Она не та

27 — 28 декабря Я проснулся раньше обычного. Все вчерашние происшествия не давали мне покоя, и теперь я с нетерпением ждал полуночи. Нужно было непременно придумать, чем себя занять. Сперва я решил привести себя в порядок, не выходить же на люди неумытым и непричесанным. Все водные процедуры пришлось осуществлять прямо в комнате, ибо в ванную комнату зайти было невозможно из-за жуткого запаха. Переодевшись и аккуратно застелив кровать, я решил идти в гостиную завтракать, заодно по пути надо захватить вещи после стирки. Всё-таки они были действительно жутко мятые и пыльные. Всегда стараюсь следить за своей внешностью, но тем не менее благодаря всем приключениям, свалившимся на меня здесь, даже одежда не выдержала. Когда я вошёл в гостиную, там было абсолютно пусто. Все столы, стулья оставались в том же виде, в каком они были вчера во время моего заселения. Ребекки нигде не было. Я решил, что хозяйка где-то на кухне, и отправился её искать. Найти кухню не составило труда. Аппетитный запах выпечки и кофе быстро привели меня в скромный закуток в самом дальнем углу гостиной. Ребекку я нашёл в задумчивости переворачивавшую весьма аппетитный блин на сковороде. Рядом стояла целая тарелка таких же свежих, горячих блинов, смазанных сливочным маслом. В Москве такой завтрак сочли бы за самый обычный и далеко не самый роскошный, но здесь, в таких условиях, я сразу понял, что это был верх изыска по той сосредоточенности, с которой исполнялся весь процесс приготовления самой хозяйкой. Она явно не ожидала меня увидеть, так как испуганно оглянулась и покраснела. Я учтиво поклонился ей, сказав «доброе утро». Ребекка поприветствовала меня и продолжила своё занятие. Я решил выйти подышать свежим воздухом, пока готовился завтрак. Как только я вышел во двор, предварительно закутавшись в тёплое пальто, меня сразу обдало свежим морозным воздухом. Признаюсь, это было одно из самых приятных начал дня. Я вообще люблю такую погоду. Мороз и солнце — воистину день, а вернее утро было чудесным. С наслаждением я вдыхал аромат жизни и видневшихся где-то там, в голубой дымке, гор. Чем ближе к ним, тем холоднее, это я заметил ещё при пересечении границы, так что здесь ко всему прочему было много ослепительно белого и пушистого снега. Мне внезапно вспомнилась настоящая наша русская зима. Почти такое же ощущение я испытывал в деревне, у себя в имении. Предавшись приятным воспоминаниям, я тут же отогнал их от себя. Вслед за ними последовало всё то, из-за чего мне пришлось уехать, из-за чего я наслаждался зимой здесь, а не у себя дома. Мне совсем не хотелось портить настроение в такое чудное утро, поэтому я стал всматриваться в дорогу, почти заваленную выпавшим этой ночью обильным снегом. Внезапно я заметил какое-то движение, словно бы кто-то пробирался сквозь эти сугробы. Действительно, маленькая фигурка человека вскоре показалась над одной из снежных шапок. Я не мог ещё видеть лица идущего и его фигуру, но я почему-то сразу понял, что это был мужчина. Однако меня поразила странная походка. Он двигался чрезвычайно неуклюже, нагнувшись, точно тащил на спине неподъемный груз. Ноги загадочного человека боком переваливались через сугробы. Невольно я сравнил его с гусеницей: одну ногу он ставил с одной стороны сугроба, а другую подтягивал за первой, перешагивая при этом через него. Тут же мне в голову пришло и другое сравнение — с крабом, и, надо признаться, с очень неуклюжим крабом. В этот момент мужчина уже подходил ближе, и я уже чётко видел, что он передвигался полубоком. Что было с ним не так, мне никак не удавалось понять, однако с каждым шагом этого странного человека я видел его фигуру всё более отчётливо, и когда уже стали видны черты лица, меня охватил ужас. Более безобразного существа я не встречал в своей жизни ни разу. Даже человеком (не то что мужчиной) его назвать