No chance to victory

      Танец давался нелегко. Движений было слишком много, а времени — мало. К тому же, на постановку хореографии ушло довольно много сил, а вместе с тем и драгоценных минут. Не то чтобы Мэй не нравился оригинальный танец, но сейчас она была в соло, а это значило, что оригинал к ее выступлению никак не подошел бы. Кроме того, хотелось показать что-то действительно новое: то, что не видел еще никто, а еще — продемонстрировать свои навыки не только как хороший танцор, но и как неплохой хореограф.       Музыка заполняла всё. Она текла по венам Мэй, овладевала ей всей и заставляла двигаться под ритм битов, выбивая из легких воздух, а из самой девушки — силы.       Мэй уже давно потеряла счёт времени: она делала небольшие перерывы на перекусы и чуть больше — на сон. Все остальное время занимали тренировки.       Количество дней все сокращалось и сокращалось, а желаемого результата Мэй так и не достигала. Следующий этап шоу неминуемо приближался все ближе и ближе, нервируя и давя с каждой минутой все сильнее.       Над девушкой будто бы возвышалась огромная волна, готовая накрыть и похоронить под собой в любую секунду.       Хореография была сложной. Все эти дни были сложными. Это шоу было сложным. И даже сама жизнь уже не казалось такой же простой, как раньше.       Не то чтобы до этого проекта Мэй валяла дурака и жила себе припеваючи, ничего не делая и ни о чем не заботясь, но факт оставался фактом — сравнивая то, что было тогда, с тем, через что ей приходилось проходить сейчас, время, проведенное не в рамках данного шоу, девушке казалось намного проще.       Однако остановиться сейчас значило сдаться окончательно: отбросить все мечты, все надежды, обратить их в пепел и пустить по ветру, рассеяв окончательно.       Мэй хмыкнула и тряхнула головой в попытке избавиться от ненужных мыслей — сейчас те были ни к чему, поскольку каждая секунда ценилась на вес золота.       Девушка потянулась, разминая мышцы, а затем поднялась с пола, направляясь к рюкзаку — пора было немного перекусить. Вот только…       Дверь комнаты приоткрылась и из коридора сразу же повеяло прохладой. Всё-таки на улице, а следовательно и в здании было холодно. В зале же было тепло, даже жарко — об этом можно было судить по запотевшим зеркалам — лишь потому, что Мэй не выходила отсюда вот уже с самого утра и почти беспрерывно тренировалась. — Юн Мэй? — послышался знакомый девичий голосок с того конца комнаты.       Сохи бегло оглядела комнату, немного удивлённо выпучила глаза и, присвистнув, произнесла: — Ого… И долго ты здесь уже тренируешься?       Ответ на этот вопрос вряд ли требовался, потому Мэй лишь кивнула и пожала плечами, показывая тем самым, что это, впринципе, было самым обычным делом. В конце концов — она была в точности уверена в этом — остальные тренировались с таким же усердием, так что запотевшее зеркала — вряд ли показатель. — Послушай, ты не хотела бы вместе перекусить? — внезапно поинтересовалась трейни, пробегаясь глазами по комнате ещё раз, будто бы пытаясь запомнить каждую детальку.       Мэй приподняла одну бровь — такого поворота событий она точно не ожидала.       Увидев такую реакцию, Сохи поспешила объясниться: — Я хотела отблагодарить тебя за то, что ты согласилась обменяться со мной кольцами. Выгода, конечно, была для нас обоих, но все же… К тому же, мне довольно скучно обедать в одиночестве, потому я была бы рада компании, — девушка выглядела довольно искренне, говоря все это, а с ее лица не сходила немного растерянная улыбка. Мэй и сама не поняла, в какой момент голова сама собой кивнула без ее ведома.       Откровенно говоря, это было ни столько странно, сколько непривычно. Трейни часто ходили вместе в столовую: завтракали, ужинали, обедали. Они часто общались, объединялись в компании и целые команды, но для самой Мэй это все было в новинку, потому приглашение Сохи заставило ее на миг растеряться.       Время на тренировки ещё оставалось, еды в рюкзаке больше не находилось и легче было сходить в столовую, чем бежать в магазин. Кроме того, причин отказывать Кан Сохи особо не было — та не сделала Мэй ничего плохого и, видимо, даже пыталась пойти на контакт. В конце концов, если что-то пойдет не так, всегда можно развернуться на сто восемьдесят градусов и зашагать обратно в тренировочную комнату.       Взвесив все «за» и «против», Мэй кивнула второй раз — гораздо увереннее, чем в предыдущий.       Лицо Сохи озарила яркая улыбка. — Отлично! — воскликнула она, громко хлопнув в ладоши.

