Retribution/Возмездие

— ДОБРОЕ УТРО, УРОДЕЦ. Санс вошел в клетку, сразу ощутив воздействие подавителей на свою магию. Ему не удалось сдержать секундную дрожь в душе, внезапно почувстовавшей себя совершенно беззащитной, но это быстро прошло. Это ощущение было иллюзией, остаточным воспоминанием, давным-давно выветрившимся из памяти. Здесь и сейчас он являл собой силу. Урода все так же сковывали цепи. Прошло два дня, и кости его запястий стали болезненно красными от натиравших их наручников. Его тело обмякло, а череп свесился на грудь. Даже приветствие Санса заставило его лишь слабо пошевелиться. Воистину жалкое зрелище. — Я СКАЗАЛ «ДОБРОЕ УТРО», — язвительно повторил Санс, но все, чего добился — задушенный кашель. Папирус осторожно обошел связанного монстра и занял место в углу. Он был подавлен. Санс счел это состояние более предпочтительным, чем срывы на заключенном. — СЕГОДНЯ У ТЕБЯ ОЧЕНЬ ХОРОШЕЕ УТРО, ТАК ЧТО ДАВАЙ-КА, ВЕДИ СЕБЯ ПОДОБАЮЩЕ. — ха… — тело урода вздрогнуло вместе с этим тихим смешком, цепи слегка скрипнули. — о да, какой… нгх…. прекрасный… денек… Санс рассмеялся и подошел вплотную, так, что череп урода практически касался его. Папирус, стоявший справа, переступил на месте, но больше ничего не предпринял. Хорошо. Какое бы количество ужасных вещей урод ни совершил до этого, сейчас он был так слаб, что Санс при всем желании не смог бы его бояться, и Папирусу тоже не следует. — НУ, НЕ НАДО ТАК, — ухмыльнулся Санс. — ТЫ ПРОШЕЛ ЧЕРЕЗ ПЕРВЫЙ РАУНД СВОЕГО НАКАЗАНИЯ. ПРИМИ МОИ ПОЗДРАВЛЕНИЯ. — о… здорово… — прошипел урод. Он поднял череп, и Санс увидел, как он слабо дернулся, когда его взгляд упал на обувь маленького скелета. Что за идиот, так нервничать из-за простых каблуков. Его череп продолжил подниматься, взгляд скользил вверх по телу Санса. От этого маленькому скелету стало как-то не по себе, учитывая все произошедшее раньше, но так было до тех пор, пока их глазницы не встретились. Санс увидел недвусмысленный проблеск интереса, а рот урода скривился с намеком на улыбку. Санс отступил назад, злясь на самого себя за внезапный приступ страха, которого у него не должно было быть, но маленький скелет быстро сориентировался и сделал вид, что это продуманный шаг в сторону стола, где хранились инструменты. Он не был уверен, удалось ли ему одурачить урода, но точно знал, что Папируса этим не провести. — ГОТОВ, УРОД? — спросил Санс, оставив на столе тарелку с энчиладас. Они остынут к тому моменту, когда Санс позволит ему поесть, но какая разница. Они нужны лишь для того, чтобы пленник не превратился в пыль раньше времени и смог полностью принять свое наказание. Ответом стал тихий кашель. Для Санса этого было вполне достаточно. Его все равно абсолютно не волновало, готов ли урод. Он взял полотенце и наклонился ближе, держа его под самой нижней иглой в позвоночнике урода. Хрящи вокруг большинства игл выглядели красными и воспаленными, но эта вчера избежала прикосновения пламени. Ее окружало лишь розовое кольцо раздражения из-за проникающего в плоть металла, и все. Санс сжал иглу двумя пальцами и провернул. Мгновение она не поддавалась, но потом сдвинулась с места, вырвав из урода болезненное шипение. Его тело пыталось заживить повреждения вокруг металла, а Санс только что снова открыл рану. Точно такое же скуление прозвучало, когда он потянул иглу, высвобождая ее из межпозвоночного диска. Подсохший костный мозг осыпался прахом под ноги уроду, а из отверстия начал сочиться свежий. — ПОХОЖЕ, Я ПОТОРОПИЛСЯ С ПОЗДРАВЛЕНИЯМИ, — сказал Санс, не глядя перед собой. И без того довольно мерзко, что из-за роста он был не сильно выше таза урода, — ТЕБЕ ЕЩЕ НУЖНО ПЕРЕЖИТЬ ИХ УДАЛЕНИЕ. Заметная дрожь пробила позвоночник урода. Она сбежала по травмированным костям, и урод тихо заскулил, когда изувеченные диски двинулись вместе с ней. Насладившись