было сложно. Первое, что бросалось в глаза — изуродованное глубокими шрамами лицо с выдающейся вперёд нижней челюстью, из которой торчало несколько кривых зубов и один жёлтый клык. Это придавало существу угрожающий вид. Глаза неопределённого, мутного цвета мельком осмотрели дом и уставились на меня. От этого взгляда у меня мороз пробежал по коже. Хотелось тут же убежать в дом и захлопнуть за собой дверь, а потом закрыть её на все засовы. Кроме того стоило бы запереть ставни на окнах и завесить их шторами. По завершении всего этого забиться куда-нибудь в угол или же под кровать и не вылезать оттуда. Я тут же отверг эти трусливые мысли и, стараясь не обращать внимание на свой страх перед этим жутким калекой, продолжил его изучать. Рука же невольно сжала кобуру пистолета. Это и правда оказался самый настоящий калека. На его спине был огромный горб, который совершенно очевидно мешал ему ходить нормально. Вот почему казалось, что у него на спине груз. Отчасти это было правдой. Тем же объяснялся и невысокий рост. Под тяжестью этой уродливой «ноши» ноги калеки совершенно скривились, и разогнуть их он, видно, совсем был не в силах. По седым редким волосам, свисавшим ему на плечи я понял, что к тому же это был старик весьма преклонных лет, и страх немного отпустил меня. Последним я обратил внимание на длинные худые руки с толстыми и тоже длинными пальцами. Они произвольно болтались, пока калека шёл, но к моему удивлению, не выпускали какого-то свертка. Как раз тогда, когда я закончил изучение, старик остановился прямо передо мной. Не спуская с меня внимательного взгляда, он обошёл вокруг меня, шумно шмыгая носом, как будто обнюхивая. Такое поведение смутило меня ещё больше. Удостоверившись (по запаху?), что я был именно тем, кто ему нужен, калека с непонятным мычанием протянул мне свёрток. В нем было два письма. Я поблагодарил старика и отправился обратно в дом распечатывать конверты. Войдя в свою комнату, я сел на край кровати и зажёг свечу. Мне хотелось повнимательнее рассмотреть конверты. Первый, который я взял, впечатлил меня видимой роскошью. Бумага была наивысшего качества, какую употребляли самые богатые и состоятельные дворяне. Она приятно похрустывала, пока я вертел конверт в руках. Наконец я приступил к осмотру печати, самой интересной, на мой взгляд, части. Она была из такого же высшего качества сургуча, тёмно-красного цвета, схожего с кровью. На ней, очевидно, был личный вензель, как я уже понял, самого графа: переплетенные прописная «v» и заглавная «К». С трепетным интересом я сломал печать и вскрыл письмо. Оно было короткое, но весьма содержательное. Кроме того сразу было видно, что писавший его человек, граф, был весьма образованной и интеллигентной личностью. Меня впечатлило то, что письмо было написано на французском. Стало быть, граф вполне осведомлён об укладе жизни не только русского человека в целом, но человека знатного, известного в обществе. Разумеется, перед тем как читать, я оценил общий вид письма и отметил ещё одну немаловажную деталь — у графа оказался превосходный, прямо сказать, идеальный каллиграфический почерк. Все слова были настолько аккуратно и разборчиво написаны, что всё вместе было похоже на напечатанную страницу известнейшего французского романа. Невольно я проникся безграничным уважением к этой персоне и теперь с нетерпением ждал встречи. Походу чтения я отметил изысканную манеру выражаться и множество других приятных мелочей. Я даже понемногу представлял себе длинные, тонкие, аристократические пальцы в дорогих перстнях, держащие в руках перо и пишущие это письмо. Итак, привожу дословно его содержание: ≪Приветствую вас, месье Онегин, в наших чудных краях. Поверьте, эти земли богаты необъяснимыми явлениями, и Вам ещё предстоит узреть их. Надеюсь, путь не показался вам столь долгим и утомительным, и Вы будете довольны