Never leave

С болью в груди и трепыханием в животе, я иду к капитану шестого отряда. Иду, вспоминая все молитвы. Иду и надеюсь, что не проглочу язык. Надеюсь, что не пожалею. Нет. Что-что, а жалеть я точно не буду. Я говорю. Говорю о своем желании нии-саме. Его расширенные от удивления зрачки пугают меня. — Ичика этого не выдержит, а также не примет Куросаки, понимаешь это? — При чем тут Ичиго? — Делаю вид, будто всё совсем не так. Но брат понимает. Да, решение мое не совсем правильное, многие осудят меня за это. В том числе и брат. В его глазах — непонимание и отрешенность. Он молчит. Брат все давно знает. Это его гордость и въевшиеся в мозг правила поведения заставили меня выйти за Ренджи. Он был просто должен после того, что произошло. Так мне сказал нии-сама. Мы же из клана Кучики. Аристократы. Какое глупое слово. «Аристократичность». Порой мне кажется, что было бы куда лучше, если бы я осталась жить в Руконгае, воровала бы хлеб, не знала всего этого мира. Если бы меня не забрал Кучики Бьякуя, если бы я так и осталась просто Рукией без фамилии. Пожалуй, было бы всё по-другому. Тогда бы не было всех этих запретов. Я бы не относилась к высокому обществу. Высокое общество. Именно из-за него, пожалуй, именно из-за того, что я отношусь к нему, мне пришлось остаться с тем, кому не принадлежит мое сердце. — Я не разрешаю, — произносит брат. Я, опустив глаза в пол, глотаю горький ком. Я разочарована в нем. Он не понимает мои чувства, хотя сам, до глубины души любя мою старшую сестру, был готов пойти на всё, — Но я не хочу, чтобы ты была несчастна, — И тут сердце мое проваливается в пятки. Он. Дал добро? — И я не разрешаю тебе вступать в контакт с Куросаки, — Нии-сама хмурится. Его строгие черты лица обостряются, — Но, чтобы я не говорил, всё, что касается Куросаки Ичиго, ты делаешь наперекор всему, — брат выдыхает и закрывает глаза, — Ступай и объясни все Ренджи. — Спасибо… — Шепчу я. На глазах хотят навернутся слезы, но что-то в глубине души не позволяет этого сделать. — И да, признайся ты уже ему. И я ухожу. Ухожу, обдумывая каждое слово брата. Для него мой выбор тоже важен. И я безмерно благодарна ему за это.Не знаю, чтобы было, если бы он строго-настрого запретил мне делать это. Так не может продолжаться дальше. Когда муж спит с другой женщиной, а жена тайно вздыхает по лучшему другу. По-правде говоря, я ожидала куда более яростной реакции. И эта чепуха с Ичиго… Я не смогу рассказать ему о чувствах. Он взрослый мужчина, совсем не тот, кто был лет десять назад. И я уже совсем не та. У нас у обоих есть дети. Просто какое-то безумие. А после события проносятся в бешеном темпе. Будто проходит пару мгновений. Вот, я моргнула. Церемония развода. Слезы Ичики. Грустный взгляд Ичиго. В такой сложный период разводиться — не самое лучшее решение. Моргнула еще раз. И поместье стало в разы опустошенным. — Ичика, можно я войду? — Стучу по дереву сёдзи я. Она не выходит из своей комнаты уже третий день, не ходит в академию, игнорирует всех. Если бы не изредка доносившиеся всхлипы из её комнаты и резкие выбросы реяцу, я и вовсе бы подумала, что она сбежала, — Ичика, пойдём поедим? — Деревянный пол в этом коридоре я уже изучила до мельчайших деталей. И вот, я вновь смотрю в эту тонюсенькую щель между досками у стены, — Ичика… — мой голос становится тише с каждой буквой. Внезапно на моей щеке появляется царапина, будто что-то невидимое провело по ней острым лезвием. Стоит притронуться подушечками пальцев, как они пачкаются в алую кровь. Я не могу уже. Я просто не вывожу. Я ужасная мать. Ужасная шинигами. Ужасный капитан. Не справляюсь ни с чем. Пока люди с моего отряда гибнут, я стою тут и не знаю что сделать просто со своей дочерью. Что уж можно говорить об управлении целого отряда? — Может уже хватит всего этого? Ичика, тебе не три года, — более серьёзным тоном говорю я. — А тебе не пятнадцать! — Сёдзи резко открываются, и дочь, с опухшими глазами и красным носом появляется в проёме, — Я ненавижу тебя, — сквозь зубы цедит она. В сердце неприятно жжёт, а перед глазами мелькают кадры развивающихся в движении распущенный волос