Ключ к миру

      — Удивительно, — тихо произнес Старскрим. — Признаться, я не верил, что они согласятся на наши условия.       — Я тоже сомневался… — Мегатрон стоял на краю стены, глядя в небо. — Но кто не рискует, тот сосет джампер.       Сикер рассмеялся старой каонской поговорке, имеющей в виду две основные профессии жителей этого города до войны — гладиаторство и интерботство. Да, они рискнули и выиграли… в очередной раз. Это было несусветной наглостью, но это сработало…       Автоботское правительство давно пора было кончать, и Мегатрон давно мог это сделать, но гораздо большей проблемой для них являлись не сенаторы, а один из генералов на службе Совета. И, что было особенно досадно — разнести всю сенатскую кодлу на атомы Мегатрон мог легко, но это не значило, что он одержит победу над автоботами. И даже больше — уничтожение Сената развяжет руки простым автоботам, высвободит большую часть ресурсов, которые идут на обеспечение безопасности и комфорта сенаторов, и вдохновит на сопротивление и месть тех, кто за них сражался. Таких, как тот, кого Мегатрон увидит уже совсем скоро…       Оптимус Прайм — с начала войны поднявшийся от капитана мелкого отряда до звания Прайма. Этот автобот вредил, как скреплет под броней, причем, почти постоянно находясь на линии фронта, в действующей армии, среди искренне преданных солдат, он был в большей безопасности, чем сенаторы в своих суперохраняемых убежищах…       Шлаков Прайм. В войсках его любили, как воплощение Праймаса.       И достать его было невозможно. По силам он был одним из немногих, кто мог потягаться с Мегатроном в поединке, а подсылать убийцу — означало выбросить на свалку репутацию. Потому и пришлось действовать чужими руками.       Ни для кого не являлось секретом, каковы моральные качества праймасоизбранных правителей Кибертрона. Из тех, кто был хоть немного приличным, там до войны оставались только Шоквейв и Альфа Трион, но первый, искалеченный и потерявший себя, давно уже воевал на стороне десептиконов, а чем занимался второй, было слабо понятно. Но он, по крайней мере, не вредил так нагло и откровенно, как прочие, занятые работой исключительно на свой собственный карман…       Сперва вождь десептиконов долго трудился над тем, чтоб стать для кучки позолоченных паразитов если не своим, то хоть более понятным. Эдаким авторитетом в возрасте, который уже набегался, настрелялся, загреб себе достаточно ресурсов для комфортного существования, и хочет теперь спокойно попивать энергон, сидя в личном дворце. Для сенаторов это понятнее, чем наивная мечта о том, чтоб дворцы были у всех… или хотя бы личные кварты. И не валялись бы на свалках изъеденные скреплетами остовы бездомных бродяг…       Потом — напугать.       Вычислить место очередного сборища, напасть, проломив защиту, дать понюхать плазмы…       И — предложить перемирие. Пока только перемирие — а там и о мире можно будет поговорить… если только сенаторы исполнят его маленькую прихоть: отдадут Мегатрону его личного врага.       И ухмыльнуться эдак — с намеком, отмечая, как понимающе переглядываются позолоченные оплавки. Ну, да, десептикон, примитивная искра… все просто и понятно.       Конечно, план включал в себя не только эти три пункта — большую роль играли и видимость ослабления десептиконов, и то, что возросшая популярность Прайма изрядно встревожила сенаторов. Тут слово, там намек, один донос, второй, третий… и оплавки заволновались: как бы не решило население сменить кучу трусливых, лживых и жадных праймов на одного — храброго, честного и неприхотливого бывшего полицейского и героического генерала?       Но того, что сделали сенаторы, Мегатрон всерьез не ожидал… признаться, он полагал, что Прайма вынудят стать заложником, надавив на избыточную жертвенность и героизм, уговорят, убедят, что это будет лучший выход… Оптимус с его принципами и верой в автоботский строй мог запросто согласиться.       