пребыванием в моем замке, в который имею удовольствие пригласить вас лично. Ровно в полночь за вами прибудет экипаж, который будет ожидать Вас прямо у подъезда. Настоятельно прошу сделать ваш отъезд из гостиницы абсолютно тайным. Смею сообщить, что встречу Вас сам, ибо для меня, повторюсь, большая честь принимать у себя столь интересного и храброго человека. Ваш граф von K. ≫ Я долго рассматривал подпись графа. Эти аккуратно и старательно выведенные «v» и «K», начальные буквы вензеля, и все время пытался представить себе этого человека. Но пока получалось довольно плохо. Слишком большое впечатление на меня производило все, что я о нем уже знал. Поэтому я отвлёкся от этого письма и взялся за следующее. Я сразу понял, что оно было от Сары. Более простая бумага, печать без вензелей или каких-либо других опознавательных знаков, но оно было тоже очень аккуратно и красиво сложено. Тонкий, нежный аромат незабудок исходил от него, и это развеяло мои последние сомнения. Интересно, что бы она могла написать мне? Я поспешно вскрыл конверт, в котором было две записки. Одна запечатанная, от которой веяло весной, а другая — самая обычная. Она предназначалась мне. Про себя я снова отметил почерк. У Сары он был не менее прекрасен, хотя сперва мне показалось странным, что такая девушка как она вообще умеет писать и читать. Разумеется, это была мимолетная мысль, потому как целая куча объяснений тут же была приведена мною самому себе и вполне убедительно звучала. Сара писала мне, что ей удалось уговорить графа, и даже напротив, по её словам, как только граф узнал о моем скромном пожелании, то с радостью согласился принять меня со словами, что давно в этих стенах не было никаких гостей. Она благодарила меня за внимание к её матери и кроме того просила передать ей ту запечатанную записку, которая прилагалась в письме. Девушка объяснила, что духи она использовала тоже для неё. Больше объяснений мне и не нужно было. В конце она с детской наивностью и чувствовавшимся мною восторгом приписала, что кучером моего экипажа будет её отец и уверяла меня, что с ним точно не будет скучно. Я улыбнулся этому очаровательному «P. S.», ясно представив в этот момент оживленное радостью лицо девушки, которая писала про своего отца и, наверное, горела желанием нашего с ним знакомства. Я отложил письма на прикроватный столик и сейчас же почувствовал ноющую боль в желудке. Определённо пора было идти завтракать. Прихватив с собой записку для Ребекки, я направился в гостиную с твёрдым намерением подкрепиться. *** В гостиной меня уже ждал накрытый стол, на котором, источая удивительный аромат, стояла целая тарелка блинов, рядом с которой стояло ещё несколько блюдечек с чем-то разноцветным, очевидно вареньем. Кроме того давно знакомый любимый аромат кофе не давал мне покоя: слишком давно я не ощущал у себя во рту этот прекрасный вкус. С заметным, как мне казалось, нетерпением я сел к столу и стал почти что хватать с тарелки блины и запихивать в рот. В этот момент я даже не заметил, что основных столовых приборов, ложки, ножа, вилки, на столе и в помине не было. Я услышал шаги позади себя и сконфузился. Было бы слишком неловко, если бы Ребекка заметила проявившую себя слабость голодного человека, который с момента отъезда своего нормально не питался. Я поспешно прожевал последний блин и спросил у хозяйки вилку и нож. Когда необходимые предметы принесли, я, как положено, преисполненный чувства собственного достоинства тщательно разрезал весь блин на мелкие кусочки и съел, после чего запил его кофеем, отставив, как принято в приличном обществе мизинец. Хозяйка предложила мне съесть ещё и очень, кажется, испугалась, что блины мне не понравились, но я поспешил её уверить, что так вкусно и сытно я никогда ещё не завтракал. Отчасти это действительно было так. Наверное потому, что я никогда не бывал