Лишь один общественный класс думает о деньгах больше, чем богатые, и этот класс — бедные. Оскар Уайльд
— Это не совсем вежливо, Шарло. — Да ладно тебе. Извинись за меня перед де`Риенами, мне не хотелось их будить в такую рань. А ты ворчишь как старый дед, а тебе даже ста лет нет. Шарль де`Кавени задорно щёлкнул друга по носу и взялся за ручку саквояжа — единственного предмета своего багажа. Легко вскочив на подножку, он протянул проводнику свой билет в первый класс и, тут же обернувшись к другу, лучезарно улыбнулся и помахал рукой. — Эт, не забудь, через неделю я жду тебя у себя! И только попробуй не появиться! — Что же ты мне сделаешь, ночной кошмар? Проводник вернул билет молодому мужчине и попросил не занимать проход, хотя на пустынном перроне уже не осталось желающих пройти во чрево огромного, исходящего паром чудовища, имя которому паровоз. Но Шарль покорно проследовал в глубь коридора и почти целиком высунулся там в окно. — А иначе я расскажу Марлен, как ты смотрел на госпожу де`Ми. Этелберт де`Шамэ подобострастно изобразил страшный испуг. Пожалуй, любой актёр удавился бы от зависти при виде такой гримасы. — О, сжалься, чудовище! — Я подумаю. Но ты как минимум должен быть у меня через неделю! И с букетом роз! — С букетом роз? — Да. Прямо перед парадным входом ты падёшь передо мной на колени, попросишь меня снизойти до тебя, ничтожного моего раба, протянешь букет, и, может быть, я тебя прощу. — О, жестокосердечный! И за что я только люблю тебя, Шарло? — Конечно же, за мой божественный характер. В этот момент поезд издал последний гудок, хотя для того рёва, что он изверг из своих железных лёгких, этот звук не заслуживал такого мягкого определения. Шарль потерял опору, чуть и впрямь не вывалился обратно на перрон, а то и под колёса многотонной махине, но удержался, чуть подался назад, внутрь коридора, и послал лучшему другу ещё со времён старшей школы воздушный поцелуй. — Прощай! — До встречи! Колёса набрали обороты, двенадцатый скорый устремился к столице, и, казалось, даже землетрясение или наводнение не свернёт и не замедлит его на выбранном пути. Шарль вернулся в пределы коридора и поправил задравшийся жилет. Часы, также чуть не вывалившиеся на перрон вместе с владельцем, теперь ещё и выпали из кармашка для них, и Шарль поспешил проверить целостность цепочки. Нежно улыбаясь, как любимой девушке или удивительно красивому цветку, он открыл крышку и всмотрелся в гравировку на её внутренней стороне. «Моему Шарло. Когда вырастешь и время приобретёт для тебя ценность, они всегда тебе помогут». Мама. Чуть ли не единственная вещь, доставшаяся от неё. Подарок сыну отец не посмел продать. Если бы молодая графиня знала, то она наверняка бы всё своё приданое записала на сына. Но Виржиния де`Ви не знала. Не знала, что её муж, граф де`Кавени, чью фамилию ей придётся перенять, а позор разделить, будет заядлым игроком. Совершенно неконтролируемым. Все де`Кавени в той или иной степени были игроки. Дядя вон копия брата. Шарль же карты ненавидел. Как и любую азартную игру, предполагающую ставки, проигрыши и выигрыши. Правда, ему единственному везло. Несмотря на все протесты матери, отец рано научил своего отпрыска игре, и карта всегда шла в руки маленькому инарэ. Всегда. Это быстро заметили, но Шарль никогда не был дураком. Маму расстраивали эти игры — значит, их нужно было прекратить. Эти игры стоили ей и мужу жизни, когда они бежали из Марры домой в Виест. Скандал с проигрышем затмила трагедия, когда газеты забили в набат о крушении лайнера «Надежда». Какая ирония. Шарль неспешно дошёл до своего купе, предварительно спрятав часы. Закрывая дверь, приветливо улыбнулся своему отражению и, поправив чёрный локон, упавший на лоб, сел на диван по левую руку к самому окну. За его чуть затонированной от ультрафиолета поверхностью уже мелькали пейзажи загорода. Инарэ любил солнце и дневные часы, хотя ему всё еще приходилось накидывать на лицо густую вуалетку, а руки прятать в перчатках. Впрочем, осталось уже недолго. Несмотря на свои вечные двадцать четыре, он уже скоро сможет выходить под солнце без всяких защитных средств. Даже без крема. Проводник, который зашёл к единственному пассажиру первого класса осведомиться, не нужно ли ему чего, так и застыл на пороге, улыбнулся и закрыл дверь. Шарль задремал, упершись лбом в оконную раму. Во сне он мило и светло улыбался.***