Ичики. Ярко-алые, унаследовавшие от отца… Дочь сильно похожа на Ренджи. Даже через чур. Мне больно осознавать это. Меня иногда так злит её характер. Меня так злит, что она не такая, как я. Но сейчас я просто не могу злиться на нее. Не могу злиться ни на кого, кроме себя. — Подожди! — Кричу я ей в след. Но она скоро завернет за угол коридора, она уже достаточно далеко. Я бегу за ней. Живот начинает крутить. Черт! Сколько времени я не ела? А из-за угла выворачивает Куросаки. В него врезается Ичика, пятиться назад, но крепкие руки удерживают её. Вот-вот дочь оттолкнет его, возможно накричит даже. У меня на душе завязывается тугой узел. Мне неудобно и стыдно за её поведение. Она еще ничего не сделала, но мне уже стыдно. Ичиго единственный, кто не сказал, что мой развод — плохой поступок. Он тот, кто в первый же день выслушал всё накопившееся, я рассказала ему обо всем, а он поддержал, сказал слова напутствия, крепко обнял и понял. За это, я пожалуй и люблю его. Я дорожу дружбой с ним, потому совершенно не хочу рушить её. Лучше я умру, не сказав тех самых слов, но останусь для него подругой, чем продолжу жить, не имея связи общения с ним. Но Ичика не сопротивляется. Я все быстрее подхожу к ним. Абарай крепко вцепилась в косоде Куросаки. Она уткнулась лицом ему в грудь и притихла. И я давно уже не могу понять, что с ней происходит. Я давно потеряла с ней общий язык. Кажется, я совсем не знаю её. — Ичика, — зову её я, но она вырывается из объятий и уже открывает рот в немом «отвали», как Ичиго закрывает её спиной и выставляет руки перед собой. — Рукия, дай мне время поговорить с ней, — спокойный, слишком спокойный тон его голоса пугает меня. Неужели я так же плохо знаю и Ичиго? Нервно сглатываю. Все происходящее с каждой секундой обрушивало на мои плечи по несколько килограмм камней, будто пригвождая к полу. Какая-то неразбериха. Будто я во сне каком-то, где все ведут себя совсем не так, как того стоило бы ожидать. — Ичиго… — Только и срывается с моих губ. — Просто верь мне, — и этот теплый, такой знакомый взгляд. Ему хочется верить. Эти глаза. Карие. бездонные глаза. Такие добрые, что невозможно не довериться, но сам факт того, что именно он нашел общий язык с моей дочерью поражал наповал. Нормально общаться с ней удавалось лишь Ренджи, в некоторых случаях нии-саме, больше, пожалуй, никому. Даже ко мне, её родной матери, Ичика относилась и продолжает относиться презрительно. О дружелюбно-доверительных отношениях я могу лишь мечтать. Сейчас я могу лишь завидовать Ичиго. Ему всегда удается поладить с тем или иным человеком. Я такой способностью не обладаю. Никогда не обладала, и никогда не понимала, как некоторым людям удаётся так разруливать ситуации, как получается найти индивидуальный подход, ведь все мы разные, абсолютно разные, и чтобы предугадывать хотя бы примерное поведение того или иного человека, нужно очень долго общаться с ним, состоять, кажется в самых наилучших отношениях. Но с Ичиго всё не так. И Ичика, глянув на меня с презрением, доверяется Куросаки. Кажется, к концу дня я точно поседею. Pov Ичика Упав в объятия Куросаки-сана, я наконец-то почувствовала некое облегчение. Не знаю, как и почему, но с ним спокойно. На протяжении этих трех дней он приходил к седзи моей комнаты и рассказывал много всего, пытался уверить меня в правильности поступка моей матери. Слушая его и не прогоняя, я, кажется, изменяю отцу. Сейчас, прижавшись к Куросаки, я полностью предала его. Но, боги, мне так хочется хоть кому-то доверять. Чтобы хоть кто-то понимал меня. И Куросаки, он именно тот, кто сейчас поддерживает меня, пусть и находится на стороне матери. — Пойдем в комнату, — настойчиво произнес Ичиго-сан. И мы, обойдя опешившую мать, проследовали в мою спальню. Всё же, я долго думала о том, почему же Куросаки Ичиго здесь, почему мама так с ним общается, почему она смотрит на него блестящими глазами, которыми никогда не смотрела на отца. На уме так и крутиться мысль, что они больше, чем друзья. — Это ведь всё из-за вас? — Голос предательски дрожит, хоть я и пыталась сказать это уверенно и твердо. — В каком смысле? — Присел на