по-настоящему голоден, то особой потребности в понимании всей прелести приёма пищи я не испытывал. Сегодня был абсолютно категоричный случай. Условия, местность, сама атмосфера располагала к здоровому ощущению всей полноты жизни. Я впервые почувствовал себя свободным от предрассудков, всяческих забот и законов. Вся правда деревенской жизни начала мне открываться, и, признаться, такая правда мне нравилась. Наслаждаясь новыми, ещё не изведанными ощущениями, я чуть было не забыл о письме. Окликнув Ребекку, я отдал его ей. Женщина просияла при виде письма и тут же, сев на соседний со мной стул, распечатала и прочла его. Улыбка долго после этого не сходила с её добродушного полного лица. *** Дальше делать было абсолютно нечего. В попытки развеять скуку вошли невольно даже детские забавы: я слепил прямо подле крыльца большого снеговика. Потом мне в голову пришла идея чем-нибудь украсить его, но в доме ничего особенного не было, и я повесил на свое творение связку чеснока. Найдя во дворе небольшую дощечку, я чернилами на ней вывел своим каллиграфическим безупречным почерком имя хозяйки гостиницы. Эту самую дощечку я поместил прямо в руки снеговику. Ребекка весь день ходила мимо моего снежного шедевра и беспрестанно улыбалась и восхищалась им, говоря, что у меня настоящий талант к «скруптуре». *** Наконец. Долгожданная полночь. Всё мои вещи уже давно были собраны. Узнав о том, что я уезжаю так скоро, Ребекка заметно погрустнела, и опять в её глазах я увидел искру надежды. Я ласково улыбнулся ей на прощание и вышел на дорогу. Экипаж уже был здесь. Возле него прохаживался человек крепкого ещё телосложения, но на лицо уже старик. Его лицо обрамляла короткая бородка, сраставшаяся на висках с всклокоченной шевелюрой, прикрытой шапочкой. Глаза незнакомца были болезненного воспаленного цвета. Одет он был в какой-то непонятный оборванный то ли тулуп то ли пальто — настолько старое одеяние, что понять, что это, было невозможно. Мужчина учтиво поздоровался со мной, но в глазах его было что-то отвратительное, мерзкое, до того неприличное и развратное, что их выражение даже было пугающим. Он представился, как Йони Шагал, отец Сары, которая «так много рассказывала о почтенном господине, весьма недурном собой (он подмигнул), который ищет встречи с графом». Я натянуто улыбнулся и сел на предназначенное мне место. Шагал произвёл на меня неприятное впечатление. Честно говоря, я вообще не представлял его рядом с такой порядочной, доброй и чистосердечной Ребеккой. Роль вампира действительно была ему в таком случае больше к лицу. *** Путь предстоял не близкий. На часах только что стукнуло полночь, когда я сел в экипаж. Теперь изнурительные три часа пути предстояло ехать по крутым горным дорогам со всеми её подъёмами, спусками и бесконечно петляющим серпантином. Но во всем сегодня виделись мне только положительные стороны. Во-первых, это не сравниться с тем, какой путь я проделал из России сюда. Я был в дороге гораздо более длительное время, чем каких-нибудь три часа. К тому же, это будет уже во-вторых, я имел возможность хорошенько обдумать всё, что в последние дни со мной происходило и разработать хотя бы на ближайшее будущее примерный план действий. Итак, изредка слушая пустую болтовню Шагала и так же изредка отвечая ему абсолютно причём невпопад, я погрузился в размышления. *** Воспоминания о Татьяне, как больной зуб, сразу же напомнили о себе и, обжигая все забытые за долгое время чувства и всё моё существо, тут же полезли в голову. Поскольку делать особо было нечего, то они никак не утихали. Однако во что бы то ни стало нужно было думать о другом. И я заставил-таки себя перейти к событиям недавним. Сегодняшний день был удивительный. С досадой я почувствовал, что вся моя холодность и чопорность мгновенно улетучились ещё с запахом блинов и кофе, приготовленными Ребеккой. Не скажу, что