страхом и болью своего заключенного, Санс положил иглу на полотенце и начал продвигаться вверх. Следующие две иглы вышли легко, стоило их только немного раскачать, но с четвертой процесс удаления становился куда интереснее — начиная отсюда, Санс пользовался свечой. Когда он попытался выкрутить иглу, хрящ не поддался, видимо, жар практически приплавил его к металлу. — ах! — вскрикнул урод и отшатнулся от Санса. Этого хватило, чтобы сдвинуть иглу и вырвать из тела вместе с верхним слоем диска, спекшимся с ней. Из раны хлынул костный мозг, струйки крови стекли по позвоночнику, присоединившись к остальным. Санс оставил все как есть и невозмутимо положил иглу на полотенце. Им все равно предстоит уборка, когда дело будет сделано. — ЧЕТЫРЕ ЕСТЬ, — сообщил маленький скелет. — ОСТАЛОСЬ ШЕСТЬ. Урод издал тяжелый вздох, превратившийся в стон измождения. Он уже смертельно боялся, а Санс еще даже не успел рассказать ему лучшую часть. Большинство оставшихся игл были из числа тех, на которые Санс изливал свою ненависть. Хрящи вокруг некоторых даже почернели и обуглились. Чем выше он будет подниматься, тем сложнее будет извлекать металл. Санс решил, пусть это станет сюрпризом для урода. Пятая игла упорно не хотела сдвигаться с места. Урод понял, что ерзанье только навредит, так что в этот раз ничем не помог, только стонал от боли. Санс улыбнулся сам себе и повернул ее резче. Игла немного поддалась, но не до конца — большая часть коросты оторвалась от межпозвоночного диска, однако маленький участок все еще скреплял их. Тон урода изменился, он взвыл от боли. Санс засмеялся и покрутил иглу, но не так сильно, чтобы оборвать коросту полностью, только чтобы подергать ее. — ааа! с-ст… нгх… — взмолился урод. Его кости тряслись от боли, разрывавшей тело. Санс на миг остановился и посмотрел ему прямо в глазницы. — А ТЫ ОСТАНАВЛИВАЛСЯ? — снова спросил он. Санс знал ответ, но не помешает напомнить уроду, почему он тут оказался. Вместо ответа урод захныкал и уронил голову на грудь. — КАК Я И ДУМАЛ, — Санс схватил иглу и выдернул ее, оборвав коросту. Урод взвыл и дернулся в своих цепях. — ЕЩЕ ПЯТЬ, — объявил маленький скелет. Уродец выглядел так, будто вот-вот заплачет. Хорошо. Следующая игла пошла легче, так что урод держал себя в руках. Сейчас он представлял собой знакомую картину: сбивающееся дыхание, иногда прерываемое случайными хрипами. Это застало Санса врасплох. Ему удалось найти различия между Папирусом и этим мерзавцем и сосредотачиваться на них, чтобы не думать о своем брате во время исполнения наказания. Однако это его состояние в точности напоминало Папируса, перегруженного продолжительной болью во время их совместных игр. В его голосе скоро должны прорезаться стоны наслаждения… и это совершенно не то, чего должен добиваться Санс. Этот урод не его брат. Раздраженный тем, что тщательно выстроенный ментальный заслон дал трещину, Санс просто вырвал следующие три иглы из тела монстра вместе с приличными кусками плоти, прикипевшими к металлу. Это заставило его жалобно кричать от боли, и Санс точно знал, что его брат никогда бы даже близко не опустился до подобного. — хаааа… больно… — ТАК И ДОЛЖНО БЫТЬ, — ядовито выплюнул Санс. Хилый, жалкий ублюдок, и как ему только удавалось удерживать других Сансов. Должно быть, они были еще слабее. Не то чтобы это каким-то образом оправдывало его поведение или давало ему право создавать за их счет иллюзию секса с братом. По крайней мере, теперь он больше никогда не сделает подобного. Санс рассеянно поигрывал со второй из пары оставшихся игл. Эти размышления навели его на одну мысль. Что может быть страшнее для такого жадного монстра, как он? Ухмыляясь самому себе, он вырвал иглу — в них больше нет необходимости. Он придумал кое-что похуже, чем можно заняться в оставшееся время. Взглянув на Папируса, он выдернул последнюю.