край кровати рядом со мной он. — Вы с матерью любовники? — Чертовы сопли. Я шмыгаю носом. Я… слишком слюнтяйка. — Нет, совсем нет, — он смотрит прямо в глаза, его взгляду нельзя не верить. Пожалуй, в такие моменты я понимаю мать. В глазах Куросаки есть что-то такое, есть, наверное, частица души, его кристально-чистой души, эти глаза гипнотизируют. — Тогда я не понимаю, зачем мать подала на развод! — С каждым словом все больше горечи на душе. Я и вправду не понимаю всего этого. — Знаешь, такое бывает, что спустя много времени ты переосмысливаешь всё и начинаешь понимать неправильность своего поступка. Спустя годы человек может измениться. Вот, как по мне, в ситуации с твоими родителями, все именно так. — И кто же, по вашему, изменился? — Ичика, ради всего святого, я не хочу обвинять никого из твоих родителей в неправильности своих действий. Тебе нужно принять всё, как есть. Мне кажется, что так им обоим будет лучше. — А обо мне они подумали? Мне от их поступков никак лучше не становится! — Почему они должны страдать в обществе друг друга из-за тебя? — Он щурится. Я чувствую его реяцу. Очень мощная, пусть и слабая. Честно, всегда поражалась этому… человеку? Кто он? Шинигами? Квинси? Человек в конце концов? Кем бы он ни был, Куросаки Ичиго действительно удивителен. В пятнадцать инциденты с арранкарами, в шестнадцать противостоял Айзену и в одиночку одолел его, в семнадцать прошел войну. Многие им восхищаются. Даже сейчас, сидя передо мной, на теле гниют раны, должно быть, это адские боли, но лицо не показывает этого, но оно и не каменное. Делает вид, будто всё хорошо, только бы разладить всё это, чтобы я простила мать? Это так глупо! Глупо восхищаться таким, как он. Ему бы стоило заниматься делами поважнее, а он сидит тут и… — Я не знаю, как донести до тебя это, но, давай разберем на моём примере? — И он молчит, ждет моего кивка. А я киваю, жду его рассказа, — Я и Орихиме, моя жена, ты прекрасно с ней знакома, мы часто ссорились из-за пустяков. Да, до свадьбы было всё отлично, и пару лет в браке протекали замечательно, однако совсем скоро мы поняли, что нет притяжения, нет никакой химии между нами, что мы в какой-то степени не созданы друг для друга. И тут начинаются недопонимания, конфликты с ничего. Мы лишь причиняли боль друг другу своими отношениями. Её начал привлекать другой мужчина. Знаешь, по-началу я тоже был зол на неё за это, но потом смирился. Я понял, что так действительно бывает, я не могу винить её за это. Потому мы и разошлись, — Смотря на него, слушая, как зачарованная, я прекратила лить слезы. Это так странно. — А как же Казуи? О нем вы что, совсем не думали? — Почему же, думали конечно, это и есть еще одна причина, по которой мы приняли такое решение. Он тоже страдал бы от наших вечных перепалок и нелюбви друг к другу, — и тут он затих. Ичиго-сан опустил взгляд. Его глаза наполнились печалью. Но он тут же повеселел, и, натягивая улыбку, взъерошил мои волосы. Просто тихо встал и вышел, оставляя меня сейчас совсем одну. Боже, не уходи. Не оставляй меня одну. Меня никто не понимает. Так и оставшись в немом крике, я просидела на одном месте неизвестно сколько времени. Стоит все переосмыслить, однако ничего, абсолютно ничего в голову не лезло. Ни о чем думать не то, что бы не хотелось, просто не моглось. А поздно вечером я спустилась на ужин. Дяди Бьякуи не было за столом, как обычно засиделся за отчетами в отряде. Место папы пустовало. Теперь так буду всегда? Да, ничего не изменить. И в тот момент, когда я появилась проявила столовой, я увидела это. Как Куросаки что-то рассказывает, а мама искренне смеется, нос дергается, а глаза блестят. Вновь этот блеск. Они веселятся. Это казалось таким неестественным — веселиться. Практически противозаконным, практически уродливым на фоне всего происходящего. Но я впервые за несколько лет вижу мать настолько счастливой. Ей хорошо с Ичиго Куросаки. Ичиго Куросаки хорошо с ней. Я никак не могу здесь повлиять, ведь так бывает. Так бывает, всем свойственно ошибаться и переосмысливать свои поступки. Так сказал он. И этому хочется верить. Я просто ему верю, как верит мать.