Но его просто обвинили в измене. Выдернули с поля боя, предоставив «неопровержимые» доказательства: слова, выдернутые из контекста, приказы, выполненные не так, как полагалось, какие-то левые документы, анонимные свидетели… длиннющий список обвинений, не просто высосанных из пальца, но зачастую взятых с потолка — о, как он смеялся, когда зачитывал официальное обвинение: «разжигание конфликта», «беспредел на поле боя», «мародерство», «негуманное отношение к пленным»… это звучало, как сборник анекдотов, и десептиконы немало посмеялись над ним.       Но это же и заставило встревожиться: как бы ему вместо Оптимуса Прайма не получить безвольное существо, психически и физически сломанное в тюрьме. Мегатрон поторопил сенаторов, напомнив, что хочет своего врага живым, здоровым и в своем уме, и вот, наконец — пришел ответ. Откуп за временное перемирие — никто не сомневался, что долго мир не продержится, но каждая сторона считала, что пауза будет выгоднее для нее…       От нетерпения немного покалывало пальцы, прося выпустить боевые когти. Впереди маячила метка автоботского конвоя, везущего его противника, будущего его пленника. И будущего — как он надеялся — союзника…              Безыскровый вертолет опустился на выжженный камень; из него шустро выскочили четверо авти в форме стражи Сената, выволокли Прайма, который не мог спуститься сам из-за блокираторов усиленной модели, поставили его прямо и полукругом выстроились за его спиной. Мегатрон ухмыльнулся — так это выглядело, будто бравые охраннички отгораживаются от него Праймом.       Он вышел на площадку, с удовольствием заметив, как дернулись авти. Уставились на него подозрительно, не узнавая — все, кроме Прайма, равнодушно глядящего куда-то в пустоту. Да, что ни говори, удобно все же вернуть себе изначальную форму, о которой почти никто не помнит — можно и лично встретить дорогой «груз», и не показать, что заинтересован. Кто встречал? А курьер какой-то… у Лорда дела, сами понимаете, не до того ему, чтоб лично свою новую игрушку встречать…       Кстати, об игрушке…       Надо бы проверить, а тот ли это Прайм, что ему нужен. А то с Сената станется — вырастить куклу с чужими воспоминаниями и внешностью, а настоящего... Что ж, Оптимус сильный боец, его силу могут попытаться привить другим. В конце концов, это про десептиконов могут говорить, что угодно, а вот про попытки Сената вырастить полностью подконтрольную им армию, знают единицы.       И это только пока у них ничего не выходит. А там, кто знает...       — Рэведж!       Мелкий воспитанник Саундвейва хоть и был неплохим бойцом, но главной его специализацией было сканирование. Десептикон скользнул вперед, разворачивая системы на полную мощность, и приблизился к Прайму, не обратившему на него никакого внимания. Странно... замедленная реакция, пассивность, пустое выражение лица… и впрямь, как кукла с кончающимся зарядом.       Хотя, на ногах держится и падать не собирается. Пожалуй, можно не устраивать скандал из-за нетоварного вида — довольно и того, что сканеры Рэведжа подтвердили личность и то, что организм Прайма не вышел на предел функционирования. Надо поскорее закончить здесь, и забрать его в форт.       — Справка о доставке, сат, — обратился к нему один из солдат, на вид, самый молодой. Послали, кого не жалко…       Он хмыкнул и стукнул по инфополю пада оттиском десептиконского знака. На лице солдата проступило разочарование. Неужели думал, что он использует личную подпись? Зелёный какой.       