Глава 30-а. Рассказ Анжелы. Начало. (Это вставная история, можно читать, даже если вы не читали всё остальное)
23 ноября 2018 г. в 03:08
Итак, вот какую историю Анжела поведала Шарлотте.
Всю жизнь я мечтала стать актрисой, играть серьёзные драматические роли: Леди Макбет, Офелию, Анну Каренину и всякое тому подобное. В двадцать лет закончила актёрские курсы и стала пробоваться на разные роли. Долго никуда меня не брали. Я уже отчаялась попасть и кино или в театр, как вдруг с одной киностудии пришло приглашение сняться в фильме. Это был не тот фильм, куда мне хотелось бы попасть — я-то пробовалась в серьёзное кино! — а какой-то под рабочим названием «Чмоки-чмоки траляляля», видимо, не очень умный. Но я так обрадовалась, что взяли хоть куда-то, что, не раздумывая, согласилась. Лишь потом, дав себе труд выяснить, в какое-такое кино подрядилась сниматься, я с восторгом и ужасом узнала, что это музыкальный фильм со знаменитым артистом ПЭ, который мне довольно-таки нравился в юности. А, почитав сценарий по диагонали, поняла, что — о, ужас! — должна буду целоваться с ним!
Вообще, нельзя сказать, чтобы я была такая уж невиданная скромница. В то время я уже ходила на свидания и даже кое-с-кем за ручку держалась! Но тут надо было прямо целоваться! Прямо в губы! Прямо с самим ПЭ! И прямо в кадре, при толпе народу! Я была в ужасе, но решила, что ни за что нельзя упустить такую возможность, а то в кино вообще не попаду. Решила, что соберу волю в кулак и сделаю вид, что мне это раз плюнуть.
Когда я первый раз увидела ПЭ на съемочной площадке, на меня сразу нахлынули всякие чувства, какие я испытывала в юности, когда видела его на телешоу или, например, бежала из магазина прижав к груди пластинку, не в силах дождаться, когда уже окажусь рядом с проигрывателем…
ПЭ был ещё лучше, чем в телевизоре, будто светился весь! Мне показалось, что все вокруг видят, как я на него пялюсь. Тогда я стала старательно отводить взгляд, но тоже боялась: а вдруг все увидят, как я отвожу его, и догадаются?..
Наконец, стали снимать первую сцену, где мы вместе. Надо было просто немного поговорить и поругаться. Казалось бы, мелочь! Но я сразу же так заробела, что забыла все слова, и только с четвертого дубля смогла воспроизвести текст полностью. ПЭ заметил моё волнение и стал меня рассматривать удивлённо-насмешливо. От этого взгляда я совсем растерялась: в нём не было ничего особенного, но он меня ужасно смутил. В горле пересохло, стала кашлять, заикаться… Потом как-то взяла себя в руки, и во время сцены сумела правильно смотреть на ПЭ и сказать нужные слова с нужным выражением. Но как только камера выключилась, тут же отвела от него глаза и захотела убежать на край земли… но, конечно, так, чтоб он бежал за мной.
Кое-как сняли эту сцену, потом еще пару.
А потом была сцена, где ПЭ сидит рядом со мной, обнимает и поёт песню.
Вот тут-то и начался настоящий кошмар!
Когда ПЭ ко мне прижался, да ещё и рукой за талию обхватил, я вся одеревенела. Просто не могла пошевелиться от волнения: ни взгляд правильный сделать не могла, ничего! У меня в голове, помутилось, мозги превратились в кисель, и казалось, вот-вот свалюсь в обморок. ПЭ был очень большой, очень тёплый и так пах, что от этого запаха я разучилась формулировать свои мысли и вообще забыла, где нахожусь. Он обнимал меня так крепко, так по-хозяйски, что меня уже показалось, будто мы делаем всякое-не-пойми-что… Ну, а когда ПЭ начал петь, я вообще вся растеклась.
— Так! — сказал режиссёр. — Ну куда это годится?! У тебя такой вид, как будто тебя убивают! Утомилась уже, что ли? С непривычки? В общем, ПЭ спел хорошо, но ты всё испортила. Придётся переснять.
Мы пересняли ещё, а потом ещё. Каждый раз ПЭ подходил ко мне, садился рядом, прижимался, обнимал, начинал петь — и каждый раз я теряла контроль над собой: бледнела, краснела, дрожала или еще что-нибудь в этом роде. Пытка продолжалась и продолжалась. В какой-то момент я вроде собралась с духом и решила, что всё, уже адаптировалась, и уж следующий дубль сыграю нормально… Но тут увидела, как ПЭ из-за спины оператора смотрит на меня эдак игриво, а после смеётся. Тут меня покинули последние силы! Было ясно, что ПЭ понял, как я волнуюсь из-за его прикосновений и, видимо, решил, что я в него влюбилась (что, разумеется, было не так, по крайней мере, эту мысль я гнала от себя всеми лапами)! В общем, я совсем раскисла и заплакала.
