Служанки

Вернулся хозяин как-то внезапно и очень быстро. Уже на следующий день он снова оказался дома: Шарлотта и сообразить не успела, как это и когда ПЭ успел оказаться дома. Ну, и приехав с гастролей, первым делом барин, конечно же, сообщил всем о находке неопознанного лифчика в чемодане и своём желании найти его хозяйку. Чтобы выявить её самостоятельно и неоспоримо, ПЭ собрал на кухне всех четырёх горничных и кухарку (начальницу над служанками, равно как у кухаркину сменщицу, и другой персонал женского пола, с которым Шарлотта не очень была знакома, он почему-то не заподозрил). Собрал, стало быть, а потом стал прикладывать лифчик к груди каждой из них по очереди и смотреть, кому подойдёт: вот точно, как в «Золушке»! Кухаркино добро было раза в два больше бюстгальтера, но барин почему-то всё равно к ней приложил — на всякий случай. Потом исследовал Эмми и Элли: у тех, как оказалось, вообще ничего не было: они, наверно, лифчиков и вовсе не носили. Затем, по идее, шла очередь Виолетты, но её ПЭ почему-то не заметил, пропустил. Направившись прямо к Шарлотте, он взглянул ей в глаза самым невинным из возможных взглядов, а затем приложил к её «верху» две розовых чашки, каждую из которых при этом сжимал ладонью. Почувствовав, как хозяйские пальцы сквозь чужой лифчик щупают её бюст, Шарлотта пришла в ужас, но почему-то не сделала ничего, чтобы прекратить это безобразие. Мгновение спустя она невыносимо захотела, чтобы барин мял сильнее — и от осознания этого желания пришла в ужас еще больший. От смущения опустив глаза, Шарлотта увидела его идеальные руки на своей неидеальной груди и уже, было, решила их схватить и задержать, прижать покрепче, но не успела. — Я узнал, — сказал ПЭ, убирая бюстгальтер. — Он твой. — Нет, — сказала Шарлотта. — Это мой! — из-за спины ПЭ прокричала Виолетта. Тот не слышал. — Это твой, детка, точно. — Да нет же! — Нет, твой. — Но ведь он Виолеттин! — А я думаю, что твой, — продолжил ПЭ. И то ли он таким невинным взглядом на Шарлотту смотрел, что у той в голове помутилось, то ли до того ей ненавистна была мысль, что придётся, похоже, чужое бельё надевать, то ли, может, еще что… Да только Шарлотта, поддаваясь непонятному порыву, сняла форменное платье, потом бабушкин бюстгальтер, под ним надетый, и предъявила хозяину свою грудь. — Вот! — сказала она. — Посмотрите! Не мой же размер, ну? Давайте, попробуйте так, приложите! — Так еще видней, что твой — ответил барин, изучая, что показано. — Глаза-то разуйте! — сказала Шарлотта, сама недоумевая, с чего это она так по-свойски заговорила с хозяином. ПЭ присел, так что его лицо стало с Шарлоттиной грудью на одном уровне. Сосками она ощутила дыхание барина — мерное, ровное. — Точно, твой, — сказал ПЭ. — Мне теперь окончательно ясно. — Да вы приложите! — Хм… Ладно. В руках ПЭ опять появился бюстгальтер. Шарлотта уже предвкушала, что руки эти вот-вот прикоснутся к её сокровищам, без покровов уже более отзывчивым для ласк… Но вдруг Виолетта как возьмёт да закричит: — О да! Возьми меня! И от этого крика Шарлотта проснулась. На часах было без пяти семь. Виолетта ворочалась на своей раскладушке, вздыхала, стонала, а потом пробормотала: — Ы-ы-ы… Возьми меня… сейчас же… «Вот бесстыжая», — подумала Шарлотта. И сразу же себя оборвала: «А я чем лучше?!». В памяти восстановился ушедший сон. Ужас, и как только её мозг осмелился всё это нафантазировать?! Ведь приличным девушкам никогда, никогда не снится подобное! Или если даже снится по случайности — во сне они ведут себя иначе! Если Шарлотта оказалась такой распущенной в этом сне — вдруг она и в глубине души такая? И друг наступит момент, когда она в самом деле начнёт вести себя подобным образом?.. Нет, нет! Лучше умереть! — Возьми прямо здесь! — простонала опять Виолетта. Шарлотта разозлилась: — Эй! Подъём! Виолетта приоткрыла один глаз: Который час? — Без двух будильник. Подымайся. — С чего это вдруг? Интересно, почему бы не поспать спокойно оставшиеся две минуты? — Потому что ты орёшь во сне как дурочка. Меня вон разбудила этим криком. Интересно, кто тебе приснился? Виолетта села на кровати: — Не поверишь. Мне приснился Брежнев. — Кто? — Шучу. Вставай. Этот день, первый день без хозяина, был у них с Виолеттой выходной. Проводить этот день в доме, из которого они и так практически не выходили, смысла не имело. Так что девушки решили пойти вместе погулять по городу: Шарлотта ведь почти его не видела. Гелиополис показался Шарлотте очень солнечным, очень квадратным, очень кирпичным и каким-то непривычно-неуютным. Хотя, может, дело было просто в том, что она ещё не освоилась в большом городе с такими широкими улицами и такими высокими домами. Стремясь не упустить что-нибудь важное, Шарлотта изо всех сил вертела головой и обследовала все дома, все фонари, все остановки, все вывески без разбору — но от обилия информации вскоре ей стало казаться, что смотреть в этом Гелиополисе совершенно не на что. Виолетта, которая жила тут уже довольно давно, не спешила помочь подруге, стать её экскурсоводом: с самого начала прогулки она повела длинный монолог про ПЭ: про его творчество, его непревзойдённую манеру исполнения, его несравненную внешность и свою историю любви к нему. — Первый раз я увидела его по телевизору лет в семь или восемь. Помню, как меня это потрясло. Всё, всё запомнила! Прям в голове отпечаталось. Как телевизор стоял: не в углу, а посреди комнаты: мы к переезду готовились. Был вечер. Я сидела на полу, а остальные на диване. На нём в тот день была чёрная рубашка, белый галстук и пиджак, цвет которого на черно-белом телевизоре определить невозможно. Помню, как он дёргался и скакал, исполняя первую песню, как дурачился на заднем плане контрабасист… какими нелепыми были слова, но сколько энергии, сколько напора в них ощущалось! А потом вторая песня — и конвульсии еще сильней. Его галстук вылез из-под пиджака и стал елозить по гитаре — и меня заворожило это зрелище… А потом он закончил один из куплетов, отскочил назад, задёргался как сумасшедший, весь выгнулся и стал крутить ногами так, что моя старшая сестра вдруг застонала! Она потом страшно смущалась, что всё это произошло при родителях. А я тогда ещё не понимала ничего… Верней, не всё. Он сразу запал мне в душу, но, ты понимаешь, я была ещё маленькая, и не могла оценить в полной мере… Я была еще невиннее, чем ты сейчас. — Ну надо же! Спасибо. — На здоровье. Потом сестра купила несколько его пластинок, и я слушала их вместе с ней. Может быть, год, где-то так… Ей достаточно быстро наскучило. Потом ПЭ как-то пропал из виду. Я росла, у меня появились разные новые увлечения… Постепенно он стал лишь приятным воспоминанием из детства. Но вот два года назад… — Ты снова впала в детство? — Я снова увидела его по телевизору. Ох, и вот тогда я поняла чувства сестры! Он забрал меня всю, завладел моим разумом, моим сердцем… Я собрала все пластинки, какие нашла, все журналы, открытки, всё-всё… Я ходила на два его последних фильма столько раз, сколько их показывали в нашем кинотеатре! Я засыпала под его песню и начинала утро с того, что опять заводила его пластинку! Никогда ни один мужчина, Шарлотта, не вызывал во мне таких чувств! И не вызовет, вот что я думаю. Я его навсегда. Я его — и неважно, знает он об этом или нет. Я принадлежу ему, и раньше принадлежала, но вот теперь — ещё больше. Пусть он уволит меня хоть сто раз, этой связи не разорвать всё равно. Интересно, понимаешь ты меня? — Я стараюсь, — сказала Шарлотта.  