Впрочем, задать вопрос об имени и звании юный автобот не осмелился, нервно кивнул и вместе с товарищами отступил к вертолету, косясь попеременно то на лорда, то на Старскрима, стоящего со скучающим видом, демонстрируя царственное равнодушие орла к возне червей. Мегатрон хмыкнул, и повернулся к своей добыче, за эти несколько бриймов не изменившей ни позы, ни выражения лица. Странно это все же, даже оглядеться не пробует…       — Он, что, под наркотой? — спросил Мегатрон, пристально поглядев на отступающих авти.       — Юникрон его знает, сат, — развел руками один из солдат. — Когда мы его забирали, нам говорили, что он уже давно такой. Но вроде, синтетик ему не кололи, может, что-то себе повредил, или просто в ступоре.       — Хм…       Мегатрон приблизился к стоящему в наручниках врагу. Сколько ворн он мечтал увидеть эту картину — гордого, несгибаемого, несдающегося Оптимуса Прайма в наручниках, на коленях, униженным и побежденным…       Сбывшаяся мечта горчила на вкус.       Его враг проиграл не ему, а собственному начальству — трусливому шлаку, собравшемся в Сенате. Пустое, бесстрастное лицо, вероятнее всего, являлось следствием не унижения, а аналитического транса — Рэведж отметил высокую активность чужих процессоров. А попытка заставить его встать на колени, скорее всего, закончится тем, что ему придется тащить лидера автоботской армии на ручках — вождь десептиконов хорошо умел определять тот предел, за которым тело держит только воля.       Попытка унизить едва стоящего на ногах врага обернется против самого Мегатрона. Пусть уж дойдет до камеры сам.       — Иди за мной, Прайм, — коротко бросил он.       В синих глазах мелькнула странная тень.       — Я больше не Прайм, — сухо прошелестел почти незнакомый голос. — Лишен звания распоряжением Сената.       — Плевать. Иди за мной.       Мегатрон развернулся и пошел, слушая неуверенные шаги за спиной. Походка многое может сказать опытному человеку, и сейчас походка Прайма — плевать, что бывшего — говорила о проблемах…       Надо бы показать его медикам, когда они вернутся в ставку. Судили Прайма сразу после серьёзного сражения, где он, как всегда, был на острие атаки, и пусть основным условием перемирия было получение Оптимуса живым — в качестве пленника, Сенату было достаточно проигнорировать наличие ран своего бывшего генерала. Или не покормить. Или еще что-нибудь… уж больно гнусная рожа была у Сентинела. Не внеси Мегатрон в договор прямой запрет на пытки и сексуальное насилие, мог бы при виде такой морды решить, что сенатор лично развлекся с заложником.       Но даже без этого — когда он в последний раз нормально питался или хотя бы отдыхал? Уж точно не в тюрьме у бывшего начальства.       Старая база была хорошо оборудована — в том числе и камерами высшей защиты. В одну из них Мегатрон и отвел пленника. В ожидании прибытия важного гостя ей попытались придать некоторый комфорт — тут были стул, стол, неплохая кровать, свежий воздух и комфортная температура.       — Побудешь здесь до завтрашнего утра, — сообщил он, испытывая смутное разочарование от того, что Прайм не попытался по дороге треснуть его по голове и удрать. — Ужин принесут через два часа. Завтра отбываем в Каон.       Автобот не ответил. Мегатрон еще раз присмотрелся к потерявшему всякое выражение лицу, (все равно, что его маска), решительно расстегнул и снял мощные блокираторы, оставив на запястьях Прайма лишь легкие браслеты, и вышел.              Когда за ним захлопнулась автоматическая дверь тяжёлой категории — такая легко удержит трансформера в боевой броне — Оптимус не заметил, только отметил, что сенсорика зафиксировала удаление личной метки десептикона, проведшего его в камеру. Мог бы — выдохнул, но сейчас все силы уходили на поддержание ремонтных систем и блокировку развёртывания оверанового поля — честное слово, вот только искрения к уже имеющимся проблемам ему не хватало. Главное, чтобы десы не заметили!       