***

— ПАПИРУС, ПОДОЙДИ. Папирус дернулся, но очевидно, санс обращался не к нему. Даже если не брать в расчет то, что сейчас он превратился в окровавленную, страдающую от боли груду костей, его все еще сковывали цепи. Другой папирус тоже не выглядел слишком уж радостным от этого приказа, но подчинился. Санс ухмыльнулся и, когда брат встал рядом с ним, вцепился в воротник его куртки и втянул высокого скелета в поцелуй. Двойник Папируса легко уступил, давая языку санса доступ в свой рот и едва слышно постанывая. Папирус нахмурился и отвел взгляд. Как смеет его копия делать такое с собственным братом? Неужели он так тщательно развратил его ради собственного удовольствия? Почему у него самого так не получилось? — ПАПИРУС… Он снова услышал свое имя, в этот раз произнесенное страстным, игривым тоном. Голос был хрипловатым и грубым, но все равно очень похожим на Санса… Его душа забилась немного быстрее, и он повернулся, чтобы посмотреть, даже если знал, что увидит. Другой папирус снова выпрямился, а его брат прижимался к нему, откинув голову и заглядывая в глаза. Этот взгляд — горячий и собственнический — был всем, чего Папирус когда-либо желал. Он смотрел на него, завороженный, до тех пор, пока лицо маленького скелета не заслонил череп папируса, наклонившегося к нему за новым поцелуем. Ярость свела внутренности Папируса, скрутила кости и остудила жар, который начал разгораться в нем. Суставы напряглись, а душа ожесточилась. — отвратительно, — проворчал он. Санс оторвался от показательного вылизывания рта своего брата и зыркнул на Папируса. И отнюдь не выглядел при этом расстроенным, скорее довольным. Папирус просто нахмурился сильнее. — санс, — пробормотал папирус, когда поцелуй прервался. А вот его голос звучал расстроенным и почти умоляющим. Санс, этот маленький говнюк, проигнорировал просьбу брата и, дразня, пробежался кончиками пальцев по его черепу. Его папирус с придыханием застонал, наслаждаясь вниманием. Еще бы, мудила. Санс сделал шаг назад, каблуки его сапожек звонко ударили по полу, наклонил голову и, подпрыгнув, сел на край стола. Он сидел лицом к Папирусу, и когда его брат неуверенно шагнул вперед, ничто не скрывало довольный вид маленького скелета. Как и его промежность, которую он выставил на обозрение, поставив одну ногу на стол. Другая свободно свисала вниз, благодаря чему бедра оказались непристойно разведены. Хуже того, он поставил одну руку за спину и откинулся назад, полностью открываясь, а вторую небрежно положил на колено согнутой ноги. Чертовски постыдно выставлять себя напоказ подобным образом. Санс никогда бы так не поступил. — ПАПИРУС, — снова позвал он хриплым голосом. И его брат доказал свою слабость, практически бросившись вперед. Их тела снова встретились, и сейчас санс был на достаточной высоте, чтобы их тазовые кости соприкоснулись. Даже если не было видно никакого свечения, Папирус понимал, что их магия реагирует. Второй папирус неловко передвинулся, а санс позволил своей согнутой ноге соскользнуть со стола и обвил ей бедро брата. Отвратительно. — ММ! — застонал от удовольствия санс и, подняв вторую ногу, обхватил таз папируса. Папирус видел лишь сапоги санса и спину папируса, так что вытянул шею, чтобы заглянуть за высокого скелета. Но своими стараниями он только заработал себе больше проблем. Цепи не давали достаточной свободы, чтобы увидеть санса. Как он выглядит, когда его брат навалился на него? Разум Папируса нарисовал лицо синего. Он стонал, а в уголках глазниц собрались слезы. Подобное совершенно не подходило этому сансу, а сама мысль об этом мудаке, прижимающем к столу синего, просто невероятно бесила. — О, ПАПИРУС… — выдохнул санс, сжимая бедра вокруг брата. Похоже, он намеренно произнес имя, которое только еще больше разозлило Папируса. Он зарычал себе