***
Лэнс просыпается за минуту до будильника и с удивлением отмечает, что Кит уже не спит. Стоит в наушниках у маленького окна, с тоской смотря куда-то вдаль. Жёлтые лучи высветляют очерченное лицо, и если бы Лэнс не знал, то принял бы его за одну из прекрасных статуй, которыми украшен домик Зевса. Неловкая попытка вылезти из спальника прогоняет наваждение: Кит отшатывается от окна, вынимает один наушник и смотрит, встревоженный. Под тёмно-синими глазами — серые синяки от недосыпа. Наверное, он вообще не спал. Обмен короткими «Доброе утро» выходит сухим. Кит заправляет один наушник за ворот футболки и вытягивается по стойке «смирно». Прямая осанка, вскинутый подбородок, руки сцеплены сзади. Даже жутковато немного. — Расслабься, — несколько нервно смеётся Лэнс, — тут не кадетский корпус или что-то такое. Он только напрягается сильнее. Летающие кроссовки отца ждут возле лестницы. Лэнс вчера так и не вернул их Мистеру К. (за это ему наверняка голову открутят), и раз терять уже нечего, он решает попользоваться ими ещё немного. Они садятся, как влитые, приподнимают его над полом, шелестя перьями. Ощущение полёта прекрасно, и он не может не улыбаться, ощущая в себе энергию, разливающуюся по телу от ног. Кит смотрит, но не на него — на кроссовки — и в прежде пустых глазах Лэнс замечает интерес. Это можно считать небольшой победой: похоже, его заинтересовали артефакты, и Лэнсу есть что ему показать. Чуть позже, правда. — Идём, — говорит он, и спускается вниз по воздуху, в то время как Киту приходится пользоваться лестницей. Крик «Подъём», разумеется, не помогает, и в ход идёт проверенный метод. Когда у тебя есть крылатые кроссовки, обливать детей холодной водой из ведра гораздо удобнее. Лэнс зависает под потолком, хлопает в ладоши и говорит, что у всех есть примерно полчаса на то, чтобы привести себя в порядок перед завтраком. Утро обещало стать суматошным, но всё проходит на удивление спокойно. Виновато ли в этом присутствие Кита — Лэнс не знает. Всё по старой схеме: осадить младших, которые решили поиграться с едой, сдаться и поучаствовать самому, не забыть про приношение, поблагодарив отца и Афину — ему нужно сегодня немного мудрости; может, богиня отсыпала бы ему ума на денёк? Она вообще так умеет? Надо будет спросить у Пидж. После завтрака Лэнс ведёт Кита в Большой дом. Впрочем, ведёт — сильно сказано; скорее, держится рядом, готовясь рвануть за ним, если Кит вдруг задумает сбежать через центральные ворота. Здорово, что благодаря Афине и отцу существуют технологии и масс-медиа: с тех пор, как было решено показывать всем новеньким обучающее видео, вводить их в курс дела стало гораздо проще. Лэнс собирается пойти вместе с Китом, посмотреть тот ролик ещё раз с высоты своего нынешнего опыта, но останавливается на первой же ступени, вспомнив о своём первом дне в лагере. Необъяснимая ностальгия тянет, заставляет сердце сжиматься. Тогда с ним был Широ. Он бы отдал многое, чтобы увидеть его ещё раз. Лэнс обещает вернуться за Китом через час, желает удачи и всего, что можно пожелать. Получается слишком длинно. На ступени выходит Мистер К., и на его без того всегда недовольном лице этого самого недовольства столько, что хватит на весь лагерь. — Сандалии Гермеса, — цедит он сквозь зубы, прижигая его взглядом — почти буквально. Лэнс хочет напомнить, что они уже не сандалии лет этак четыреста, однако вместо этого скидывает любимые кроссовки отца и вручает их прямо в здоровенные ручищи, не забыв при этом похлопать ресницами и похвалить потрясающую длинную косу. Мистера К. это нисколько не трогает. Что ж, он пытался. Лэнс возвращается в свой домик босиком, чтобы найти для Кита форменную оранжевую футболочку. Наверху обнаруживаются