Она притворялась. Повторяя про себя эти безумные слова, мол, «я его» и «я принадлежу ему», Шарлотта со страхом замечала, какой отклик находят они в её сердце, как пугающе созвучны её чувствам эти глупости… Да. Она тоже его. То, что Виолетта так настойчиво разбалтывала, было Шарлоттиным секретом. Она несла в себе чувство, словно по неосторожности зародившуюся новую жизнь: со смущением, не зная, что делать…, но с радостью. Причастная отныне к великой тайне любви, она отчётливо понимала, что будет страдать от неразделённости. Это и страшило, и при этом, как ни странно, придавало некоторой решимости. Мысли о том, что она принадлежит отныне к некой особой общности, что выбор сделан, что ничего не изменишь, вызывали нотки странного азарта и восторга. - Я столько раз видела его во сне, — продолжала тем временем Виолетта. — И знаешь, что? Ночь, когда тебе снится ПЭ, — это круче, чем ночь с живым парнем. — Ну фу, как не стыдно! — Что «фу»? Я ж не говорю, со всеми делать всё. Как раз наоборот: вот я с другими пробовала и могу смело тебе заявить — в этом нет никакого смысла. Хотя… Вот до того, как он поцеловал меня, я ещё смотрела на других, а уж потом… В общем, мой тебе совет: не целуйся с ним ни за что. Иначе пропадёшь. Да ещё и от меня люлей получишь. — А сегодня тебе снился тоже ПЭ? — попробовала Шарлотта аккуратненько сменить тему. — Не важно. Эх, Шарлотта… Может, повезло тебе, что ты живёшь спокойно и не чувствуешь всего того, что чувствую я. А я просто думать о нём перестать не могу! Не могу сосредоточиться ни на чём другом. Книг читать не могу. Фильмы скучные все, если там его нету. Зато, когда я его вижу, жизнь сразу же наполняется смыслом. Все вещи вокруг, все природные явления, моё прошлое и будущее — всё это сразу же обретает вкус, цвет, содержание, интерес, когда он оказывается рядом. Мир становится цветным, живым, красивым, если видишь ПЭ. Его присутствие — это всегда последний кусочек паззла, без которого картинка не соберётся. И если он тут… Или просто если слушать его голос… Впрочем, теперь, когда я осязала его живого, голоса на пластинки уже недостаточно. Кстати, ты не замечала, что он светится? — Нет, — сказала Шарлотта и мгновенно усомнилась в своих словах. — И в животе у тебя никогда не шевелилось ничего такого щекотного только от его взгляда? — Не шевелилось. — Хм… Слушай… А тебе вообще мужчины нравятся? — Фу, Виолетта! — Что ты вечно «фу», да «фу»? Ну, всякое бывает… Я ж не знаю… Мне вот лично непонятно, как его взгляд может совершенно не шевелить. По мне, так один этот взгляд в сто раз круче, чем поцелуи обычного мужика… Даже в шею. Тебя в шею целовали?.. А, я знаю… Можешь не отвечать, это был риторический вопрос. — Но если бы я проявляла интерес к ПЭ, ты бы сама меня ненавидела, верно? — Да, точно. Хорошо, что ты холодная. Пройдя под путепроводом на авеню Паттерсон, девушки оказались на пересечении с Южной частью Главной улицы. Перекресток был затянут проводами и увешан светофорами. Напротив находилось одноэтажное здание ресторана. — Зайдём? — предложила Виолетта. — Вроде уже время обеденное. Они зашли.  Внутри заведения всё было оформлено в этаких конфетных тонах: розовая стойка, розовая перегородка, жёлто-голубые диваны. На двух таких, расположенные недалеко от заднего выхода, девушки и устроились. Шарлотта заказала бутерброд с арахисовом маслом и бананом, а Виолетта — оладьи из сладкого картофеля, жареную курицу в южном стиле, пятнистую фасоль, суп из брокколи и персиковый пирог со взбитыми сливками. Принимавшая заказ официантка выразительно вскинула брови, но промолчала. Шарлотта была не такой молчаливой: — А ты невоздержанна не только в чувствах и болтовне, да? — сказала она. — Я само воздержание и скромность, — ответила Виолетта. — Посиди тут, я пока схожу пописаю. — Не надо объявлять на весь… Эх, ладно. Виолетта удалилась. А Шарлотта принялась скучать одна. Немного посмотрела в окно. Немного покрутила головой, разглядывая людей в ресторане и разные картинки, закрепленные по ту сторону барной стойки. От нечего делать прочла состав горчицы и кетчупа со стола. А потом стала невольным слушателем чьей-то беседы. — Я толстая и сама во всём виновата, — сказал первый голос. — Прекращай нытье, — сказал второй. — А ты любишь всякие душисты шампуньки? — спросил первый. — Обожаю. — А Рики Нельсона? — Тоже пойдёт. — А котят? — Гладить — да, а так — нет. — А хоккей? — Это скучно. — А вот и не