Другой Нью-Йорк

Между ними - беседы ни о чем под звездами на старой крыше, уютные вечера на кухне, пиво и чипсы под дурацкие фильмы, полеты вне графика и без разрешения и странное, кажущееся совершенно безопасным доверие. Глупое такое доверие. Впрочем, все, что между ними происходит - одна огромная глупость. Хэл смотрит в ее глаза и не пытается смотреть вперед. Когда летчик перестает следить за горизонтом, это редко заканчивается хорошо, особенно если автопилот не работает. Но он не следит за показаниями приборов и не пытается прокладывать курс. Он живет здесь и сейчас - беспечность, которую он не должен был себе позволять. Здесь и сейчас - безоблачное небо, до слез синее, до боли яркое, и он забывает обо всем, потому что это небо он видит в ее глазах. Он уже не помнит, что едва не погиб в собственный день рождения, забыл, как давило на его плечи чувство вины, не думает о том, что стоило бы все бросить и начать заново где-нибудь еще, далеко-далеко, быть может, в Австралии или Новой Зеландии. Он говорит, что живет с Кейт, и невозможно подумать, что она просто задержалась у него в гостях. Он говорит "У нас дома" - и сразу понятно, что он в самом деле считает эту территорию общей. Убежищем для двоих. Он не понимает, от чего прячется она, но уверен, что сможет ее защитить. Они вместе покупают комиксы и смотрят фильмы, и Хэл спрашивает Кейт, какая самолетик какой модели будет лучше смотреться на полке в гостиной. Она читает комиксы, пока он готовит ужин. Он собирает самолетики, пока она моет посуду. Он не вспоминает о Кэрол и даже не думает о том, что ничего подобного у них никогда не было. Он думает о том, что всегда мечтал жить вот так. Он уверен, что Кейт - его подруга. Близкая, надежная и очень классная. Он не задумывается о том, как такая дружба выглядит со стороны. Не догадывается, что когда хочешь видеть человека двадцать четыре часа в сутки и не представляешь своей жизни без него - это уже что-то другое. Нет, он не понимает. Он уверенно говорит Оливеру, что между ними ничего нет; тот не верит - не поверил ни разу, но Хэл не понимает и этого. Не замечает, не хочет видеть. Зато он прекрасно понимает, что ему снова хочется жить - очень хочется, отчаянно - и это только благодаря Кейт. "My baby you are the reason I could fly" - как в той дурацкой песне - "You are the reason I feel so alive." Это та правда, на которую глаза закрыть не получается, да и не хочется. Это правда, которой он очень дорожит. Поэтому он никогда не спрашивает, как Кейт проводит время, когда его нет рядом. Не спрашивает, откуда на ней столько синяков и ссадин, но неизменно помогает их обрабатывать и на всякий случай покупает в аптеке мазь для гематом. Не задает вопросов о человеке, чья фотография до сих пор стоит на заставке ее телефона. Он был ей дорог, как Хэл не будет никогда - и этого достаточно, чтобы пореже брать ее телефон в руки. Он не ревнует, нет, просто... Почему-то обидно. Но он этого не показывает, понимая, что это очень глупая обида. Он выбросил блузку Кэрол и фотографию, которую нашла Кейт. Не задумываясь и не вспоминая. Ему и в голову не приходит, что они похожи. Для него они настолько разные, что сравнивать невозможно. Он выбросил многое из того, что связывало его с прошлым. Он не задумывается о будущем. Никогда ничего не планирует. Иногда ему кажется, что ветер подхватил его и несет куда-то - но это ведь тоже полет, правда? Он о многом хочет ей сказать - и не может. Единственное, о чем он помнит слишком хорошо - это то, что после слов "Я - Зеленый Фонарь" все обычно становится очень, очень плохо. Он не представляет, что скажет Кейт. Ему страшно, но и лгать он тоже устал. Иногда ему хочется вывалить на нее всю правду - про себя, про Зеленую Стрелу, про Дину, про весь этот чертов сумасшедший мир. Но он вспоминает, что этот чертов сумасшедший мир для Кейт достаточно чужой и страшный и молчит. А если и пытается заговорить... К счастью, она сама его обрывает. Да, между ними ничего нет. И впереди ничего нет - горизонт затянут пеленой облаков, нечего и пытаться там что-то рассмотреть. А здесь и сейчас есть только смятые простыни, противный писк будильника и тепло ее дыхания на его коже. Она тянется, чтобы выключить будильник, стараясь не смотреть на экран телефона. Ей нечего бояться: дурацкое селфи у него не на заставке, нет, оно в бумажнике. И еще одно - во внутреннем кармане его любимой куртки. На заставке телефона - небо. Потому что она и небо - это теперь одно и то же. Она - его небо.