— Ладно, — сказал режиссёр. — Вижу, ты утомилась. Давай, отдохни, переснимем эту сцену завтра.
Я пришла в свой номер в гостинице и горько заплакала. Мне казалось, что я так и не смогу взять себя в руки, и вероятно, испорчу фильм. Или, ещё вероятней, меня заменят на другую актрису, потому что я доказала профнепригодность. Я была уверена, что могла бы изображать любовные сцены с любым актёром (ну, по крайней мере, в щёчку целоваться) — но прикосновения и взгляды ПЭ так обжигали, что я просто не могла делать вид, что всё как обычно.
«Не бывать мне, стало быть, актрисой», — решила я.
И тут в дверь постучали.
— Войдите!
Оказалось, это ПЭ. На нём была голубая рубашка и бежевые штаны, подчёркивающие его фигуру. Мне показалось, он светится ещё ярче, чем на площадке, и что в замкнутом пространстве этой комнаты его обаяние падает на меня в ещё большей концентрации и обжигает ещё сильнее. В общем, я даже забыла с ним поздороваться.
А ПЭ мне сказал:
— Я заметил, что вы сильно напряглись во время последней сцены и обеспокоился. Может, что-то не так? Может, я что-то неправильно делал? Может, я грубо себя вёл?
— Нет, нет!
— Может, я вам противен?
— О, нет, ни в коем случае!
— Тогда, наверное, вы просто стесняетесь? Это ваш первый фильм, да?
Я кивнула.
— О, дорогуша, актрисе не годится быть настолько стеснительной! Вам нужно как-то расслабиться! Как-то научиться спокойнее относиться к таким вещам! Ведь стесняться в любовных сценах это очень непрофессионально! Вы тратите дорогостоящую киноплёнку, понимаете? И ладно — чёрно-белую… Цветную!
— Да… — я захлюпала носом. — Я порчу весь фильм…
— Но если хотите, я могу немного потренировать вас. Немного помочь вам расслабиться, — сказал ПЭ. — Для этого есть пара упражнений, мы их можем сделать хоть сейчас.
— Это какие же?
— Ну, — сказал ПЭ, — самое очевидное, это попрактиковаться с той сценой, которая у нас не получилась. Кажется, у вас какие-то проблемы с обниманием.
С этими словами он жестом пригласил меня сесть на кровать, устроился рядом и обнял за талию. А потом весь прижался ещё крепче, чем на съемках, и стал шептать на ушко, что стесняться всего этого не надо, что это просто работа и что, если бы мы и сделали что-нибудь такое, что выглядело бы как-то так, то это не считается, потому что в кино всё не считается…
— Малышка, вы снова дрожите! Боитесь меня?
— Ну… Немножко…
— Вам надо обязательно перестать бояться меня до завтра, чтобы доснять сцену с обниманием! Смотрите, ну разве я страшный? Вот я весь тут, смотрите! Обычный, из мяса!
С этими словами ПЭ посмотрел на меня так, что в животе всё перевернулось. Мы оба знали, что он не обычный. Но возразить я не смела. Я вообще понятия не имела, как реагировать на такие ситуации, и что полагается делать, когда самый желанный мужчина планеты врывается в твою спальню и начинает к тебе ни с того ни с сего прижиматься.
— Нам ведь потом ещё целоваться придётся! — прошептал, между тем, ПЭ и игриво пощекотал мой бок. — Может, режиссер решит, что тоже завтра… Вы будете завтра готовы к поцелую перед всеми ними, а, дорогуша?
— Я… Не знаю…
— Вы, наверно, в обморок от страха упадёте!
— Ничего подобного! — возмутилась я. — Напрасно вы думаете, что я настолько непрофессиональна!
— Ну, сейчас проверим, — сказал ПЭ.
И, не спросив разрешения, начал целовать меня прямо в губы.
Я пришла в ужас. Заподозрила, что происходит нечто недопустимое, начала вырываться, но ПЭ схватил меня второй рукой, и так крепко прижал к себе обеими, что сразу же стало понятно, что дёргаться бесполезно. От этой мысли у меня защекотало внизу живота, отчего я пришла в ужас ещё больший. Перед глазами всё плыло. В конце концов, я почувствовала, что вот-вот упаду в обморок: ПЭ был прав. Но за мгновение до обморока поцелуй и объятия прекратились.
— Вам следовало спросить разрешения! — выпалила я сразу, как только освободилась. — Знаете, я отношусь к таким вещам серьёзно! Не целуюсь с кем угодно просто так! У меня парень есть!
