Лишь для одной ослепительной вспышки Лишь ради нескольких звёздных мгновений Мы будем плыть друг другу на встречу Сквозь бесконечность и океаны забвения. гр. Fler. «Память»
Когда она появилась в кресле напротив, он почти удивился. — А я думал, что ты будешь избегать меня до самого конца, — усмехнулся Драко. — Нет, — она вздохнула и отвела взгляд. — Значит, нет… Он был уверен в обратном. Разве это не было её гениальным планом, чтобы оставить решение всех вопросов на потом? Малфой был удручён, всякий раз замечая знакомый пузырёк с зельем. Ему казалось, что он уже прошёл все стадии принятия. Пытался разгромить комнату и потерпел поражение. Кричал ей, что она ещё большая трусиха, чем он. Обвинял её в эгоизме, но она не слышала. И не могла услышать. Ему хотелось сделать ей ещё больнее. Она не имела никакого права бросать его здесь в эти дни. В дни, когда стало понятно, что никто не знал их дальнейшей судьбы. Он не хотел, чтобы она оставалась в этом одна. Драко мог разделить эту боль и этот страх на двоих. Но она не пришла к нему той ночью. И следующей тоже. Она предпочла решать всё в одиночестве, не спрашивая совета и не получая его утешения. А может быть, она боялась, что будет высмеяна им? После всего, что между ними было? Бред. — Интересно, куда подевался твой женишок? Он явно не появлялся в доме, пока тебя не было, — спокойно размышлял вслух он. Что им ещё оставалось? Только говорить. Тем более этот вопрос его действительно интересовал. — Возможно, к родителям. Он не любит тишину и одиночество. Малфой только фыркнул. Ничтожество. Как можно это не любить? — Мне кажется, я могу угадать то, о чём ты подумал, — Гермиона смотрела в огонь и грустно улыбалась. — Ты записалась в клан Трелони и держишь за пазухой хрустальный шар? — поддержал её настроение Малфой. — Ты думаешь о том, как можно всего этого не любить. Одиночество и тишину, — почти слово в слово пересказала его мысли она. — Грейнджер, ты страшная женщина! — воскликнул он, прижав руку к сердцу. Она улыбнулась чуть шире, посмотрела на него и склонила голову. — Я снова Грейнджер? Не отдав себе отчёта, он провёл языком по губам. — Если ты хочешь поцелуя, то так и скажи, — ответил он ей, отмечая, что голос прозвучал ниже обычного. Грейнджер выдохнула, закусила губу и вновь отвернулась к огню. Малфой не узнавал себя. Глупо было бы вновь винить действие проклятья, но он всё равно это делал. Ещё полтора месяца назад он знал о Грейнджер не больше других. Любимица толпы. Героиня войны. Прирождённая зубрила и книголюб. Из газет он знал, что они встречаются с Уизли, и его это никоим образом не интересовало. Он выживал как мог, выправлял репутацию себя и своей семьи и совершенно не собирался узнавать Гермиону Грейнджер. Его отношение к ней до того, как он сюда попал, можно было бы назвать терпимым. Она не вызывала в нём светлых чувств, но он обязан был наступить на горло своим предубеждениям и личным неприязням. Детство кончилось ещё во время войны. Теперь он знал о ней практически всё. Какой она пила кофе и как часто. Какие заклинания она использовала для укладки волос, каким гелем для душа пользовалась, какие запахи предпочитала… Раньше он никогда не задумывался о том, как много мелочей могло уместиться в одном человеке. Невольно он сравнивал её с собой и понимал, что наверняка его мать знала о нём так же много. Помнила о нём так же много. В детстве его всегда удивляло, как она одним прикосновением к его лбу могла понять: болен он или нет. Сейчас он ощущал то же самое. Он помнил, как она хмурилась, решая сложные задачки, а как — когда у неё болела голова. Он узнавал её нервозность задолго до того, как она начинала чувствовать её сама. Чуть более резкие движения, задержка дыхания на выдохе, и вот через минуту она уже заламывала руки и чесала кончик носа указательным пальцем. Малфой ненавидел себя за это. Он не планировал чувствовать