Never leave

Pov Ичиго — Рукия, почему ты вышла замуж за Ренджи? — Вырвалось у меня. Чёрт! Я такой идиот! И зачем я это произнёс? Этот вопрос меня уже лет так десять мучает, а я, осёл, пытался как-то переключиться на Орихиме, которая вроде даже какое-то время любила меня, а я… Наши отношения изначально были обречены на провал, так как искусственно вызвать любовь навряд ли кому-либо удавалось. Не стерпелось, не слюбилось. Я разрушил ей сердце, не уделял должного внимания, в последствие чего она и смылась к чертям собачьим. — А сам-то? Никогда не замечала, чтобы ты показывал какие-либо чувства по отношению к Иноуэ, — язвит Рукия, пытаясь улизнуть от тему. Облизывает нижнюю губу и мимолётно закусывает её. Отводит взгляд и, отойдя от шкафа с мягкими игрушками и книгами, где она ранее стояла, присела поодаль от меня на небольшом диване, — Я никому об этом не рассказывала, — прячет лицо, отвернувшись к окну. Ей сложно, она наверняка не хочет говорить, — Помнишь, — начинает Кучики, замирая, — ту вечеринку, в честь дня рождения Ренджи, — она резко обвернулась на дверь, почуя реяцу Ичики. Вспрыгнув со своего места, унеслась к главным седзи поместья, откладывая этот разговор в дальнейшем ящик. Неугомонная. Всплеск резкой и недоброжелательной реяцу вмиг заполнил просторы поместья. Разъярённая ли или же чем-то огорчённая Ичика, этого я не понял, проследовала в свою комнату, громко захлопнув за собой сёдзи. Слышал я лишь неразборчивые отголоски их перепалки, которая длилась минут так десять. Комната Рукии, как по мне, единственное место, где нет присущего, пусть и роскошного и аристократичного, но минимализма. Все заставлено мебелью, на полках эти уродливые кролики и прочие звери, кровать с розовым постельным бельем. И здесь спит Ренджи? Мне его, признаться, жаль. Опечаленная Кучики, вернувшись в комнату, уселась на кровать. В который раз я уже вижу её такой? Иногда мне кажется, что жизнь в Обществе Душ ей только приносит морально-душевные раны и психические расстройства. В мире живых, в Каракуре, Рукия чувствует себя более непринуждённо и раскрепощённо, нежели здесь. Давящая на неё дочь, неадекватный муж, дополняет всё это манеры, которые должны быть присущи девушке благородного клана Кучики, и за долгие годы которые должны были уже стать неотъемлемой частью её жизни. Громко вздыхает и потирает покрасневшие глаза. — Мелкая, ну чего ты разнылась? — Выдаю я, пытаясь вызвать хотя бы какие-нибудь эмоции у Рукии, помимо «хочу рыдать». — Я носила её под сердцем шестнадцать месяцев, после четыре года из подгузников вообще не вылезала, это я молчу про бессонные ночи, а она чхать на меня совсем хочет! — Протараторила она, жестикулируя руками. Лицо краснело то ли от злости, то ли от разочарования, либо вовсе от накатившей её спустя пару секунд истерики. Быстро подлетев к ней, прижимаю к груди, получится ли смягчить её душевную боль? Наврядли, но подставить плечо для соплей и слёз как друг я должен. Дрожь, бьющая по всему её телу, ощущается сквозь толстые слоя косоде. — В каком смысле шестнадцать месяцев? Беременными же вроде девять ходят, — пробормотал я. И без того понятно, что беременность, как и продолжительность жизни шинигами, в край отличается от человеческих, но чтобы настолько… — Я, — начинает она, отстраняясь от меня, задерживает дыхание, — уже на пятом месяце убеждали меня в том, что срочно нужно прерывать беременность, — продолжает она, вытирая краем черного косоде глаза, — Моё тело могло не