старые потрёпанные кеды и то, что запасы домика Гермеса на нуле. «Одалживать» что-то второй день подряд вредно для кармы, и Лэнс решает отправиться к старым друзьям за помощью. Неудивительно, что они снова вместе — кажется, опять что-то разрабатывают. На щеке Ханка длинная полоса от сажи, рыжая макушка Пидж словно парит над чертежами отдельно от тела. Макушка меняет положение, и стёкла в круглой оправе отражают солнце. Пидж тычет Ханка в бок, обращая внимание на гостя. Лэнс машет им рукой. Мозги Афины и руки Гефеста могут создавать удивительное. — А вот и герой дня, — улыбается ему Ханк. Вытирает руки о заправленное за пояс полотенце и протягивает ладонь. — Уже вернул кроссовки? — влезает Пидж и сокрушается, услышав ответ: — Я хотела их изучить. Совести у тебя нет. — Знаю-знаю, прости. Слушай, у вас нет лишних футболок? Надо одеть новенького. Он больше надеется на Пидж, чем на Ханка: дети Гефеста имеют дурную привычку использовать одежду в качестве тряпок для полировки. Пидж хмыкает, продолжая дуться за кроссовки. Удивительно, но в домике Гефеста и правда находится одна чистая, и даже в размер. — Так, тебя можно поздравить с новым старшим братиком? — Пидж никогда не обижалась на Лэнса долго. Сам Лэнс думает, что это всё из-за его харизмы. Может, только благодаря ей он до сих пор жив (впрочем, домики Ареса и Афродиты он по-прежнему предпочитает обходить стороной). — Не уверен. Он непризнанный. Пидж подскакивает с места, Ханк роняет гаечный ключ на чертежи. — Сколько ему? — Восемнадцать. Да, Лэнс и сам знает, что это супер-странно. Сатиры не просто так под прикрытием работают в школах: обычно полукровок удаётся засечь, когда тем исполняется десять — плюс-минус пара лет. К двенадцати они попадают в лагерь, а самое позднее в тринадцать признаются своим божественным родителем. Разумеется, бывает, что ребёнок-полубог так и не узнаёт о своём происхождении, но такие и не живут долго. Полубог — деликатес для монстров, а полубог, который не может постоять за себя — как бесплатный ужин в дорогом ресторане. Кит, кажется, и правда не знал, кто он, но, что гораздо удивительнее, впервые столкнулся с монстром лишь вчера. Как ему удавалось скрываться так долго? Почему его не заметил ни один сатир? Корану просто повезло обнаружить Кита ещё живым. Он зол, на самом деле. Лэнсу очень хочется посмотреть в глаза тому безответственному богу, который практически лишил Кита защиты. Лагерь Полукровок — единственное безопасное место для полубогов. Здесь их учат сражаться с монстрами, использовать свои способности. Здесь их оберегают, в конце-концов. Киту восемнадцать, и он ничего не знает о своей полубожественной стороне. Лэнсу его даже жаль. Он рассказывает обо всём, что произошло в Бруклине. Когда Лэнс говорит о сирене, Пидж мрачнеет. — Впервые слышу о подобном. Замечательно. Если не знает Пидж, то не знает никто, и остаётся только надеяться на признание родителя. Лэнс замечает тёмный силуэт возле Большого дома; машет Ханку с Пидж и бежит к Киту, подхватив футболку. — Это ещё что? — спрашивает тот, тыкая в вещичку. Признаться, Лэнс ожидал совсем другого вопроса. — Форменная футболка. Держи. У нас все в таких ходят, если ты не обратил внимания. Кит кривится: — Мне не идёт оранжевый. Приходится призвать всё своё самообладание. Не идёт ему, видите ли. А ведь Лэнс его жалел. Зря, кажется. — Придётся, принцесса. Они всем идут. Обращение Кит игнорирует. Закатывает глаза, но снимает и джинсовку, и свою чёрную футболку, бормоча что-то про секты. Лэнс ловит себя на том, что пялится на его мышцы, и тут же отворачивается. Он привлекательный, очень — Лэнс достаточно взрослый, чтобы признать это — однако он не замечал за собой особой любви к черноволосым