к Гермионе Грейнджер хоть что-то, но по итогу прошедшего времени понял, что влюблён. Безнадёжно и беспросветно влюблён. Впервые в жизни он думал о том, что взаимность в любви могла быть пугающей и непредсказуемой. Впервые он считал, что неразделённая любовь могла быть понятнее и легче взаимной. — Прощальные письма были хорошей идеей, — сказал он, разрывая окружавшую их тишину. Лёгкое настроение Гермионы мгновенно изменилось, и он мысленно отвесил себе оплеуху. — Да, — задумчиво откликнулась она и встала у камина. — Хотя это было… трудно. — Это и должно было быть трудным, Грейнджер. — Хватит называть меня по фамилии! — мгновенно вскипела та. — Если я назову тебя по имени, то поцелую, — предупредил он. — И ты хочешь меня этим испугать? — она обернулась и выдала нервный смешок. — Да твой чистокровный язык был у меня… Договорить она не успела. Малфой за одно мгновение пересёк разделяющее их расстояние и выполнил обещание. Её губы ответили спустя секунду, и впервые их поцелуй был неспешным. Малфой раз за разом отбрасывал мысль о том, что таким образом они прощались.***
Гермиона растворялась в ощущениях. Через неспешные поцелуи она старалась передать все невысказанные слова. Забыть обо всех страхах, забыть, что их окружала удушающая неизвестность. В его объятиях это было возможно. Она могла в них забыть о Роне, о проклятье, о волнении родителей за неё, о своей работе, о клане Уизли и их возможной реакции. Здесь, в его руках, важность реального мира испарялась и ускользала. Оставались лишь его руки — сильные и нежные; его губы — настойчивые и пленяющие. Они вели её, безмолвно уговаривали её, молили её остановиться, прочувствовать только этот миг и не заботиться больше ни о чём. Как и в прошлый раз, она не помнила, как очутилась на огромном ложе, лишь ощутила перемещение в пространстве и мягкость постели вместо каменной стены. Неспешная нежность, с которой Малфой — Драко! — снимал с неё одежду, обезоруживала. В его взгляде сумасшедшим коктейлем смешивались желание и нежность, жажда и бережность. Избавив её от последнего элемента белья, он приподнялся на локте и с насмешливой улыбкой обронил: — Есть ещё одно место, где мой чистокровный язык ещё не побывал. С трудом сообразив, что он что-то ей сказал, Гермиона нехотя открыла глаза. Что он имел в виду? Его язык? Где-то не был? Мыслить в таком состоянии было крайне трудно, и она его переспросила: — О чём ты? Драко мягко рассмеялся и начал спускаться поцелуями по её подбородку, шее, обласкал её грудь, вырвав с губ протяжный стон. — Если бы я знал, что подобным способом можно лишить тебя способности мыслить, я бы использовал это ещё в Хогвартсе, чтобы обойти тебя на экзаменах, — рассмеявшись, сказал он, но Гермиона уже не обращала на его слова никакого внимания. Все её ощущения обострились, когда он начал спускаться ещё ниже и ещё. Казалось, он шептал проклятья и восторги поочерёдно, она не слышала. Её практически не осталось, она превратилась в ощущения. Неведомым ей образом Малфой точно знал, какие именно оральные ласки она любила. Она трепетала в его руках, зарывалась пальцами в его волосах и издавала такие звуки, каких вовсе от себя не ожидала. Он остановился, когда она была на самом краю. Разочарованно зарычав, Гермиона потянулась руками вниз, чтобы, наконец, получить желаемую разрядку, но Драко перехватил руки и зафиксировал над её головой. — Драко! — возмутилась она. Тот хрипло рассмеялся. — Гермиона! — он отзеркалил её тон. — Я не хочу иметь заснувшее тело. Тем более ты так прекрасна, когда я… Она дотянулась и закрыла его рот поцелуем. Всё, что было после, смешалось для неё в яркий калейдоскоп эмоций и ощущений. Он держал её и себя на грани оргазма, зная, что после разрядки они оба уснут. Их соитие было безумным, на грани отчаяния и жгучей потребности. Запомнить, узнать как можно больше, получить как можно полнее, наверстать