Два слова о скверных историях

Эта история началась скверно для меня, молодого заносчивого неслуха, из-за которого неоднократно разбивалось праведное материнское сердце и возносились нескончаемые молитвы Создателю. И, возможно, во всех моих грехах не было бы беды, не будь я герцогом и единственным наследником беднейших, но обширнейших земель нашего королевства Талигского — Ричардом Окделлом. Кроме вышеперечисленного, я являлся ещё и носителем древнего, поросшего мхом титула — Повелитель Скал. Впрочем, чего-чего, а вот скал в наших краях было хоть отбавляй, повелевай сколько хочешь, но, пожалуй, горы — единственное, чем могло похвастаться обложенное зверскими (по словам матушки и дяди Ларака) налогами и податями герцогство. И всё оттого, что с герцогами нашей земле не повезло. Батюшка мой, Эгмонт Окделл, к примеру, возглавил настоящий мятеж, за что попал в немилость к королю и был убит на дуэли выскочкой и олларовским лизоблюдом Алвой. Отсюда пошли и налоги, и подати, и немилость сюзерена. Я же, хоть пока ещё не вступил во владения, тоже звёзд с неба не хватал и задом чувствовал, что от меня нашему краю пользы не случится. Ну не было во мне ни Эгмонтовой доблести и твёрдости, ни положенной Окделлам врождённой Чести, ни, на худой конец, присущей Карлионам праведности, сколько бы матушка ни молилась за мою душу. Я рос оболтусом и бездельником, не желавшим воздеть свои очи в сторону положенных герцогу идей, и, к тому же, любителем болтаться, где не велено. Вот за эту свою любовь я однажды и поплатился, возвращаясь поздно вечером в стылое родовое гнездо, выбравшись из-под тёплого крылышка румяной и смешливой Дженни, дочки деревенского мельника. Меня накрыли и скрутили в поросшей редким лесом лощине, отстоявшей в полутора хорнах от замка. Их было четверо. И ребята явно знали, на кого они нападали и для чего. Не знал этого только я, быстро отчаявшись сначала отговориться от преградивших мне дорогу головорезов, а после и отбиться. Куда уж мне, семнадцатилетнему мальчишке, было сладить с наёмниками? Верно — никуда. Меня скрутили, связали и, воткнув для верности в рот кляп, дабы я своими праведными воплями не докричался до сгинувших в ветхозаветности древних абвениев, перекинули через седло одного из нападавших и повезли прочь от родного дома в одному Леворукому известном направлении. «Прощайте, родные скалы, — вздыхал я скорбно, свисая с чужого седла, носом уткнувшись в чужое, воняющее потом бедро и чувствуя, что долго так не продержусь, — прощайте, матушка, и простите своего непутёвого сына…» О том, что я попал в руки торговцев людьми, догадаться было несложно, стоило лишь подслушать их разговоры. Они наивно рассчитывали на то, что смогут получить за герцога и Повелителя (я был прав, полагая, что попался в ловушку, расставленную именно для моего сиятельства) приличный куш. Кретины. Для того, чтобы что-то получить, им следовало украсть какого-нибудь другого герцога — Придда, например. Они побогаче Окделлов, без труда нашли бы, чем выкупить главу своего рода, или того же Алву. В последнем случае возни с кэналлийцем было бы не в пример больше, зато и деньги можно было запросить нешуточные, хоть бы и с самого короля. Так бы я сказал укравшим меня парням, если бы, конечно, мог говорить. И добавил бы: «Думайте в следующий раз, идиоты! За герцога Окделла вам никто и ломаного гроша не даст!» Однако кляп у меня во рту не позволял этим скорбным, но мудрым мыслям покинуть мою голову. Впрочем, должны же были его вынуть когда-нибудь… Возможность говорить у меня появилась спустя несколько часов бесконечной и мучительной езды. Когда похитившие меня дельцы сняли комнату в каком-то забытом Создателем трактире, убогом даже на мой непритязательный и не испорченный роскошью вкус, и, приплатив хозяину за то, чтобы его язык был надёжно спрятан за зубами, поволокли меня наверх. Располагайтесь, герцог! И, разумеется, ни в чём себе не отказывайте! Верёвки на руках чуть ослабили, но не развязали, а кляп изо рта всё же вынули, пригрозив тем, что, если я буду шуметь, то запросто лишусь языка. Отличный, надо заметить, был аргумент. Если бы за меня кто-то решился платить, то заплатил бы и за немого. Я с долей уважения взглянул на поднесённый к моему лицу широкий, слишком длинный для привычных мне нож. Я заверил негодяев, что поднимать крика не стану. Но, обидевшись, не стал никого разубеждать в разумности их намерений. Пока. В той комнате мне довелось провести не один день. Похитители забрали у меня отцовский перстень и, приложив к нему клок срезанных с моей головы волос, вероятно, отдали гонцу и отправили того с дурными вестями и наглыми требованиями в Надор к моей несчастной матушке. А потому до возвращения посланника мне пришлось терпеть компанию похитителей, которые при ближайшем рассмотрении оказались совершенно разномастным сбродом. Один был гоганом с огненно-рыжей шевелюрой и узкими хитрыми глазками, второй — южанином с загоревшей почти до черноты кожей. Он не расставался со своим широким и страшным ножом. Третий по повадкам и речи смахивал на пирата с Устричного моря (я тайком от матушки читал книжки о приключениях бравых и отважных моряков и кое-что знал о том, как должны выглядеть пираты), четвёртый же вообще очень походил на дрикса, в общем — твари закатные да и только. Мне повезло только в одном: эти самые твари между собой разговаривали на талиге, а потому я вполне мог понимать всё то, что рядом со мной говорилось, особенно интересным оказалось то, о чём они болтали, думая, что я сплю. Именно таким образом мне удалось узнать о том, что в случае неудачи с выкупом, а похитители не сомневались в том, что за меня платить не станут (вот это было неожиданно и ново, а главное, наводило на очень неприятные мысли: история с выкупом была устроена лишь для отвода глаз), вместо того, чтобы последовать требованию заказчика и просто убить мальчишку (то есть меня), его неплохо было бы продать в гайифский гарем какому-нибудь иноземному любителю сладких мальчиков. Так себе перспектива мне грозила, скажу я вам. Я искренне возмутился, продолжая имитировать глубокий и крепкий юношеский сон, и решил, что давно уже пора было заканчивать прохлаждаться и при первом удобном случае попытаться свалить от этой братии. Да и информация о том, что заказчик велел меня прикончить, оптимизма не прибавляла. Разрубленный змей! Действительно нужно было срочно делать ноги. Я равно не желал ни попадать в Лабиринт, ни оказываться в постели какого-нибудь самодовольного толстосума.