красавчикам. В памяти тут же всплывает Широ, и, ладно, он лукавит. — Я же говорил. Хочется его ударить. Оранжевый на самом деле идёт немногим, и Кит в числе везунчиков. Казалось, что яркий цвет только убьёт почти аристократичную бледность, но всё происходит с точностью до наоборот. Мешковатая джинсовка больше не скрывает фигуру, короткие рукава позволяют увидеть жилистые мускулы. Кит трясёт головой, пытаясь уложить на место волосы, и Лэнс застывает на пару секунд. — Не прибедняйся, — ворчит он, делая шаг вперёд. — Давай, нам ещё весь лагерь обойти придётся. Пока можешь поспрашивать что-нибудь. Я знаю больше, чем рассказывают в видео. Кит идёт следом, и в груди снова щемит. Шесть лет назад в свой первый день Лэнс шёл по лагерю с Широ. Интересно, где тот сейчас. Водит ли кого-то за руку, как тогда вёл его. Лэнсу тогда двенадцать было, но… Обеспокоенного «Эй?» от Кита он не ожидает и вздрагивает — приходится взять себя в руки и вспомнить, зачем он здесь. Ох, точно. Экскурсия. — Итак, что тебя интересует в первую очередь? Столовую ты уже видел, ещё у нас есть оружейная, озеро, возле которого любят сидеть красотки из домика Афродиты, конюшня для пегасов, и… — Греческие боги. Они реальные, так? Лэнс ерошит волосы. Поверить в подобное, когда ты совсем ещё ребёнок, гораздо проще. Чем быстрее Кит примет это, тем ему будет лучше. — Реальнее не бывает. — Значит, моя мать — греческая богиня? — Выходит, что так. — Кто она? — Не знаю. Признания ещё не было, так что нельзя сказать точ… — Неважно, — Кит поджимает губы. Его глаза блестят, однако он прочищает горло и ровняется с Лэнсом. — Ты говорил про оружейную. Хочу посмотреть. В оружейной Кит немного оживает, и это можно считать очередным добрым знаком. Он пробует махать мечом, дёргает тетиву луков, перебирает стрелы в колчанах, но особенно его интересуют кинжалы. К удивлению Лэнса, он достаёт один из-за пояса — начищенный до блеска, с обмотанной тканью рукоятью. На вопрос «откуда» Кит огрызается, говорит, что этот принадлежит ему, и тут же прячет его обратно. Ну и ладно. Не так уж было интересно. Неловкое молчание Лэнсу удаётся занять болтовнёй, и спустя какое-то время Кит даже начинает участвовать в беседе. — Тут никто не живёт? — спрашивает он, кивая на большой домик почти в самом центре. — Это домик Геры. Она — богиня верности, поэтому у неё не может быть детей-полубогов. Но домик ей отстроили, чтобы не обижалась. — И он постоянно пустует? — Кит вскидывает бровь, услышав ответ. — Это же трата места. У вас не протолкнуться, а тут совсем никого. — Правила такие. — Дурацкие у вас правила, — он переводит взгляд на домик по соседству, — этот — Зевса, судя по всему. Если мифы не врут, то навряд ли он пустует. — Пустует. В горле пересыхает, и голос из-за этого звучит странно. Ещё никогда нехватка Широ не ощущалась так остро. Словно все эмоции Лэнса вытащили наружу, как грязное бельё, развесили перед всеми и заставили стыдиться. Он считал, что уже перерос это и смирился, прикрывался обычным волнением и продолжал заниматься своими обычными делами. Лэнс до сих пор ждёт, когда Широ появится на ступенях. Что, забавляясь, поднимет самого Лэнса и ещё нескольких детей в воздух, и для этого ему даже не понадобятся кроссовки Гермеса. Что укоризненно посмотрит на него, узнав, что Лэнс и ещё пара его братьев забросали туалетной бумагой домик Ареса. Что улыбнётся, когда Лэнс подойдёт к нему с вопросом о домашке по древнегреческому, и посидит рядом, объясняя. Он так скучает. — У него и правда детей нет, что ли? — Опрокинув его в воспоминания, Кит же и возвращает Лэнса в реальность. — Есть. Один. Но он уже достаточно взрослый, так что… Пошли, лучше познакомлю тебя с Аллурой. Лэнс прячет дрожащие