— Превосходно, — сказал ПЭ. — Я это всячески одобряю и тоже отношусь серьёзно! И у меня тоже есть девушка. Знаете, я всегда ей верен. Никаких поцелуев, кроме киношных! А киношные, конечно, не считаются, ведь это же работа.
— Работа…
— Вот именно! Кажется, у вас опять вылетело из головы, что у нас чисто рабочие отношения! Конечно, это немного похоже на то, как если б я к вам приставал, но ведь вы понимаете, что это совсем не так! У нас репетиция. Так что ваш парень может смело считать, что между нами ничего не было.
— Да-да, конечно, — сказала я, изображая примерную ученицу и боясь, что ПЭ в самом деле подумает, будто бы я навоображала себе невесть чего.
— Ну вот. И, кроме того, поцелуй был не настоящий, а для вида. На самом-то деле не так ведь целуют.
— А как? — не удержалась я.
В ответ ПЭ снова сгрёб меня в охапку и стал целовать агрессивно и нагло, залезая языком в рот и больно кусая за губы. От страха меня снова парализовало, и я не стала сопротивляться: обмякла, как тряпичная кукла. ПЭ, заметив это, ослабил хватку, и освободил одну руку: правой по-прежнему держал за талию, а левой как бы невзначай несколько раз провёл по груди.
— Что вы делаете?!
— Но вы же сами попросили показать, как по-настоящему, — ответил ПЭ с невинным видом. — Вот так. Чтобы вы не боялись. Теперь-то киношные поцелуи уже не покажутся вам чем-то смутительным? Теперь вы знаете, что мы могли бы делать перед камерой, но чего делать, конечно, не будем.
Я отвела глаза. Всё, что ПЭ делал и говорил для того, чтоб придать мне уверенности, лишь смущало меня ещё больше. И он это видел. А то, что он это видел, опять же, смущало ещё сильнее!
— Ну вот что, — сказал ПЭ, встав. — Сделаем такое упражнение теперь. Подойдите ко мне и расстегните рубашку.
— Разве это есть в сценарии?
— Нет, это упражнение для ликвидации стеснительности. Вы, что, его не делали на этих ваших курсах? Все его делают, когда учатся.
— Мы не делали.
— Оно и видно! Скверные курсы вы закончили, вот и не можете нормально играть! Давайте, делайте, пока я вас учу! А то кто ещё возиться с вами будет?
Я подошла к ПЭ и стала дрожащими руками расстегивать пуговицы на его рубашке, стараясь делать это так, чтобы не дотрагиваться до тела, но всё равно случайно дотрагиваясь и чувствуя, какой он там тёплый. ПЭ наблюдал за процессом и ухмылялся. После третьей пуговицы я увидела под рубашкой чёрные волосы, смутилась и перестала.
— А если по сценарию надо будет расстегнуть до конца, вы тоже остановитесь на середине? — строго спросил ПЭ.
Я опустила глаза и покорно расстегнула три оставшихся. Взгляд миновал грудную шерсть, дошёл до пупка и зацепился за новую дорожку волос, начинающуюся от него и уходящую ниже.
— Теперь брюки.
— Что? — Мне показалось, я сошла с ума.
— Брюки теперь расстегните, — сказал ПЭ.
— Ещё чего!
— Снова боитесь!
— Я просто не занимаюсь подобным.
— Что ж. Понятно. В таком случае, я уйду. Но завтра вернусь, чтобы дать вам второй урок. И тогда вы сделаете всё…
На следующий день на съёмочной площадке мои мучения возобновились. Когда мы с ПЭ снова должны были сесть в обнимку, у меня перед глазами встало то, что мы творили накануне, и я покраснела, как помидор. За этим последовало два неудачных дубля, во время которых я вела себя глупейшим образом. К третьему я вроде собралась, но всё испортил ПЭ, сказав мне на ухо:
— Ну расслабьтесь же! Вы помните, что было вчера вечером? Мы стали очень близкими друзьями, не так ли?
Эти слова ударили мне в голову как шампанское на голодный желудок, и я испортила ещё один кусок хорошей плёнки.
— Да будешь ты уже играть нормально или нет?! — закричал режиссёр. — Да что это такое?! Ни одна толковая актриса так себя не ведёт!
— Не волнуйтесь, сэр, сегодня вечером я проведу с ней воспитательную беседу, — мягко ответил ПЭ.
И все засмеялись: операторы, помощник режиссёра, осветитель, звуковик… Кажется, вся съёмочная площадка поняла, что он понимает под этой беседой! Мне хотелось провалиться сквозь землю от стыда. И лишь вид одной девицы из массовки, которую всю просто перекосило от возмущения после слов о «воспитательной беседе» придал мне сил.
Потом режиссёр пробормотал что-то насчёт того, что, если бы чей-то гонорар не съел весь бюджет фильма, можно было бы не экономить на актрисах, а нанять умеющих играть… и съёмки продолжились.