К безумию не положена инструкция по применению. Каждый справляется с ним по мере своих сил — и использует в соответствии со своей фантазией
Пилот заметил его сразу. Этот человек невольно выделялся на фоне окружающих: пока остальные инстинктивно пригибали головы и закрывали лица от мелкого сора, поднятого с земли мощными лопастями «Ирокеза» [1], он стоял неподвижно, выпрямив спину и скрестив на груди руки, и лишь слегка щурил глаза. Не обращая внимания на суетящихся вокруг людей, он невозмутимо ждал приземления вертолета и выражал нетерпение разве что тем, что беспрестанно гонял зажженную сигару между зубами. Едва шасси коснулось земли, Мердок заглушил двигатель, снял шлем и выскочил из кабины. Перекинувшись парой фраз с подбежавшим санитаром, пилот стремглав бросился к ожидавшему его знакомцу. — Привет, полковник! — крикнул он еще издалека, помахав рукой. Он знал, что его слова затерялись в шуме приближающихся вертолетов и гомоне медиков, но полковник Смит широко улыбнулся и пошел ему навстречу. — Рад снова видеть тебя, — он хлопнул запыхавшегося пилота по плечу. — Хотелось бы обстоятельств поспокойнее, но других войн в магазине не было. — Я слышал, что ваша часть разбила лагерь неподалеку, и сам хотел заскочить, но, — Мердок указал на вереницу санитаров и врачей, таскающих носилки, и сам пошел к ближайшим, — работы невпроворот. — Бери с того конца, капитан, — велел Ганнибал, обходя раненого. Парень был совсем легким, и полковник с неудовольствием подумал, что этого доходягу стоило бы как следует откормить, прежде чем посылать сюда. Лучше бы ему вообще тут не появляться, но правительство США обычно не интересуется мнением призывников. — Скажите честно, док, — раненый вдруг открыл глаза, — я буду жить? — Я не врач, сынок, но тебе все по плечу, — Ганнибал ободряюще кивнул, — раз уж ты пережил полет с этим сумасшедшим. — Эй, турфирма у него, может, и паршивая, зато авиакомпания — высший класс! — возмутился Мердок. — Многие сюда приезжают, только чтобы со мной полетать! Медсестра в предоперационной показала, куда поставить носилки, и вытолкала офицеров взашей. Оказавшись на улице, Мердок оглянулся: последних раненых уже занесли под крышу, и помощь больше не требовалась. Только тогда капитан выдохнул и как следует поприветствовал товарища крепким рукопожатием. — Так ты, значит, эвакуируешь раненых с поля боя? [2] — Ганнибал окинул молодого человека придирчивым прищуром. — Не скучно? — Шутите, полковник? — Мердок усмехнулся. — Там, куда меня посылают, скучно не бывает. А со вчерашнего дня там, — он неопределенно мотнул головой в сторону гор, — я чувствую себя в большей безопасности, чем здесь. — А, так ты уже в курсе? — протянул Ганнибал, заметив, как во взгляде собеседника заплясали хитрые искорки. Справедливости ради нужно отметить, что в госпитале не было ни одного человека, который пребывал бы в неведении: новый постоялец, о котором шла речь, был персонажем колоритным, пугающим и очень шумным. Несмотря на ранение, потребовалось три человека для того, чтобы запихнуть его в вертолет. Первопричиной такого яростного сопротивления было краткое, но запоминающееся знакомство с лётными талантами Мердока, о чем сам капитан, конечно, не спешил распространяться. Но, будучи по природе своей человеком азартным и, как утверждали некоторые, чудаковатым, он не мог не навестить Боско Баракуса и не справиться о его продырявленной шкуре, рискнув при этом своей собственной. — Испортил мне десантника и радуется, — укоризненно покачав головой, цыкнул Ганнибал и затянулся. Пару секунд спустя, искоса поглядывая на молодого человека, он