Но вроде бы пронесло. Оптимус, хотя, наверное, теперь уже Орион Пакс, ибо вместе со званием у него забрали и второе имя, прислонился к стене и тяжело осел на пол, игнорируя и стул и койку — дойти до них ему не представлялось возможным. Слава Праймасу, что хоть до временного места заключения он дошёл своими ногами. Системы стремительно отказывали, скатываясь в энергосберегающий режим. Но на грани сознания ещё шевельнулся вялый интерес — любопытно, кем был тот десептикон, что привёл его сюда. Судя по доносящимся до полуоффлайнового сознания обрывкам разговоров, кто-то из высшего офицерства...       Оптимус всегда был одним из тех, кто свято верил в то, что делает, в своё государство — нет, он не был слепым идиотом и прекрасно знал, насколько коррумпирован Сенат и прикормленные им чиновники, но он верил, что сможет все изменить. Найти путь, где сильный будет защищать слабого, справедливость и честность не пустые слова, а верность не покупается за деньги. Айронхайд часто твердил ему, что, как Прайм, он слишком наивен. Слишком честен. Слишком умён и слишком неудобен для власти.       Оптимус это знал и старался не показывать свои намерения слишком рано. Не переходить дорогу зубастым шакалам Сената слишком явно. И наверное, у него бы все получилось, если бы он учёл в своих планах чужую зависть — Сенату не нужен такой популярный герой, за которым пойдут войска. Им не нужен командир, которого уважают офицеры и рядовые, им не нужен тот, кто умеет побеждать. Не нужен — неподконтрольный…       Поэтому от него избавились, как только появилась возможность, проигнорировав его слова о том, что слабость десептиконов лишь видимость.       Знать бы ещё, что сделали с его командой — вот уж кто ни в чем не виноват, так это они. Остается надеяться, что сумели сбежать — они умные ребята…       Он встряхнул головой и замер, пережидая приступ головокружения.       Так… нельзя терять сознание. Нельзя показывать слабость. Хотя бы добраться до койки… встать.       Больно!..       Встать!       Он выпрямляется. Медленно, тяжело. Держаться за стену. Только бы здесь не было камер. Как никогда раньше, жаль, что игнорировал нелегальные боевые разработки — в частности, преобразователи сигналов нейросети. У десов они были популярны, у них — запрещены, слишком высок риск скатиться в состояние берсерка… а жаль. В данной ситуации бы это не помешало.       Он все же сумел подняться, и сейчас размеренно дышал. Не можешь отключить боль — сделай так, чтоб ее не было видно. Заклинить сигналы мимических мышц, перемкнуть оптику — не хватало еще непроизвольных слез…       Пять шагов до кровати. Пройти эти пять шагов и не упасть — вот подвиг, какого ему еще совершать не приходилось. Пройти. Лечь. Даже, если матрас набит гвоздями. Лежащий на кровати пленник — не то, что лежащий на полу. И заняться своими системами — и в первую очередь намертво заклинить оверполе. А потом лечиться. Тот офицер сказал, что через два часа принесут ужин. Остается надеяться, что, хотя бы у десептиконов в его порцию не подсунут какую-нибудь синтетическую дрянь.       Его еще хватило на то, чтоб не упасть, а сесть на кровать. А потом и лечь — как просто очень сильно усталому, а не как подстреленному из парализатора.       …Странное что-то.       Тут так… мягко…       Настоящая кровать. Настоящий мягкий матрас. Подушка. Одеяло.       Он словно на облаке лежал.       Боль смешалась с блаженством, заставляя еле слышно судорожно вздохнуть. Орион медленно расслабил мышцы, все еще настороженный: от десептиконов он ничего хорошего не ждал, но… он и этого не ждал. Думал, что ночевать придется в лучшем случае на таких же нарах, какие были в сенатской тюрьме.       А тут кровать. Мягкая, ш-шлак!       И на этой кровати так трудно сосредоточиться, чтоб заняться собой… шлаковы десептиконы.       Большим усилием воли отрешившись от ощущений усталого тела, он занялся своими системами. Сначала заклинить оверполе… потом — внутренние повреждения.