выдержать, так как уже тогда поддерживать мою жизненную позицию было проблематично. На десятом месяце у меня обнаружили три трещины в рёбрах. Плод оказался слишком сильным, — медленным темпом повествовала Рукия, а глаза её, казалось были совсем пунцовыми, лицо покрасневшее и немного опухшее. — Обычно шинигами, если и находятся в положении беременной, вынашивают ребёнка за четыре-пять месяцев, а я всё-никак не могла разродиться. Очередной всхлип. Эта не та бойкая Рукия, которая никогда не плачет, её будто подменили. У всех есть переломные моменты, безусловно, но чтобы плакать, и Рукия. Совсем в голове не укладывается. — Ренджи поддерживал четвёртый отряд в том, что при родах один из нас точно не выживет. Но, как видишь, всё обошлось, правда не без потерь. Три сломанных ребра и лопнутый позвоночник, — горечь в голосе сопровождала её на протяжении всей речи. Она всё это время хранила в себе горькие слова правды. Неужели её и вправду никто не поддерживал? А я, идиот, узнав о беременности подруги, совсем не появлялся в Готее, дабы не видеть счастливых друзей! Ей пришлось слишком тяжко, а я даже не знал, что ей нужна элементарная помощь в поддержке. Стряхнув остатки мокрых дорожек на лице, Рукия резво поднялась с кровати и медленно прошла к сёдзи. — Уже поздно, пойдём покажу твою комнату. *** Эмоции, хранившиеся и накапливающиеся в душе у Рукии, сегодня вырвались наружу, показав всю ту боль, живущую внутри. Бойкая, смелая, хитрая, весёлая и озорная. Куда всё это делась? Съелось за долгие годы. Ни реяцу Ренджи, ни Бьякуи уловить не получается — они совсем далеко, то бишь не дома, зато всплеск за всплеском Ичики чувствуется просто замечательно. Ей тяжело, да, но что тогда можно сказать о Рукии? Тяжело, чёрт тебя дери, сейчас и Казуи! О себе даже думать не хочется, сердце рвётся в Каракуру, разрывается от тоски, но я мужчина, я должен терпеть. В конце концов, тогда, после войны с квинси, меня за малым не оставили в Сейрейтее, мол «сила может навредить миру людей, притягивать опасных пустых», да, я притягиваю, но что с того? Не поголащаю же все духовные частицы вокруг? Я могу постоять за себя и защитить окружающих! Успокойся. Выдохни. Подумай о чем-нибудь другом. Например… Какого хрена Кучики живут в таком здоровенном особняке? Я не часто бываю здесь, точнее за всё время от силы раз пять и то, мельком. Подумать только, что здесь столько прислуги. Нет, не так, звучит очень некрасиво… «Прислуга».? Ладно, назовем это так. Повар, горничная, садовник, еще какие-то люди… Зачем все это? Я понимаю, что Бьякуя и Рукия навряд ли смогли бы поуспеть за всеми домашними делами, но всё-таки… Ичика, находящаяся за стеной, плачет. Я слышу её тихий всхлип. Она переживает, как переживаю я, как переживает Рукия. Тихо встав с футона, следую в коридор, а после стучу в седзи комнаты младшей Абарай. Разрешив мне войти, красноволосая удивленно смотрит, явно не ожидая увидеть именно меня. Она быстро стряхивает с глаз мокроту и устраивается поудобнее на кровати. — Я хотел бы с тобой поговорить, — чтобы не спугнуть, медленно произношу и так же медленно прохожу в комнату. Усевшись на край кровати, вновь смотрю на девчушку: заплетенные в слабую низкую косу волосы, пижама из мира живых, не присущая этому миру, красные глаза, искусанные губы. — Если вы сейчас начнете читать мне нотации по поводу моего поведения — уходите, — ворчит она, хмуря брови так же само, как это делает Рукия. — Ты хоть знаешь, через что пришлось пройти