понял, что упрек не пробудил в нем и капельки совести. — Я пробуду тут до завтрашнего дня. Как насчет пропустить по стаканчику вечером? Много не налью, хватит с нас и Би Эя, который боится с тобой летать. — Поправка: Би Эй просто боится летать. Я тут вообще не при делах! — убежденно открестился Мердок. Полковник хохотнул и вновь потрепал пилота по плечу. Спорить он не стал, но было видно, что он остался при своем мнении. — Так как? — напомнил он о своем предложении и выпустил изо рта облако дыма. — Я угощаю. Услышав это, Мердок остановился как вкопанный и со всей дури влепил себе ладонью по лбу. Шлепок вышел таким звучным, что полковник и сам замер, озадаченный внезапным приступом самобичевания. Впрочем, Мердок тут же отнял руку от лица и как ни в чем не бывало расплылся в широкой улыбке. — Я бы не простил себя, если бы забыл, — признался он и полез во внутренний карман своей куртки. С величайшей осторожностью он выудил из-за пазухи вытянутый сверток. Длиной он был примерно с ладонь, и полковник, заинтригованный содержимым, даже скрестил руки на груди, ожидая чего-то необыкновенного. Мердок бережно разматывал запыленную тряпицу, и с каждым снятым витком его лукавая физиономия все ярче озарялась воодушевлением. Когда из-под ткани показался слой грубой оберточной бумаги, Ганнибал заметил, что молодого человека прямо-таки распирает от предвкушения. Да, кажется, он и сам уже догадался, что, по мнению капитана, требует такой тщательной упаковки. От Мердока, в свою очередь, не укрылся азартный огонек, полыхнувший во взгляде полковника, и он протянул ему сверток. Короткий миг — и Ганнибал словно окунулся в детство, живо припомнив ту сладкую смесь нетерпения и радости, переполнявшую его ранним рождественским утром, когда обертка подарка с шуршанием сминалась под его пальцами. Так вот. Восторг, который он испытал при виде того, что преподнес ему Мердок, затмил даже те счастливые мгновения. — «Боливар»! — севшим голосом воскликнул полковник, выудив на свет медово-бурую сигару. — Черт возьми, капитан, это же кубинская контрабанда! [3] Как тебе это удалось? Мердок скромно пожал плечами, но ликующую улыбку спрятать не смог. По правде говоря, он ничего не смыслил в сигарах. Для него все они воняли одинаково мерзко, но он был рад, что сумел угодить полковнику. В конце концов, не зря же он отдал за эту кубинскую самокрутку свою любимую лётную куртку! Ганнибал прикрыл глаза и неспешно провел сигарой под носом, раздувая ноздри и шумно втягивая подвыветрившийся запах. — Терпкая, энергичная, с нотками пряностей и перца, — совсем не по-полковничьи промурлыкал Смит, погрузившись в причудливый мир ароматов. Неожиданно он вынырнул из оцепенения и уставился на Мердока, как наркоман — на драгдилера. — «Боливар Петит Коронас», где ты ее раздобыл? Последним, чем меня потчевал Красавчик, был вшивый «Упманн»[4] с плесневым послевкусием! — Не вините Красавчика, полковник, просто мы, пилоты, со службой поставок на короткой ноге. Она досталась мне даром. — Удружил, — серьезно поблагодарил Ганнибал, и капитан рассмеялся, чертовски довольный успехом. — Я верил, что меня не пристрелят и не собьют, пока эта крошка со мной, — он похлопал себя по груди в том месте, где у куртки был внутренний карман, — иначе как бы я отдал ее вам. Ганнибал, заворачивающий сигару обратно в бумагу с той же аккуратностью, с которой Мердок распаковывал ее, вдруг остановился и внимательно посмотрел на пилота. — Знаешь, я могу потерпеть и до конца войны, — доверительно промолвил он, возвращая ему сигару. — Отдашь, когда вернемся домой. Капитан помотал головой. — Я раздобуду новую. Уверен, она будет не худшим талисманом!***
