наш домашний доктор, который лечил матушку, заподозрил у отца душевную болезнь. Как мог, он залечил ожоги на лице Сережи, но его лицо осталось навсегда обезображенным – с того времени он всегда прятал лицо – Марфуша вязала ему маски с прорезями для глаз. Доктор предложил батюшке уехать из столицы и отойти от дел. В минуты просветления, которые еще у него случались, батюшка продал свое дело и купил усадьбу, расположенную подальше от города. Мы переехали летом шестьдесят седьмого года. Доктор и несколько самых верных слуг приехали с нами, в том числе и Марфуша – она была горничной нашей матушки и ухаживала за ней во время болезни...       Анна Викторовна заметила, как потеплел голос женщины, когда она говорила о Марфуше, и вздохнула, похоже между женщинами царила нежная привязанность. Елизавета Ивановна попросила стакан воды. Штольман кивнул своему помощнику, и Антон Андреевич встал из-за стола и принес женщине стакан воды.       – Казалось, сначала, все было неплохо – батюшка много гулял по окрестностям и стал намного спокойнее. Доктор посоветовал ему заняться верховой ездой. Батюшка приобрел породистого вороного жеребца и по многу часов пропадал на конюшне, даже нанял в помощь себе конюха из здешних жителей. Однако характер у жеребца был отвратительный и он не подпускал к себе никого, кроме батюшки.       Женщина замолчала и погрузилась в размышления. Никто ее не торопил, все понимали, как тяжело ей дается этот рассказ.       – Однажды случилось то, что и должно было случиться, – продолжила свой рассказ женщина, – во время своих безумных скачек отец налетел на своем коне на мальчика. До сих пор не знаю, почему он привез мальчика с собой... Доктор пытался помочь, однако на третий день, несмотря на наши старания, мальчик умер. Отец как-то уговорил доктора не сообщать о произошедшем в полицию, и они похоронили мальчика где-то в лесу...       Штольман разложил перед Елизаветой Ивановной четыре портрета мальчиков, нарисованных накануне Анной Викторовной:       – Посмотрите, пожалуйста, есть здесь тот мальчик?       Женщина удивленно взглянула на следователя, потом посмотрела на рисунки и, показав на один из них, удивленно сказала:       – Вот он, но откуда вы знаете, это же произошло в шестьдесят девятом году – двадцать лет назад?       Яков Платонович восхищенно посмотрел на жену и покачал головой.       – Это не имеет значения, – сказал он и добавил: – Продолжайте пожалуйста...       – После этого случая доктор вернулся в Санкт-Петербург, кроме того без объяснения причин уехал и наш старый дворецкий. Батюшка продолжал носиться по окрестностям на своем сумасшедшем жеребце, в черном плаще с капюшоном – уж не знаю, кем он себя воображал, пока однажды его тело не было обнаружено в деннике у коня. Пришлось вызвать полицию. Жеребец совсем сбесился – не давал забрать тело, полицейским пришлось его пристрелить. Экспертиза показала, что у отца было сломано основание черепа. Здешний доктор сказал, что батюшка наклонился, а конь ударил его кованым копытом...       – Елизавета Ивановна, я правильно понимаю, что Вы ничего не знали о тех трех мальчиках, что были похоронены рядом с первым, портрет которого Вы опознали? – уточнил Штольман.       – Клянусь вам, я ничего не знала, даже не догадывалась! – воскликнула женщина и добавила: – я и о том ужасном месте, что вы вчера нашли в нашем доме, ничего не знала... Дом большой, батюшку я почти не видела, он уходил и приходил когда ему вздумается, иногда ночью...       – А Ваш брат, он мог знать, что происходит?       – Я не знаю, – пожала плечами госпожа Глазунова, – знаю только, что отца он ненавидел. Когда батюшка погиб, я даже подумала, что это Сережа его... Слава Богу, что это не так.       – Кто знает? – задумчиво прошептал Штольман.– Расскажите о брате.       – После смерти батюшки все было хорошо, мы вступили в права наследства, наш, точнее, нашего батюшки, поверенный каждый месяц посылал нам деньги – так что, мы не бедствовали. Жили мы очень замкнуто, ни с кем не общались – Сережа очень стеснялся своего изувеченного лица, думаю, он так и не простил отцу того, что тот с ним сделал.Но три года назад Сергей вдруг приобрел через поверенного точно такого вороного жеребца, что был у отца. Мне кажется, что у него была такая же душевная болезнь, что и у отца – он перестал со мной разговаривать, все время проводил с конем... А вчера пришли вы,.. – женщина громко всхлипнула и прижала к лицу скомканный носовой платок.       Яков Платонович взглянул на жену, которая огромными глазами смотрела на Елизавету, потом посмотрел на Николая Васильевича, тот едва заметно кивнул.       – Елизавета Ивановна, – мягко проговорил Штольман, – у меня нет оснований Вам не верить. Думаю, Вы действительно ничего не знали о тех преступлениях, что совершали Ваши отец и брат, кроме того, первого случая – тогда Вы были обязаны сообщить о случившемся в полицию, но по нему уже истек срок давности.       Елизавета Ивановна с надеждой смотрела на следователя.       – Полицейская пролетка отвезет Вас с Марфушей домой, – произнес Яков Платонович, – однако, я должен спросить, о Ваших дальнейших планах.       Елизавета Ивановна покачала головой.       – Я всегда мечтала уехать из этого проклятого дома, – сказала она, – напишу поверенному, пусть займется продажей усадьбы. У меня еще остались какие-то деньги, акции – купим с Марфушей маленький домик поближе к Санкт-Петербургу, чтобы можно было хоть иногда приезжать в столицу и будем жить... Я могу идти?       – Можете, – кивнул Штольман, позвал дежурного и велел ему отправить женщин домой в пролетке. Внезапно, Елизавета оглянулась:       – Скажите, а может городовой пристрелить этого сумасшедшего жеребца, с ним никому не справиться...       – Я попрошу одного своего знакомого – Силу Кузьмича Фролова – посмотреть на Вашего коня, – кивнул Штольман и добавил: – Потерпите пару дней, он приедет и во всем разберется, возможно, он захочет выкупить у Вас жеребца.       – Не возьму я за него денег, – упрямо мотнула головой женщина, – пусть так забирает, я ему еще спасибо скажу.       –Да-а, – протянул Николай Васильевич, – вот так история... Спасибо Вам, Яков Платонович, такое безнадежное дело распутали.       – Жаль, только, подозреваемый погиб, – задумчиво произнес Штольман.       – Грех так говорить, – вкрадчиво произнес господин Трегубов, – но в этой ситуации я скажу – погиб и слава Богу! Ну что бы с ним было дальше? В лучшем случае – заведение для душевнобольных пожизненно.       Яков пожал плечами, выражая свое несогласие.       – А Вам, Яков Платонович, как и обещал разрешаю догулять положенный отпуск, прямо с завтрашнего дня.       – Позвольте, а те захоронения, что мы обнаружили в лесу? – удивился Штольман, – Как быть с ними?       – А захоронениями займется Антон Андреевич, – сообщил Трегубов и обратился к Коробейникову: – так ведь, Антон Андреевич, займетесь?       – Слушаюсь, Николай васильевич! – подскочил с места Коробейников.       – Яков Платонович, Анна Викторовна, желаю здравствовать! – попрощался полицмейстер и вышел из кабинета.       – Ну что же, Антон Андреевич, пожалуй, и мы пойдем? Если понадобимся – Вы знаете, где нас найти, – улыбнулся Штольман, глядя на часы, которые показывали без четверти девять. – Идемте, Анна Викторовна?       – Идемте, – вздохнула Анна, поднимаясь.       