***

      Столовая была похожа на самый настоящий ресторан: по периметру было расставлено множество небольших круглых столиков, за которыми могло бы поместиться около трех-четырех человек, чуть ближе к центру столы были рассчитаны на большее количество людей, а в средине располагались два темных дивана и одно кресло, между которыми находился длинный стол — эти места были предназначены для важных персон вроде директоров и их сослуживцев.       В голове Мэй мелькнуло, что, наверное, многие важные решения принимались именно там, но эта мысль быстро пропала в потоке других. Ей было неуютно. Казалось, каждый, кто находился в этом помещении считал своей прямой обязанностью бросить на нее взгляд: любопытный, презрительный, восторженный — взгляды смешались воедино, становясь целым и ложась грузом на плечи. Создавалось такое ощущение, будто бы Мэй натворила что-то неправильное или вообще была разыскиваемым, особо опасным преступником — вот-вот кто-нибудь набрал бы номер полиции и девушку бы арестовали. Тем не менее, она продолжала держать лицо — или, по крайней мере, пытаться делать это, не обращая внимания на всех этих людей окромя Сохи.       Та же, в свою очередь, казалось чувствовала себя раскованно, непрестанно улыбаясь и пытаясь Мэй подбодрить, рассказывая забавные и не очень ситуации из жизни.       Сохи, по рассказам других, была очень позитивным человеком, никогда не теряющим уверенности, что завтрашний день, без сомнений, точно будет лучше, чем предыдущий. Она славилась своей эмоциональностью и тем, что довольно легко сходилась с людьми — так о ней говорили. И сейчас Мэй в этом убеждалась — девушка действительно была лучиком света, озарявшим тьму. Вот только… — Как ты собираешься выжить здесь? — задалась вопросом Мэй, не сразу понимая, что произнесла это вслух. — Что ты подразумеваешь под «выжить здесь»?       Улыбка с лица Сохи сразу сошла на нет, уступая место серьёзному выражению лица. Она слегка нахмурила брови, пристально щуря глаза в непонимании и ожидая объяснений. — На этом шоу, — проговорила Мэй, пожимая плечами. — В мире шоу-бизнеса все готовы друг другу глотки перегрызть. — Тогда я сделаю это первой, — просто ответила девушка.       Мэй на секунду вздрогнула, а затем в голове настойчиво начала крутиться одна-единственная мысль: та, кого ей стоило опасаться больше всего, сейчас сидела прямо напротив.