Полковник Джон Смит слыл человеком незаурядным. Его не смущали задания, которые другие считали невыполнимыми, он не боялся идти наперекор командованию, если того требовали обстоятельства, и уверенно шел по узкой тропе между долгом и совестью. Он мог провести бессонную ночь, продумывая каждую деталь многоуровневого плана, и с тем же успехом импровизировал, но, так или иначе, выходил победителем из любой передряги. Злые языки шептали, что весь секрет в его необычайной удачливости. Сам же Ганнибал говорил, что удача на восемьдесят процентов состоит из хорошего плана, а остальные двадцать складываются из людей, в него вовлеченных. Должно быть, поэтому он уделял этим двадцати процентам такое пристальное внимание. Вопреки армейским традициям, он не искал «послушных» людей, не задающих вопросы и слепо исполняющих приказы; его мало интересовали звания и устав, но он очень внимательно слушал истории, которые рассказывали друг другу солдаты. Так он нашел Би Эя и в первый же месяц получил в морду за неосторожные слова о его крутом нраве, что, впрочем, только подтвердило справедливость этих самых слов. Так он нашел Красавчика и в первый же месяц потерял джип, который тот «одолжил навсегда» за ящик тушенки. Еще через месяц Би Эй вызывал на бой всякого, кто смел плохо отозваться о полковнике, а Красавчик путем жутких махинаций обменял оставшиеся пол-ящика на новенький джип, трехдневную увольнительную и коробку печенья. Так он нашел и Мердока. Прошло почти восемь месяцев с тех пор, как он впервые услышал о полоумном пилоте, слывшем выскочкой и редкостным пустозвоном. По крайней мере, так о нем, морща носы, отзывались отожравшиеся генералы. Солдаты же говорили, что этот блестящий летчик-ас, чье полное имя не знает даже призывная комиссия [5], летает на всем, что имеет крылья. Шутили, что он полетел бы и на танке, если бы ему дали попробовать [6]. А потом серьезно добавляли, что этот пилот самовольно отправлялся в самое пекло, чтобы забрать раненых, делился едой с военнопленными, а однажды был избит за то, что не позволил мучить бродячую собаку. Все решил один случай. Тем вечером Ганнибал сидел в офицерском клубе и краем уха уловил разговор бармена и мордоворота-десантника. Последний заливался дрянным виски и с безумной улыбкой повествовал: «Да, приятель, я такого страха натерпелся, до конца жизни хватит. Но этот опыт, скажу я тебе, не променял бы ни на что на свете! Тот малый, Мердок, словно родился за штурвалом». Это был вызов, и полковник его принял. И очень быстро убедился, что десантник ничуть не преувеличивал. С тех пор, когда требовалась поддержка с воздуха, Ганнибал всегда командировал к себе Мердока и с каждым разом проникался к нему все большей симпатией. Парень не был пустозвоном — просто любил поболтать; не был выскочкой — просто до дрожи обожаемое им небо отвечало ему взаимностью; и совершенно точно он не был полоумным — ну, быть может, самую малость не в себе. Все это вылилось в то, что из всех возможных кандидатов жертвой своего неиссякаемого красноречия он уверенно выбрал Боско Баракуса. Би Эй злился, но Мердок продолжал ходить за ним по пятам и доводить до кипения ворохом острот. — Он адреналиновый наркоман, — заметил однажды Пек, наблюдая, как Мердок нюхает молоко Би Эя, добытое лейтенантом с таким трудом. На лице Баракуса, сидевшего напротив, застыло непередаваемое выражение. — Я понимаю, почему ты его взял. — Это джаз, Красавчик, — ухмыльнулся полковник. — Чистый джаз [7]. И отошел подальше, чтобы спокойно раскурить сигару, когда Мердок сунул в молоко кончик языка.