день был плохой, напротив. Так счастливо я себя никогда ещё не чувствовал, разве что в далёком детстве. Но это определённо стало мешать мне жить после. Я презирал и презираю излишнюю веселость в людях. Меня беспремерно беспокоило и беспокоит то состояние, когда человек, одержимый ею, становится туп, как валенок, всему миру улыбается за неимением действительного повода и почти ничего не соображает, а именно впадает в состояние рассеянности и, откровенно говоря, ребячества. Я вспомнил свое свинское поведение за столом, вспомнил снеговика, и такая неудержимая злоба напала на меня, что я стал задыхаться, хотя на улице было довольно холодно, и мороз пробирал до костей. Самое ужасное, что я зол был страшно на самого себя. Тут мне снова пришла в голову та мысль, которую я упорно отгонял. «Ей бы понравилось это ребячество» — и с ненавистью я сжал одной рукой другую так сильно, что костяшки пальцев на ней побелели и остались глубокие следы ногтей. Я окончательно теперь убеждён был, что следовало оставаться таким же, каким я был всегда. Раздражительность мне нравилась, и менять её на мягкость я не собирался. Сам себя я считал и считаю жестоким человеком во всем, чего бы я не коснулся. Но эту жестокость я всегда выражал словами, не прибегая, разумеется к никаким физическим методам. Моё главное оружие и сила — слово. И искусство выражать все словами, высоко мною оценивалось всегда. Говоря какое-нибудь слово или фразу, человек всегда преследует ту или иную цель. Я определённо согласен с этим. Так вот сейчас моей целью было не уронить достоинство перед графом, и уж конечно ни в коем случае не показаться перед ним наивным простаком. Не знаю отчего, но я был уверен, что граф так же, как я придерживается этой теории и никогда от неё не отступает, ибо чувства для такого как он воистину пустой звук. Мне он представлялся ещё более строгим и принципиальным, обладающим такой выдержкой, которой многие бы позавидовали. Я считал, что у такого как он такого характера слабостей, да и вообще каких бы то ни было слабостей, не было. В душе я уже уважал этого вампира и ждал встречи. *** Терпение моё было вознаграждено. Вскоре после размышлений меня неодолимо стало клонить в сон. Я проснулся, как потом выяснилось уже на подъезде к замку. А точнее, меня разбудил жуткий, душераздирающий вой. Выглянув в окно экипажа, я увидел сотни и сотни злых, налитых кровью глаз, устремленных на меня. Они смотрели отовсюду и кольцом окружили нас. Лошади испуганно фыркали и заметно снизили скорость, однако упорно продолжали продвигаться вперёд. От этого воя мне сделалось не по себе. Йони Шагал напротив, весело посвистывал и, казалось, с каждым новым завыванием становился все более радостным. В какой-то момент мне показалось (или все-таки нет?), что и его голос примешался к загробному хору свирепых существ, которых только леденящие кровь глаза я видел. Так, сопровождаемый целым оркестром я въехал в главные ворота замка. Огромное строение конца тринадцатого века, грозно возвышающееся на одной из скал, произвело на меня сильное впечатление. Я не мистик, но всё мрачное всегда возбуждало во мне неподдельный интерес. Так и сейчас я с интересом рассматривал мельчайшие подробности экстерьера. Мощный фундамент средневекового замка был заложен невероятного размера булыжниками, которые на удивление чётко вписывались в общий вид. Высокие башни с готическими окнами уходили своими острыми шпилями высоко в небо, протыкая собой мрачные тучи, нависшие над замком. В каждой детали проявлялась мрачная эстетика, чем и привлекателен готический стиль. Выступы крыш и ниши в стенах все были украшены выточенными из кусков скалы жуткими мордами демонов, горгулий и прочей нечисти. В том же духе были украшены главные ворота и ворота в замок. К ним, однако, добавлялись вензеля и тонкой работы чугунные завитки кабалистических