***

«Держи друзей близко, а врагов — ещё ближе», — Мэй не знала автора этой фразы, но она словно была выбита в подсознании, будто бы являлась вселенской неоспоримой мудростью.       Услышав ее раньше, она бы хмыкнула, скрестила руки на груди и закатила бы глаза. Сейчас же — только немного нахмурилась бы и кивнула с совершенно непроницаемым лицом.       Потому, что это — истина.       Врагов нужно было изучать, следить за их действиями, словами, поступками. Их недостаточно было знать в лицо: необходимостью становилось узреть все их маски, а затем сломать их одну за другой. У своих врагов ты должен был найти все их слабости и не давать раскрыть свои собственные. — Я вижу, ты упорно готовилась, — проговорила Сохи. Она наверняка была прекрасно осведомлена о том, что их снимали, однако совсем не обращала на это внимания. — Выглядишь уверенной.       Мэй улыбнулась краешками губ. — Я справлюсь, — без толики сомнений ответила она. — Что насчет тебя, Кан Сохи?       Собеседница тоже заулыбалась, будто бы в ее душе не было места ни капельки волнения. — В этот раз я точно не собираюсь вылетать из этого шоу.       Огоньки камер непрерывно мигали — это раздражало, заставляя чувствовать себя неуютно. Они будто следили за каждым словом, каждым движением, каждой эмоцией, каждым взглядом — за всем. Словно сканировали: смотрели в глаза, в сердце, в душу. Медленно убивали. — Скольких исключат сегодня? — неожиданно спросила Мэй, оглядывая помещение.       На лицах всех трейни отображались разные эмоции: волнение, уверенность, страх, безразличие, сомнение, надменность. Девушка не была близка ни с кем из них, однако некоторых было жаль — тех, кто осознавал, что сегодня они могли покинуть это шоу навсегда, тех, кто строил сказочные замки, не желая разбивать розовые очки и признавать этот жестокий мир. — Троих.       Свет в зале резко потух, а затем на сцене замигала яркая надпись «GirlStar».       Генеральная репетиция уже была позади, так что все свои карты трейни друг другу раскрыли. Каждый мог определить силу своих соперников — конечно, в том случае, если никто из стажеров не решил рискнуть и изменить что-то в своем выступлении в последний момент.       Исходя из того, что Мэй видела, вполне вероятно было, что в категории танцев победу одержит она. Остальные были талантливы, их номера сложны, но девушка все равно было уверена. «Возможно, когда-нибудь за эту самоуверенность придется платить», — думала она, прокручивая в голове все вероятные исходы событий. — Удачи тебе, Юн Мэй.       Мир вокруг будто бы растворился, когда Мэй вошла на заливающуюся ярким светом сцену. Ведущий лепетал какие-то слова, на заднем фоне играла тихая музыка, камеры были направлены только на девушку, что пробегалась взглядом по залу, ловя множественные взгляды.       Вот трейни, что смотрели на нее, готовясь подмечать каждую малейшую неточность; вот судьи во главе с Ли Суманом, которые ожидали хорошего выступления от «первого номера», взваливая груз ответственности на девичьи плечи; вот операторы, что готовились запечатлеть самые удачные кадры. Но один взгляд выделялся особенно: изучающий, заинтересованный, следящий за каждым движением, каждым вздохом, будто бы тысячами стрел пронзающий насквозь — Мэй точно знала его обладателя.       Первые ноты «Growl», отражающиеся от стен огромного помещения, заставили девушку откинуть наваждение. Перед глазами словно полыхнул зелёный свет.       В заученные до боли в теле движения Мэй вплетала чувства, избавляя их от безжизненности.       Казалось, она ступала по тонкому льду, который при любом шаге не в ту сторону мог расколоться, обрекая на погибель. Одно неверное движение, эмоция, жест — конец: вылет из шоу, мечты, обращённые в пепел и сгоревшие воздушные замки рядом, а вместе с тем зияющая дыра в груди из-за смерти единственного дорого человека — дедушки. Нет, Мэй просто не могла допустить этого. Девушка готова была истереть ноги в кровь, выжать из своего тела последние силы, раз за разом падать на этот холодный лёд, разбивая в кровь и руки лишь бы тот не проломился.       Она сильная, она справится.       Должна, обязана — по-другому просто нельзя.       Яркие отблески огоньков смешивались перед глазами воедино: красные — от камер, белые — от люстр, синевато-фиолетовые — от громадной надписи с названием шоу. Мэй не могла разглядеть, что происходило там, внизу, около сцены, не могла увидеть ни одной реакции судей. Она могла только танцевать, только продолжать двигаться вперёд.       Дыхание давно сбилось, а музыка все продолжала и продолжала играть, набирая обороты. С каждым движением сил становилось все меньше. Создавалось ощущение, будто девушка не танцевала, а бежала целый марафон, которому не было конца.       Конечности немели, из-за чего приходилось прикладывать ещё больше усилий для создания идеального выступления.       За секунду до того, как прозвучали финальные аккорды, Мэй подумала, что прямо сейчас упадет прямо на сцену, больно стукаясь головой и зарабатывая сотрясение мозга.       А затем зал погрузился в тишину: не было слышно ни музыки, ни голосов — только бешеный стук сердца, отдающийся в висках, и сбитое дыхание с частыми «вдохами-выдохами».       Первым, что услышала девушка после нескольких секунд полнейшего молчания — оглушительные аплодисменты, будто бы она выступала не перед небольшой горсткой людей, а перед целым концертным залом, забитым до краев.       И инициатором этих аплодисментов был именно он.