под нос, когда его магия вернулась, и отвел взгляд. И теперь, не видя их, Папирус на свое усмотрение мог дополнить в воображении детали: санс распластался под ним, стесняясь и робко молча, пока Папирус нежно прикасался к нему. Его магия была теплой. Синий не привык к этому, поэтому не решался действовать, позволив Папирусу взять ведущую роль на себя. Из приоткрытого рта Санса вырывались тихие звуки, от чего он выглядел еще застенчивее. Огоньки в глазницах синего — яркие и размытые удовольствием — скользнули в сторону, когда их магия встретилась. Но маленький скелет все равно бросал на Папируса кроткие взгляды. И с каждым разом румянец на его черепе становился все темнее. Любой бы влюбился в этот милый румянец… — санс, прекрати! — папирус разбил его мечты своим резким тоном. Папирус сфокусировался на настоящем и увидел своего двойника, отходящего от стола, и потрясенного санса. Разумеется, это было не идеальное лицо Санса, а ненавистный, изуродованный рубцами череп. К сожалению, его магия не распознала отличий, сфокусировалась только на сходстве и превратилась в крепкий член. — ПАПИРУС! — в этот раз санс прошипел его имя. Удивление быстро переросло в злость. — КАКОГО ХРЕНА ТЫ ТВОРИШЬ? — нет! — папирус покачал черепом. — я не знаю, что, по-твоему, ты собрался этим добиться, но уверен, что оно того не стоит. Санс был в ярости. Огоньки в его глазницах сжались, превратившись в колючие фиолетовые точки, и он бросил быстрый взгляд в сторону Папируса. А когда снова обратился к брату, выражение его лица скисло еще сильнее. — Я ПЫТАЮСЬ ПРОДЕМОНСТРИРОВАТЬ НАШЕМУ ЗАКЛЮЧЕННОМУ ТО, ЧЕГО У НЕГО НИКОГДА НЕ БУДЕТ. Я ХОЧУ, ЧТОБЫ ОН ЗНАЛ, ЧТО УПУСТИЛ БЛАГОДАРЯ СВОЕМУ СОБСТВЕННОМУ ВЫБОРУ. ОН ДОЛЖЕН УМЕРЕТЬ, СОЖАЛЕЯ ОБО ВСЕМ. Голос санса медленно поднимался, пока не превратился в крик. Может быть, пока говорил, он и смотрел на брата, но его палец указывал на Папируса. Вот почему санс стонал его имя. Это было не для брата, а чтобы подразнить Папируса. Он опустил взгляд на свечение, все еще исходящее от его штанов, и нахмурился, злясь на то, что это сработало. — я тоже хочу, чтобы он страдал за то, что совершил, но поступать так… — папирус указал на санса, все еще сидящего на столе. Тот выпрямился, но бедра так и не свел, хотя через шорты больше ничего не просвечивало. Зато фиолетовым загорелось его лицо. — А ЧТО, БЛЯТЬ, С ЭТИМ НЕ ТАК? — огрызнулся санс и закинул ногу на ногу. — МЫ ЗНАЕМ, ЧТО ОН ЭТОГО ХОЧЕТ. — вот именно это и не так, — папирус откровенно умолял своего брата. — он уже видит в тебе сексуальный объект. не подкрепляй это! Санс снова посмотрел на Папируса, в этот раз долгим взглядом. Огоньки в его глазницах опустились вниз, а потом резко вернулись на место. Папирус ухмыльнулся ему. Высокому скелету не слишком нравилось, что его тело среагировало на этого мелкого засранца, но если это позлит его, то Папирус сможет с этим жить. В ответ санс окинул его яростным злобным взглядом и с таким же видом повернулся к брату. — И ТЫ РЕШИЛ ИСПРАВИТЬ СИТУАЦИЮ, ВЫГОВАРИВАЯ МНЕ ПЕРЕД НИМ! — санс соскочил со стола и встал, выпрямив позвоночник, но даже так он был примерно на голову ниже брата. Однако смотрел на него чрезвычайно свирепо. — ТЫ РАЗРУШИЛ ОСТАЛЬНУЮ ЧАСТЬ ЕГО НАКАЗАНИЯ ТОЛЬКО ПОТОМУ, ЧТО У НЕГО ВСТАЛ? Папирус повернулся через плечо, кинул взгляд на свечение между ног Папируса и снова отвернулся. — неправда, — твердо сказал он. — мы все еще можем… — НЕТ, НЕ МОЖЕМ. ТЫ ПОЗВОЛИЛ СВОИМ ГЛУПЫМ СТРАХАМ ВЗЯТЬ НАД СОБОЙ ВЕРХ. Папирус вздрогнул. А это уже интересно… О каких таких страхах речь? Вот бы что-то из того, что Папирус смог использовать, чтобы выбраться из этого места. Он внимательнее прислушался, все его изнеможение от игл как рукой сняло, стоило внутри зажечься искре надежды. — нет, я не… — О, ДА! И НАРУШИЛ НАШЕ ПЕРВОЕ ПРАВИЛО. НЕ НУЖНО БЫЛО ВПУСКАТЬ ТЕБЯ СЮДА. — вот-вот, и тогда бы ты не смог осуществить свой тупой замысел, — голос Папируса наконец-то поднялся до гневного крика. Румянец залил весь череп Санса и даже спустился ниже, на шейные позвонки. Однако на его лице по-прежнему была написана чистая ярость. Он сжал кулаки и напрягся всем телом. — МОЙ ЧТО? — санс выглядел так, будто может ударить другого монстра. И это не шло бы в разрез с его характером. — прости, — в извинении определенно слышалось какое-то беспокойство. Двойник Папируса сгорбился и опустил плечи. — но это не безопасно. нам стоит просто распылить его и покончить с этим. Костный мозг Папируса остыл. Нет, он не может здесь обратится пылью. Ему нужно вернуться к Сансу. Эта парочка садюг не может стать его концом. Даже если обычно он вел себя как ленивый бездельник, он все равно силен. У него глубокие магические запасы, данные Сансом. Он будет тем, за кем останется последнее слово. И эти двое не имеют права… — ВЫМЕТАЙСЯ! — помпезная манера речи санса окончательно пропала под давлением их спора, остались только резкие короткие слова. Он ткнул в направлении выхода из клетки, а потом в сторону двери в сарай. — ПОШЕЛ НАХУЙ ОТСЮДА. — санс, я не могу оставить тебя с ним наедине… — ТОГДА ЖДИ СНАРУЖИ КЛЕТКИ, НО НЕ СМЕЙ, БЛЯТЬ, СО МНОЙ ЗАГОВАРИВАТЬ. Со столь приятным для Папируса выражением шока на лице, другой папирус вышел и притулился рядом с дверью, пока санс начал убираться. И это была не та скрупулёзная уборка, которой он занимался в прошлые разы. Он ограничился только тем, что подобрал полотенце с иглами, вынес его из клетки и положил рядом с футляром. Еда осталась на столе. Папирус беспокоился, что санс попытается накормить его прямо так, но тот сделал кое-что гораздо, гораздо лучше. Он встал прямо перед Папирусом — от него все еще исходил слабый запах секса — и освободил руки высокого скелета от цепей. Папирус медленно опустил руки вниз. Суставы ныли, отвыкшие от нормальных движений за время, пока его запястья были прикованы над головой. Теперь вес пришлось полностью перенести на ноги. И хотя он весил не так много, похоже, они больше не справлялись с этой задачей. Он медленно осел на пол, суставы в ногах отозвались болью даже на это. Похоже, санса совершенно не волновало пребывание рядом с ним, освобожденным от оков, и причина состояла в этом. Папирус едва мог повернуть голову, не говоря уже об остальном теле. — ЧТО БЫ ТЫ НИ ДУМАЛ, ТЫ НЕ ПОЛУЧИШЬ МИЛОСЕРДНУЮ БЫСТРУЮ СМЕРТЬ. ИСПОЛНЕНИЕ ТВОЕГО НАКАЗАНИЯ ПРОДОЛЖИТСЯ ЗАВТРА, — провозгласил санс. Раздражение все еще звенело в его голосе, но он частично вернул торжественность предыдущих монологов. Он замолчал, и Папирус был уверен, что он продолжит речь — наказание само по себе — но санс просто покачал черепом и покинул клетку. Его брат, захлопнув дверь, поспешил запереть ее, санс не стал его дожидаться и вышел в ночь, впустив в сарай холодный ветер. Папирус оглянулся на брата, как только замок щелкнул, но все, что успел увидеть — захлопнувшаяся дверь. У Папируса возникло искушение сказать, что санс даже не взглянул в его сторону, но перед ним стоял парень, который хотел его убить. И когда папирус снова развернулся к нему лицом, стало совершенно очевидно, что это не изменилось. Из его правой глазницы сочилась магия, отбрасывая ржаво-оранжевые отблески на решетку клетки. Он хмурился, и его острые зубы каким-то образом выглядели еще острее. Складывалось впечатление, что он почти хотел что-то сказать Папирусу, но, разочарованно вздохнув, высокий скелет телепортировался прочь. По крайней мере, Папирус точно убедился, что посеял между ними семя раздора. Хотя от этого понимания лучше не становилось. Оставшись один и освободившись от цепей, Папирус чувствовал себя как никогда загнанным в угол.