знаков и пентаграмм. В самом центре на вратах изображены были три уродливых морды адского пса Цербера, который некогда был убит героем древнегреческих мифов Геркулесом. Очевидно, дух его никогда не переставал все так же ревностно охранять преисподнюю, что было понятно по зверскому выражению всех трех морд, смотрящих в разные стороны. Где-то совсем рядом послышался громкий лязг железа: это снимали замок с ворот. Издав чуть слышный скрип, они отворились. Экипаж въехал во двор и остановился у парадного входа. Сейчас же всё вокруг зашевелилось. Стали закрывать ворота, мне помогали сойти со ступенек транспорта, лошадей тут же распрягли и увели куда-то. Но движение кончилось так же внезапно, как и началось. Всё внимание сосредоточилось на мрачном парадном крыльце, на котором вот-вот должен был появиться граф. С минуту во всем дворе царила тишина. Потом толпившийся около меня народ стал перешептываться, причём в их речи постоянно звучало слово «граф» и «Сара», — а причём же тут она? Внезапно, всех ослепила мощная волна света: вокруг сразу же стали закрывать лица руками, кто-то даже повалился на землю, отвернувшись. Мне самому, признаться, было непривычно после ночной темноты видеть что-то настолько яркое: пришлось зажмуриться. Прямо у себя над ухом я услышал громкий, раскатистый смех. От неожиданности я резко повернулся и чуть не упал, когда увидел перед собой фигуру высокого стройного мужчины, закутанную в длинный черный плащ со стоячим воротником. Она возвышалась прямо напротив света, закрывая собой вход, по сему лица разглядеть пока не представлялось возможным. Из-под плаща показались длинные, тонкие цвета слоновой кости пальцы, украшенные перстнями с большими драгоценными камнями. Учтиво поклонившись, граф пригласил меня войти. Поднимаясь по каменным ступеням, я невольно оглянулся. На сотнях лиц зловеще играли отблески света. Их глаза будто пожирали плоть. Я отвернулся, внутренне содрогаясь от отвращения и поспешил войти. За моей спиной с громким гулом затворили двери. *** Довольно долго мы шли по бесконечным, мрачным галереям замка, местами продвигаясь в абсолютной темноте. В такие моменты я опасался потерять из виду его сиятельство, потому как для него отсутствие света, по всей видимости, никак не вредило ориентированию, чего при всем желании я бы не смог сказать о себе. Неудивительно, ведь он, очевидно, провел в этих стенах всю свою жизнь! Местами я замечал приглушенное мерцание в ответвлениях галереи. По моим соображениям, там уже находились чьи-то апартаменты, которые освещались по приказанию их хозяев, обитателей замка. Мне ещё предстояло познакомиться с ними. Мы вышли на большую площадку. Прямо перед собой я увидел довольно широкую лестницу. Алый ковёр с золотыми узорами покрывал ступеньки, постепенно сливаясь со сгустившимся где-то в самом конце мраком. Массивные, но на вид удивительно изящные перила из красного дерева, были украшены искусно вырезанными завитками, а иногда и фигурками различной формы. Взгляд мой обратился на огромные витражные окна прямо напротив лестницы, за моей спиной. Несмотря на большое количество цветного стекла, свет весьма скудно освещал пространство рядом с лестницей. Полумрак царил повсюду. Более того, на окнах висели длинные тяжёлые шторы тёмного красного цвета. По всей видимости, их опускали с восходом солнца. Мой взгляд же снова обратился к лестнице. Жестом граф пригласил меня начать спускаться. Сам он уже стоял одной ногой на первой ступеньки, держась рукой за перила. Теперь, наконец, я смог рассмотреть его получше. Лицо графа было удивительно бледным, словно каждая черта была выточена из мрамора. Выразительные острые скулы, правильной формы нос, тонкие, такие же бледные губы, которые, однако, выделялись своим красноватым оттенком. Сейчас они были сложены в нечто наподобие улыбки. Глаза же при этом сверкали