Sorry

Строки письма Ньюта расплывались из-за стоящих в глазах слез. Томас все еще не мог поверить, что для него все закончилось. Первым словом, сорвавшимся с его губ сразу после того, как он очнулся, стало «Ньют». Бренда, сидящая около койки, смотрела на него с нескрываемой жалостью, а Минхо упрямо отводил глаза. После были наполненные бахвальством речи Винса, радость остальных выживших, чертово празднество, Минхо, Бренда, Фрайпан, веселившиеся так, будто ничего не произошло, будто Ньюта и не было никогда. Что двигало им, когда он целовал Терезу, там, на горящей крыше среди хаоса? Теперь он думает об этом поцелуе с нескрываемой брезгливостью, списывая все на поехавшие мозги после ранения. Наверное, и хорошо, что она умерла. Наверное, он будет гореть в аду за это, но он правда рад. Малодушно рад, что не только Ньют ушел. Теперь он понимает, что тогда, когда Ньют прижал его к стене, кричал, требовал не лгать, это была вовсе не Вспышка. Ореховые глаза не затмевала дымка безумия, внутри мерцала огненная ревность. Томас хмыкнул, чем заслужил недоуменный, взволнованный взгляд Минхо. Плевать на него, плевать на окружающих. Перед глазами стоит лишь воспоминание о рукоятке ножа, торчащей из груди Ньюта. Его последнее, еле слышное «Томми», когда последние крупицы здравого ума покидали его. Когда он сдавался под напором Вспышки, сдавался, но находил в себе силы держаться подальше, не ранить Томаса. Он пытался выстрелить себе в голову, не потому, что боялся своего безумия, вовсе нет. Он не хотел причинять боль человеку, которого любил. — Эй, Томми, не кисни! — Бренда, уже слегка навеселе, шлепнулась на бревно рядом. Томаса передернуло. — Не зови меня «Томми». Так может звать меня лишь один человек. — Эдисон, казалось, смотрел не на Бренду, нет, сквозь нее. Деспейн передернуло, она поперхнулась тем, что цедила из металлической кружки. — Слушай, Томас, — выделила немного дрогнувшим голосом она. — Чем быстрее ты примешь то, что Ньют мертв, тем б… — Не смей говорить о нем! — Томас стукнул кулаком по бревну, разъяренно дыша, прожигая Бренду взглядом. Она поежилась, но продолжала смотреть прямо. — Не смей… Он не умер, не умер, не умер, слышишь меня!!! — Томас, дружище… — Минхо с опаской приблизился к пышущему злобой Эдисону, боком прикрывая замершую Бренду. — Я понимаю, что тебе тяжело, но ведь я тоже потерял друга. Мы с Ньютом были в лабиринте с самого начала и… — Что-то я не заметил, чтобы ты тосковал, — ядовито усмехнулся Томас, затем легко поднялся и махнул рукой. — Мне надо побыть одному. Пойду, пройдусь. Шум волн океана иррационально приводил в ужас. Хотелось не просто побыть одному, хотелось броситься в водную пучину, сделать хоть что-то, чтобы забыть. Воспоминания жалили больнее игл ПОРОКа. — Хей, Томми, а ты думал, чем будешь заниматься, когда мы выберемся из этого куска кланка? — Ньют ярко улыбнулся, плюхнувшись на траву около отдыхающего бегуна. Солнце как-то так падало на пшеничные волосы, что вокруг головы был будто бы ореол из света. Томасу тогда подумалось, что если бы ангелы существовали, то, должно быть, Ньют был бы одним из них. — А ты? — невпопад спросил Эдисон, перебивая рассуждения глейдера о достоинствах и недостатках ежедневных садовых работ. Ньют посмотрел на него особенно ласковым, теплым взглядом, легко улыбнулся. — Я? Пойду за тобой, конечно. Кто-то же должен отговаривать тебя от всех глупостей. Томас бы многое отдал за возможность вновь очутиться за стенами лабиринта, не знать ни о какой Вспышке, не думать о потерях. Подумать только! Три года пытаться выбраться из стен лабиринта, а теперь рваться обратно… Томас бы много отдал за возможность вновь очутиться в лабиринте, и все за возможность вновь увидеть Ньюта. Запястье неимоверно жгло, на нем будто появлялись какие-то линии, и Томас было подумал, что это новое, неизвестное проявление Вспышки. Неимоверно хотелось спать, но видеть довольные лица выживших было невыносимо, и Томас лег прямо на песок, лелея в душе воспоминания о тех редких моментах спокойствия в Глейде, о Ньюте, о том призрачном шансе, который мог быть использован, если бы он только смог…