твоей матери? — Без каких-либо намеков на нравоучения, начинаю я. Она молчит — ей либо нечего сказать, либо наоборот — есть что, но не хочет этого произносить. — Да что вы вообще знаете о моей матери? — Непреклонно и немного агрессивно говорит Ичика. Что знаю я? Наверняка достаточно, чтобы зваться другом… — Знаешь, а ведь однажды твою маму чуть не казнили из-за меня, — как-то переключаюсь на другую тему, будто мне не задавали злым тоном вопрос ранее. Огонь в глазах собеседницы перестает гореть ненавистью, а лицо замирает в ожидании продолжения и заинтересованности, — Я был простым человеком, но стоя на грани смерти, Рукия передала мне свои силы, дабы мы смогли выжить, оставшись в конечном итоге ни с чем. Она две недели жила в Каракуре, самой обычной жизнью школьницы, — беззаботно повествую я, в то время как Ичика перестает стискивать зубы и лишь молчаливо слушает. Замечаю, что она даже сейчас, выровняв спину, идеально ровно и точно сидит, подобно Бьякуе прям. — Поверь, до твоего рождения случалось очень много всего, что могло пошатнуть нас всех: Айзен, арранкары, война с квинси. Она жила в Руконгае всё свое детство, выживала сама, не имея дома, в то время как у тебя есть всё, но ты этим недовольна, — Глаза Ичики начинают сверкать, а солёные слёзы наворачиваться. — Твоя мама, знаешь, она очень сильная, всегда была храброй, здравомыслящей, она потрясающая, а что делаешь ты? — Очень сложно подбирать слова. Очень много всего можно сказать про эту девчонку-шинигами, что мне кажется, и слов-то таких не сыскать… — Ты изменяешь её своими истериками, от прежней Рукии совсем скоро ничего не останется, — мне больше нечего сказать, всё, что хотел — выговорил. Покидаю комнату, пусть обдумает всё. Эти замершие со слезами глаза. Они полны печали. Казалось бы, Ичика хорошая девочка, но так поступать с матерью... Надеюсь, мои слова хоть как-то повлияют на неё, хотя, кто я вообще такой, чтобы учить её? Я ей никто. Она такая же гордая, как мать. Такая же самоуверенная, как Ренджи. Дополняют это всё повадки Бьякуи... Симбиоз Кучики и Абарай. Уснуть удалось не скоро, а сон был настолько некрепким и беспокойным, что я пару раз просыпался от сильного ветра за окном. На улице лежит толстый слой снега, отчего уже в семь утра восторженная Рукия будет всех в поместье, дабы они увидели это. Знаешь, а я ведь всегда был таким, эгоистичным и заносчивым лицемером. По крайней мере, я помню себя именно так. Пусть и преподносил себя как «за справедливость»… Что же изменилось? Неужели силы шинигами так меня поменяли? Нет, это скорее… ты. Ты сделала меня таким. Такая чистая и невинная, искренняя, добрая, даже ко мне… Каждый раз глядя в твои глаза, ясные, цвета фиалок, и… печальные, сердце пропускает пару ударов, бьющие по всему телу. Ты заслуживаешь счастья, простого, человеческого счастья, а не всего этого… Нет, я знаю, Ренджи… он бы никогда не поступил с тобой по-плохому, я не осуждаю, но ведь девочка, моя девочка, ты с ним не счастлива. Глубоко внутри я знал, надеялся, что когда Ренджи вдруг уйдёт, ты наконец-то станешь моей. Я плевать хотел на всё! И в этом, пожалуй, моя проблема, я эгоист и лицемер, но с тобой я не могу быть до конца эгоистичным. Пускай, хочется эгоистично забрать тебя себе, я не могу. Единственное, что я могу — это поддерживать тебя во всём, не имея права донести до тебя то, как же сильно я тебя люблю, Рукия. Пусть больно, больно смотреть на тебя, но так ведь будет правильно. Так будет лучше.