каким-то хищным блеском. Они были красивы: словно светились всеми тёмными оттенками синего. У него был выразительный взгляд. Хотя и нельзя было считать по нему, какие мысли посещали графа, но в этих, казалось бы, холодных, как лёд глазах, читалось столько чувств. Мне казалось, я видел в них всё: боль, вечные терзания, вину, но в то же время нежность, возможно, любовь. В них явно была тайна. Только вот какая? Насколько страшна эта тайна? Вполне возможно, что мне предстояло узнать это. В то же время нельзя было не обратить внимание на явный контраст между аристократичной бледностью его лица и черными, как вороново крыло, длинными волосами. Однако они прекрасно сочетались с его одеждой. Плащ у графа действительно был чёрным, но, однако, не совсем. Его покрывали такие же тёмные узоры, как я узнал, символичные для его сущности, ибо когда его сиятельство повернулся спиной ко мне, в самом центре я увидел Анкх, символ вечной жизни. Его контуры были вышиты мельчайшими драгоценными камнями, переливающимися на свету. Подкладка плаща была красного цвета, что прекрасно сочеталось со всем обликом и лишь подчеркивало загадочность души его сиятельства. *** Учтиво поклонившись, я наконец последовал за графом. Спустившись по лестнице вниз, мы оказались перед огромными дверями. Повинуясь жесту графа, они распахнулись. Невольно я поднёс руку к глазам, укрываясь от яркого света. Странно, что во всех коридорах и галереях замка царил вечный полумрак, в то время как здесь, в этой небольшой зале, светло было как днём. Привыкнув к такому освещению, я, наконец, открыл глаза и осмотрелся. Зала, как я уже упоминал, была довольно небольшая. В самом центре её располагался длинный стол прямоугольной формы. По обоим его концам стояли два роскошных стула с высокими спинками, обитые тёмным красным бархатом, позолоченные по краям. С более длинных сторон стояло ещё с десяток таких же, но все же гораздо меньше бросавшихся в глаза, чем эти два. Скорее всего, один из них принадлежал графу. Но чей же второй? С такой внешностью, как у графа, и с его высоким статусом, у него вполне могла бы быть супруга. Но мне почему-то казалось, что его сиятельство не из тех, кто склонен к сентиментальности или семейности. Пока это оставалось для меня загадкой. Я снова обратил свой взгляд на общий интерьер. Тот яркий свет, что ослепил меня при входе в залу, исходил от огромной люстры на потолке. В ней было около полсотни свечей, бросавших отблески на позолоченный корпус и гирлянды прозрачных кристаллов, располагавшихся точно по всему периметру люстры. В самом её центре я увидел пентаграмму, а вокруг странные знаки, написанные на неизвестном мне языке. На концах пятиконечной звезды тоже были небольшие свечки, от которых исходило красноватое сияние. Помимо этого, в самом углу залы было несколько диванов, рядом с которыми стоял небольшой столик, очевидно для кофея и других мелочей. Прямо перед ними находился средних размеров клавесин. Он весьма выделялся среди всего остального интерьера, так как был единственным белым предметом в этой зале. Конечно же, и он был украшен золотыми узорами. В некоторых местах они были похожи на стебельки, на концах которых вот-вот готовы были распуститься нежнейшие бутоны розовых роз. И снова в моей голове родилась нелепая мысль о женщине. А может быть Сара? — осенило меня. Почему бы и нет. Если девушка живёт в замке графа, ведь нужно ей иметь здесь достойные её очаровательной натуры увеселения. Из размышлений меня вновь вырвал в реальность властный голос графа, разнесшийся по зале громовым раскатом. Он не был таким уж громким, нет, но сила в нем чувствовалась. — Прошу вас, садитесь. — кивком головы его сиятельство указывал мне на стул по правую от своего, того самого роскошного в дальнем конце залы. Ответив на любезное приглашение графа поклоном, я направился к указанному мне месту.