Спустя несколько дней Антон Андреевич прислал Штольманам записку в которой просил их прийти вечером в управление – тогда же должен был прийти Александр Францевич, который наконец закончил экспертизу по тем четырем мальчикам, тела которых Анна Викторовна обнаружила в лесу.       Когда Яков Платонович с Анной Викторовной пришли в управление, Александр Францевич уже сидел в кабинете Антона Андреевича. Улыбаясь в усы, он с удовольствием поприветствовал вошедших Штольманов. После того, как все наконец расселись, Александр Францевич начал рассказывать о результатах своего исследования.       – Собственно говоря, – сообщил доктор, – экспертиза мало что дала: от всех четырех тел почти ничего не осталось, причину смерти точно удалось установить только одного мальчика - у него проломлена грудная клетка - думаю, это как раз тот, которого затоптал на своем коне Глазунов-старший. Отчего умерли остальные - сказать невозможно, мягких тканей почти не осталось. Еще можно точно сказать, что все тела были похоронены примерно в одно время – лет двадцать назад.       – Антон Андреевич, Вы показывали портреты мальчиков в деревне?       – Да, Яков Платонович, – кивнул Коробейников, – удалось найти родственников всех четверых мальчиков. Батюшка отпоет их всех, и все они будут похоронены на кладбище по православному обычаю.       – Это очень хорошо, – вздохнула Анна Викторовна, – наконец-то их души обретут покой.       – Так вот откуда взялась сказка про "черного всадника", – кивнул Штольман, – когда появился "черный всадник" стали пропадать дети, вот они и связали все в одну историю.       – Но почему Глазунов-младший начал убивать мальчиков через столько лет? – спросила Анна Викторовна.       – Кто знает, – вздохнул доктор, – судя по тому, что рассказала Глазунова, у их отца заболевание проявилось после сильного дущевного потрясения - смерти любимой жены. У самого Глазунова-младшего было куда больше проблем - ожог лица, который сломал всю его дальнейшую жизнь, а ведь это сделал его родной отец. Позже он, скорее всего, видел то, что он делает с мальчиками – ведь не зря же он копировал отца: вороной конь, черный плащ, да и место, где он держал мальчиков – как я понимаю, о нем ведь никто не знал.       – А смерть Глазунова-старшего? – спросил Штольман. – Почему-то мне кажется, что его убил совсем не жеребец.       – Вполне возможно, – пожал плечами доктор.       – Яков Платонович, надеюсь Вы не собираетесь расследовать смерть Глазунова-старшего? – подозрительно спросил Коробейников.       – Ну, если только дух убиенного потребует отмщения, – развел руками Яков Платонович.       – Не потребует, – уверенно произнесла Анна Викторовна, – даже если его убил Глазунов-младший, теперь он уже и сам – дух, точнее, два духа...       – Что значит "два духа"? – изумленно спросил Яков Платонович, – ты мне ничего такого не говорила.       – То и значит - два, – пожала плечами Анна, – как близнецы – только все время ссорятся – меня даже не заметили.       – А такое возможно? – удивился Коробейников.       – Видимо, да, – сказала Анна, – но я видела такое в первый раз.       – А вам известно, – заговорил доктор Милц, – что несколько лет назад один французский доктор описал девушку в которой одновременно существовали две разных личности? Возможно, это именно такой случай?       – Возможно, – пожал плечами Штольман.       Внезапно за дверью послышались громкие голоса. Коробейников распахнул дверь кабинета. За дверью стоял сияющий Сила Кузьмич Фролов собственной персоной с четырьмя бутылками коньяка в руках.       – Сила Кузьмич? – усмехнулся Штольман.       – Я, Яков Платонович, – подтвердил Фролов, – вот, пришел поблагодарить Вас за жеребца – чудо, а не жеребец! Да и хозяйка у него замечательная и денег не взяла! Чудо, а не хозяйка! Штольман с Коробейниковым переглянулись и весело рассмеялись.