Вечность

      Алек стоял в до боли знакомом лофте, таком же безупречном и ослепляющем, как и всегда.       На залитый солнечным светом паркет капали слезы.        В первый раз (и наверное, последний) Алек плакал за свою сознательную жизнь. Он не мог остановить себя. Парень упустил тот момент, когда ком в горле увеличился настолько, что не дал дышать, и ему пришлось глотать воздух ртом. Ему стало настолько противно, так унизительно было представлять себя со стороны, что он заплакал. Заплакал горько, от обиды и от понимания…       Что Магнус ускользает. И бесповоротно.       -Подожди, Магнус. Постой. Я не понимаю… Я сделал все это лишь ради тебя. Да, я пренебрег твоим запретом, но лишь потому, что сам хотел этого. Я понимал, что ты не согласишься, уж слишком сильно ты мной дорожишь, милый, — Алек, обычно такой спокойный и уравновешенный, такой скрытный, такой застенчивый, сейчас тараторил с бешеной скоростью. Он боялся не успеть сказать все, что думал. Думал на протяжение года, тихо решаясь на столь радикальный шаг.       Мысли путались, они кружились в бешеном хороводе. И чем дольше Алек говорил, тем больше замечал, что хоровод становится похож на столкновения одних мыслей с другими. Хаос. Анархия. Алеку страшно. Алек не может исправить ситуацию. Его слова не помогают, он понимает это, взглянув в глаза возлюбленного.       Там нет озорных огоньков, к которым привык Алек за время, которое маг и нефилим проводили вместе. Он до боли любил эти раскосые кошачьи глаза. Он готов был любоваться ими каждое утро, встреченное со своей второй половинкой. Охотник пошел в а-банк, он поставил на карту все, лишь бы только вдыхать самый родной запах на свете, касаться мягких, тягучих и сладких, словно мед, любимых губ и смотреть в эти глаза.       Но без озорства они казались мертвыми. Алек уже не видел страданий в глазах мага, в которых именно это читалось считанные минуты назад. Это был потухший и мертвый взгляд человека, который смирился с самой огромной потерей в своей жизни.       Именно это напугало Александра.       Он хотел, чтобы маг что-то сказал. Издал хоть какой-то звук, чтобы Лайтвуд мог услышать мягкий бархатистый баритон любимого. В маленьком океане глаз нефилима читалась мольба.       Он хотел ущипнуть себя со всей силы и проснуться в постели с шелковыми простынями, а потом поцеловать Магнуса и рассказать об ужасном сне. А слезы все капали на паркет…       -Любимый. Любимый мой. Скажи что-нибудь, что-нибудь… Ты же всегда мог… — Алек задыхался, хотя не мог дышать. Алек слышал биение сердца, хотя сердце его не билось.       И Магнус внял его мольбам и произнес слишком знакомую охотнику фразу: -Глупый… Глупый нефилим…       Три слова. И они не звучали так, как Алек привык. От произнесенного повеяло холодном и на юношу полностью навалилась реальность, всей тяжестью будто бы придавив его к полу. Он наконец-то осознал, что Это и есть он.       Это конец.       Надеясь в последний раз почувствовать тепло родного тела, Алек резко ринулся в сторону колдуна.       Но парень не успел.       Маг рассыпался в мелкую пыль, как только сумерченый охотник сделал к нему миллиметровый шаг.       Магнус Бейн ушел. По своему желанию.       Алек упал на колени, закрыв лицо ладонями. Один в таком большом и отныне неродном месте — лофте. Уже не принадлежащем Магнусу Бейну — Верховному магу Бруклина.       Александр, несомненно, умер бы сейчас. Но теперь у него нет такой привилегии.

***

      Не передать словами, как все оборвалось у Магнуса внутри, как заболело в районе уже как четыреста лет мертвого сердца, когда маг услышал весть от Рагнора об Александре. Александр. Какое всеобъемлющее для него имя. Существование делится на "до" и "после" встречи этих голубых глаз. Какую бурю эмоций Лайтвуд вызывал у Бейна... Азарт, восхищение, по-истине детский восторг. И, о Боги, любовь..?       Маг не мог ему отказать. Каждая клетка тела болезненно сжималась, когда нефелиму было плохо, было больно, или когда у колдуна закрадывалась мысль о том, что он может потерять Алека. И вот сейчас, такой горячо любимый охотник стоит перед ним.       Как долго Бейн пытался открыть его, и открыться сам, чего не делал последние триста лет. И вот сейчас, кажется, верховный маг добился своего. Александр Лайтвуд открылся.       Он плакал на глазах у Бейна, а глаза, такие любимые, такие желанные, в которые каждый раз ныряешь и боишься утонуть, смотрят на него, умоляя объяснить.       И умоляя не уходить.       Магнус не знает, что чувствует. Кажется, впервые за время, отведенное для него на земле, он не чувствует ничего. И одновременно слишком много. Пожар под водой. Полет под землёй. Падение вверх.       Он буквально ощущает, как острая боль, отразившаяся ранее в его глазах, затухает, уступая место тупой и продолжительной, но уже не такой сильной боли.       А вместе с ним и затухает маг. Алек потушил внутренний огонь Магнуса Бейна. -Любимый. Любимый мой. Скажи что-нибудь, что-нибудь... Ты же всегда мог... -то ли шепчет, то ли кричит Алек. Но маг не может выдавить из себя и слова.       Слишком много всего за этот день, длиной, кажется, в полвечности.       Магнус не может оставить Лайтвуда вот так.       Надо попращаться.       Как бы невзначай, Бейн кидает свою коронную и до боли знакомую фразу: -Глупый... Глупый нефилим...       И сам поражается от горечи в  голосе, которая будто бы остаётся на губах.       Он не может здесь больше оставаться.       Заранее предугадав порыв Александра ринуться к нему в объятия и больше не желая причинять боль родному мальчику, Магнус экстренно телепортируется.       Он ушел навсегда.       Шепча имя "Александр" и видя перед собой слезы, текущие из синих, словно океан, глаз.       В его голове не укладывается. Лайтвуд сделал себя бессмертным.