скучно! Хоккей это так круто, словно… ну… ну будто… это… Эх, да всё равно. Я толстая. — Мы уже говорили об этом сегодня. — Ах, да… Ладно… О! А знаешь, что? Я могу ещё раз рассказать тебе о том, что было после концерта. И я вспомнила некоторые дополнительные подробности. — О, да, давай скорее! — тут во втором голосе послышалось оживление. Шарлотта не стерпела и обернулась. Перед её лицом оказалась копна рыжих волос. А осторожно выглянув из-за копны, она столкнулась взглядами с какой-то женщиной средних лет, стриженой под каре, и с большими пластмассовыми сережками, похожими на детские игрушки. Эта женщина внезапно показалась Шарлотте знакомой, но откуда? И, что самое необычное, на лице у посетительницы ресторана изобразилось выражение, говорившее, что та будто бы тоже узнала Шарлотту. Тут Шарлотте сделалось страшно, и она поспешила отвернуться обратно. Тётки стали беседовать тише. А тут и Виолетта возвратилась. — Угадай, о ком я думала в туалете! — выдала она, плюхнувшись на диван. — О хозяине? — Верно. Знаешь, его нет всего лишь день, а уже скучаю! И ещё я до сих пор не могу поверить, что в самом деле работаю на него! Подумать только! Я горничная у самого ПЭ! А ты можешь поверить, Шарлотта? — Ну вроде могу… — А ты не испытываешь экстаза от выполнения его приказаний? Вот, например, если надо погладить его носки… Тебя не распирает от счастья, что это его носки, носки самого ПЭ? — Ну… Я пока не гладила носков… — Блин, суть не в этом! Вот же ты бесчувственная, а! Ну как так можно?! Тебе всё по барабану! Даже когда ПЭ тебя порол, тебя не торкнуло! — Да тише ты! И вовсе не порол он, сто раз сказано! Хорош уже! — зашикала Шарлотта. Однако было поздно. Из-за одного из соседних столиков встали и приблизились к ним две какие-то незнакомые девушки. — Мы слышали, что вы работаете горничными у ПЭ, — сказала одна. — Познакомьте и нас с ним! А вторая прокричала в зал: — Эй, Люси! Тут две девки, они служат в доме ПЭ! Кто такая Люси, Шарлотта так и не поняла, потому что десять секунд спустя со всех концов кафе к их столики сбежались юные и не очень особы женского пола и окружили со всех сторон. — Познакомьте, познакомьте! — голосили они все. — Обойдётесь! — заявила Виолетта. — Да ведь мы же не подруги его, горничные просто, — принялась оправдываться Шарлотта. — Мы с ним так уж прямо не общаемся… — Ну как же, ага! — раздалось из толпы. — Заливайте! — Он вас обеих, небось, оприходовал! — Знаем мы этих артистов! — Он же просто секс-машина! Это по его выступлениям сразу видно! Небось, по десять баб за раз ублажить может! — А нас тут десяток и есть… Мы готовы. — Да как вам не стыдно такую чушь городить?! — возмутилась Шарлотта. — Может, и может, да вам ничего не достанется! — перебила её Виолетта — Все десять раз мои будут! А вы выкусите, ясно? — Эй, делиться надо! — загудели незнакомки. — Это не по-сестрински! — Познакомьте, а то вам же хуже будет! — Мы этого вам не забудем! — Вы об этом еще пожалеете! — Мы вам зададим! — Ещё поговорим с вами! — Знакомьте, говорят вам, и сейчас же!!! — Да его сейчас и в городе-то нет, — снова начала Шарлотта взывать к разуму. — Вы врёте! — Да мы его только что видели! — Если нет, то запишите на приём через неделю! — Вот именно! Впишите меня в его ежедневник! Меня зовут Кейти, а вот телефон… — Да мы, что, вам его секретарши?! — Ну вы же знаете и секретаршу наверняка! Вот пускай она впишет! — А лучше просто откройте нам ворота его особняка! — Или покажите, где есть дырка! Ведь везде есть дырка, да? — И обязательно передайте, что Бетти О`Брайан с Орлин Айл Драйв любит его больше всех на свете и хочет замуж!.. — Бетти, уймись! Не передавайте ему ничего про неё. Передайте лучше мою записку… — Много вас таких тут ходит! — заявила Виолетта, отмахнувшись от записки. — Всем не угодишь! Некогда барину с вами знакомиться! У него поважнее дела есть, чем с каждой соплёй ерунду обсуждать и читать её глупости!.. — Эй, повежливей! — Сами вы сопли! — Думаете, трахнул