время упущенных возможностей. Она задыхалась от страсти, тонула в водовороте чувственности, что он ей дарил, и совсем потеряла счёт времени. Ей казалось, что это длилось вечность. Невероятную, сладострастную вечность, где он останавливался каждый раз, как только понимал, что она близка к финалу. Отступал, целовал, ласкал, касался, дразнил её. Сбивчивое дыхание, стоны и тихий шёпот наполняли комнату и создавали их собственный мир, в который они сбежали от неизбежности будущего. — Гермиона… — шептал он между поцелуями. — Драко! — отзывалась она, ощущая в себе его движение. — Никогда не отпущу тебя, — бормотал он, вжимаясь в её тело. — Даже не надейся, что я позволю тебе уйти, — вторила она ему, впиваясь в его плечи. — Ты всегда будешь моей… — Всегда… твоей… Уставшие и удовлетворённые они лежали на смятых простынях, переплетаясь телами. Пытаясь отдышаться, каждый как мог боролся с надвигающимся сном. — Я не хочу отпускать тебя, — пробормотала Гермиона, уткнувшись в его шею. — Я тоже. — Мне страшно, — продолжала она. — Мне тоже, — прошептал он. — Что я буду делать, если тебя не станет? — шёпотом спросила она. Он чуть приподнялся, чтобы увидеть её глаза, и серьёзно ответил: — Жить. Пообещай, Грейнджер, что ты будешь жить. Она поджала губы, зажмурилась, но через минуту уже согласно кивала головой: — Я буду. — И не смей забывать о себе, — он замолчал и спустя пару минут продолжил: — Возможно, тебе следует самой писать книги. — Мне писать книги? — удивлённо переспросила она. — Да. Я заметил, что у тебя хорошо получается формировать самую суть из того, что ты знаешь. Так что… попробуй. Обещай, что попробуешь. — Обещаю, — она грустно улыбнулась. — А я обещаю пригласить тебя в Малфой-мэнор, чтобы переждать бурю. Она сонно рассмеялась и слегка ущипнула его за бок. — Заметил всё-таки… — Я внимательно следил за всеми твоими разговорами с моими друзьями, — ответил он и уже тише добавил: — Особенно учитывая то, что они оба на тебя засматриваются. Но она уже его не услышала. Драко Малфой ещё несколько минут любовался её расслабленным, умиротворённым лицом, а потом погрузился в сон вслед за ней. Жар внутри Гермионы поднимался откуда-то изнутри. Он пробирался в её сон, заставляя ярко чувствовать всё возрастающее желание, чьи-то едва весомые ласки и прикосновения. Кто-то искусно ласкал пальцы её ног, да так, что она застонала, находясь во сне. Едва понимая, где и с кем находилась, не раскрывая глаз, она толкнула ласкающего её человека в бок и, только забравшись на него сверху, распахнула глаза. Встрёпанный и полусонный Драко Малфой открыто ей улыбался, его глаза лучились теплом и задором. — С пробуждением, Грейнджер, — хрипло поприветствовал её он, и она укусила его за плечо. — Сколько можно звать меня по фамилии! — преувеличенно возмутилась она. — У меня, в конце концов, есть имя. — Есть. И очень красивое имя, — только и ответил он и притянул её к себе за поцелуем. — Как думаешь, ты будешь спать дольше, если заснёшь здесь ещё раз? — Не знаю, — с воодушевлением ответила она. — Проверим? И они проверили. Они забывались в объятиях друг друга снова и снова, бессильно пытаясь остановить наступление нового дня. Горячие поцелуи были для них утешением. Сокровенные прикосновения — обещанием несбыточного. Каждый пытался остановить мгновение и не думать о грядущем, отдаться текущему моменту настолько, насколько это вообще возможно. Но, к печали или к радости, всему наступал конец. Пытаясь отдышаться после оргазма, Гермиона заметила едва заметную рябь комнаты. Она прижалась к Драко сильнее, пытаясь остановить своё пробуждение. Осознав, что происходило, Малфой притянул её к себе и отчаянно поцеловал. Когда она проснулась в своей новой квартире, лучи рассветного солнца пробивались сквозь плотные шторы в её спальню. Гермиона невольно провела пальцами по своим губам, всё ещё чувствуя вкус его поцелуя.