руки в карманы и возвращается к Большому дому. Кит догоняет его только у большой стеклянной веранды, уставленной цветами. — Кто такая Аллура? — спрашивает он, отдышавшись. — Оракул. Она милая… когда не выскакивает из-за угла, чтобы вывалить на тебя пророчество. — Оракул. Окей. Кит поднимается за ним на чердак и, судя по его реакции, он воспринял слова Лэнса как шутку. Ну, тем лучше для него. На чердаке никого. Нехорошо, вообще-то, но и об этом Киту знать необязательно. — Гуляет где-то, наверное. Ну ничего, познакомлю вас в другой раз. — Сильно расстроенным Кит не выглядит. — Что-нибудь ещё, может? — Спасибо, но я бы лучше на свой чердак вернулся. Твой, в смысле. Ваш. — Мой чердак — твой чердак, всегда пожалуйста. В полумраке видно, как Кит улыбается, и стоит говорить глупости хотя бы ради этого. По дороге в домик Гермеса Лэнс здоровается со всеми встречными. Кит лишь кивает — Лэнс толкает его локтем в бок, обещая, что совсем скоро он всех запомнит. Ответом ему служит очередной кивок. Кажется, Кит не горит желанием заводить новые знакомства. Над этим нужно будет поработать. Они проскальзывают мимо разложенных на полу спальников: Лэнс успевает разнять намечающуюся драку, вытащить из-за уха одной девочки драхм и разбить заключённое пари. Когда они поднимаются наверх, Кит садится на свой спальник. — Ты хорошо ладишь с детьми. — Мне все это говорят, — Лэнс ощущает прилив гордости. — Но спасибо. Не расслабляйся: когда тебя признают, ты будешь старостой своего домика. — С чего бы? — Обычно назначают самых старших. А тебе… ты и сам в курсе. Кит раскисает совсем, а Лэнсу хочется прикусить себе язык. Не стоило ещё и это на него вываливать. — Ну вообще не только потому, что ты весь такой крутой и взрослый, — он честно пытается сгладить ситуацию, но, кажется, делает только хуже. — Вот как? — Кит вскидывает бровь. — А почему ещё? — Эм, — отступать поздно, хоть Лэнс и понимает теперь, как тупо это прозвучит, — ты красивый. Признаться, он не ожидал, что смех Кита звучит так. Искренний, чистый, почти мелодия. Когда Кит вытирает выступившие слёзы, то нахально вскидывает голову: — Мне тоже все это говорят, знаешь. Лэнс швыряет в него наполовину набитой перьями подушкой. Вот засранец. Теперь, когда на нём оранжевая футболка лагеря, близость Кита ощущается несколько иначе. Он кажется своим. Будто бы всегда жил с ним здесь, на этом самом чердаке, всегда смеялся над его шутками и швырялся подушками в ответ. Вот бы Кит оказался здесь раньше. Лэнс ловит подушку лицом, а это значит, что пришло время переходить в настоящую атаку. Он поднимается со своего спальника, чтобы защекотать Кита до смерти, но этот паршивец поднимается тоже, выставляя руки вперёд. Ну уж нет, если Лэнс в чём-то никогда не проигрывал, то это в щекотательных битвах. Они не успевают даже коснуться друг друга. Между ними возникает Аллура. Она зависает над полом, стройная и восхитительная. Серебро волос разливается вокруг её лица, обычно голубые глаза сияют мёртвым белым, как и метки-полумесяцы на щеках. Лэнс не может пошевелиться, скованный животным страхом, трепещущий перед силой древних. Голос Аллуры — нет, Оракула — звучит со всех сторон сразу, громогласный и шепчущий, такой звонкий и глухой:Рождённый любовью, но выросший без, Прольёт кровь дитя, приручившего гром. Металл, закалённый священным огнём, Поднимет того, кто был жив и воскрес. Распутье сведёт все дороги в одну — Семейные узы покрепче преград. Судьба не лишает героев наград: Им самим выбирать как окончить войну.
Ступни Аллуры касаются пола, волосы снова ниспадают на плечи, глаза больше не светятся белым. Кит хлопает ресницами, ещё не до конца понимая, что всё это значит. К сожалению, понимает Лэнс. — Ох, Зевс.