он вас, так вы сразу королевами, что ли, стали?! — Расскажите уж хотя бы уж! — А грудь-то волосатая? — Сладко с ним было? — Какой у него? — Да имейте вы совесть, в конце-то концов! — закричала Шарлотта, смущённая этими разговорами. — Совесть? — раздалось из-за соседнего стола. — А где была ваша так называемая совесть, барышня, когда вы неделю назад на концерте стащили меня со сцены, свалили на пол, да ещё и переступили? Особа в огромных сережках поднялась с дивана и многозначительно взглянула на Шарлотту сверху вниз. Та оробела. Остальная толпа на секунду затихла, а после загомонила: — Фу-у-у! — Подлая! — Жадина! — Бей, её, бей! Шарлотта забилась в угол дивана и уже приготовилась к обороне, когда её спасла официантка, подошедшая с кучей еды. — Что тут происходит, дамы? — спросила она, пробившись через толпу с отгрузив на диван все тарелки. — Может, вернётесь на свои места? А то, если вы не прекратите шуметь и угрожать другим посетителям, мне придётся вызвать полицию. — Да представляете, эти две девки работают горничными у ПЭ, — раздалось из толпы. — И они не хотят нас знакомить! — Даже крохотную записочку ему передать не соглашаются! — Воображают, что ПЭ только их! — И какой у него, рассказать не хотят! — И при том, что живут вместе с ним, расталкивают на концертах простых людей и лезут целоваться, лишая других единственного шанса! — отчеканила дама в сережках. Её рыжая спутница лишь с любопытством наблюдала за происходящим. Настроение официантки, между тем, полностью изменилось: — Что?! Вы живёте у ПЭ?! Вы его горничные?! В таком случае, обед за счёт заведения. Но в обмен — вы выполните просьбы этих девушек. И прежде всех мою. Передайте ему мои трусики! Вот, я сниму их сейчас… — Барышня, вы ведёте себя неприлично, — сказала Шарлотта. А Виолетта воскликнула: — Как бы не так! При себе оставь свои подштанники! — Ах, так! — официантка разозлилась. — Не хотите по-хорошему, так будет по-плохому! Бей их, бабоньки! Шарлотта завертела головой в поисках лучшего варианта для отступления. А Виолетта вскочила на стол, огляделась и вдруг закричала: — Постойте! Постойте! Мы не те, кто вам нужны! Мы с ним не спали! Мы хотели б, но не спали! Я клянусь! Но я знаю, кого он привёл в свою спальню после концерта! У нее есть ответы на ваши вопросы! Я ей пижаму сама выдавала! — Ну кто это, кто? — загудела толпа. — Вот, она! — и Виолетта указала на ту рыжую. Только тут картина мира для Шарлотты прояснилась. Так это та самая, в бабкиной кофте, что сидела на концерте перед ними! Та, что поцеловалась, упала в обморок, потом попала к ПЭ в гости и спёрла пижаму… Так вот оно что! Все взгляды обратились к этой рыжей. Ей стоило бы всё отрицать, но… Глаза её проболтались. Любительница бабкиных кофт и красивых артистов покраснела, потом побледнела, потом опять покраснела…, а следом ринулась в сторону главного выхода. Вся толпа поклонниц, не исключая официантку, ломанулась вслед за ней. — Ну какой у него, ну какой, не беги, расскажи! — донеслось до Шарлотты среди грохота сдвигаемых столов и падающих стульев. Виолетта взяла её за руку и потащила к заднему выходу. — Жаль, что так и не поели, — пять минут спустя произнесла Виолетта, когда они добежали до автостоянки на углу Паттерсон и 2-й Южной улицы. — Может, вернёмся? А то там еда наша ждёт… — Да ну. А вдруг они вернулись? Поколотят, в самом деле… — А мне кажется, они сейчас довольно далеко. Побегают, успокоятся… Даже если и вернутся, уже будут адекватные… Но я всё же очень есть хочу… Послушай-ка! Ты жди здесь. Я сейчас туда вернусь, и если тихо, заберу хоть часть еды. — Но Виолетта! Мы же не заплатили! — За моральный ущерб компенсация. Жди, говорю. Виолетта ушла. Через десять минут она возвратилась с пустыми руками: — Слушай, ты подружку этой рыжей, что, об землю приложила? Правда, да? А я не видела… Надо было повозить ее покрепче, вот что думаю!.. Сидит сейчас там, жрёт нашу еду. Я в окно заглянула: пустое кафе, одна эта за нашим столом…