Разбудил инарэ грохот в коридоре. Дверь его купе распахнулась стремительно, являя взору четырнадцатилетнего худого подростка. Человек. Насмерть перепуганный человек. В коридоре что-то загрохотало. Мальчик затравленно обернулся, а Шарль, не переставая принюхиваться, ухватил его за руку, втащил в купе и захлопнул дверь. — Что случилось? Кто тебя преследует? — Господин, прошу, пожалуйста! Спрячьте! Они хотят меня вернуть! К моменту, когда дверь чуть не снесли со смазанного желоба, по которому она легко скользила в обе стороны, Шарль остался в купе один. Ввалившиеся внутрь амбалы было растерялись, заметили Шарля и его поднятую в немом вопросе бровь и решили не спорить с Графом Крови. Гнев на их лицах сменился почтительностью, позы из угрожающих переменились на уважительные. — Вон. Инарэ никогда не любил вторжений в личное пространство, тем более таких бесцеремонных. Когда тяжёлые шаги загонщиков стихли, молодой мужчина поднялся и приподнял сиденье, под которым была пустота для багажа, а теперь запуганный подросток. — Жив? Выбирайся, объяснишь мне всё толком. Как тебя хоть зовут, попутчик? — Тим, инэ. Инэ? А впрочем, чему удивляться, первого быстрого взгляда на Шарля достаточно, чтобы понять, к какой расе он принадлежит и что, судя по всему, происходит из знатного рода. Более классической внешности для инарэ, чем у Шарля, даже представить было нельзя. Кожа молочно-белая, с лёгким голубоватым оттенком, не нездоровым и уж тем более не трупным, но перламутровым. Красивое скуластое лицо в обрамлении смоляных кудрей по плечи. Губы полные, а нос прямой и чуть вздёрнутый. Но краше и характернее всего были глаза. Тёмно-карие, с пурпурным отливом в глубине, в обрамлении недлинных, но густых ресниц под росчерками соболиных бровей. — Значит, Тим. Да садись ты уже, не съем. Даже не покусаю. По тому, как вздрогнул мальчик, мужчина заключил, что шутка была неудачной. Он вздохнул и дернул за шнур вызова. Проводник появился через минуту. Потянул носом, но удивления при виде человека не выказал. Тим же сжался, хотя, казалось, куда дальше. Как только Шарль заказал еды, а проводник вышел, подросток было подорвался: — Я пойду. — Сидеть. Ты поешь и расскажешь мне, что нужно от тебя загонщикам. — Я беглый, инэ. С фермы. Шарля передёрнуло, он скривил губы, словно сделал глоток дурной крови. Инарэ всегда был против ферм. Его коробило уже от одного названия, хотя он и признавал их полезность. — Плохо обращались? — Там всегда плохо обращаются. — Кормят, поят, одевают, предоставляют жилье. — Да. А ещё бьют и пьют прямо из шеи сверх нормы. Просто когда голодно. Мужчина нахмурился. Сквозь маску двадцати четырёх лет неожиданно проступил истинный возраст, не столь юный. — И куда же ты теперь? — Домой. В Виннэ. Если доберусь и по пути не попадусь. Разговор сошёл на нет сам собой. Потом появился проводник. Когда он вышел, Шарль подвинул поднос подростку. — Ешь. Это тебе. Тим смотрел на гору деликатесов, как на чудо. — Инэ, мне много. — Останется — доем. А теперь жуй и не говори глупостей. Пока оголодавший мальчишка отъедался, Шарль выписывал ему пропуск. Расписался, вытер большой палец и вспорол его подушечку о клык. Кровь выступила очень неохотно, и инарэ поспешил оставить свой отпечаток под росписью. — А печать?.. — Оставил в поместье. Нестрашно, любой инарэ знает, как пахнет кровь собрата. Мужчина положил на пропуск две золотые монеты. — На дорогу. — Инэ, мне много! — До Виннэ путь не близкий. Но теперь тебя должны пропустить без проблем. — А я… Я теперь ваш? Шарль улыбнулся, опуская глаза, а когда поднял их, насмешливые, но добрые и искренние, то улыбнулся, обнажая клыки. Белый ряд довольно мелких зубов был ровен и остр, но сама улыбка вышла солнечно ласковой. — Ты в зеркало на себя погляди, мечта анатома. Все кости наружу, в тебе ни кровинки. Нужен мне такой полудохлый цыплёнок, тебя откармливать дольше. Инарэ насмешливо фыркнул и даже подмигнул мальчишке напротив. — Поезжай домой. Там ты нужнее, чем на ферме, доходяга. Мальчик сначала не поверил, а потом заплакал от счастья и кинулся целовать благодетелю руки. — Какие глупости, перестань сию же секунду! Расстались они на Донье, на подъезде к столице. Шарль, конечно же, никуда не сообщал о беглой «скотине». Пусть сами ищут. У графа де`Кавени ферм не было. В эту секунду он был рад этому как никогда.***
Центральный вокзал Рееры оказался переполнен. Огромное здание из стекла и железа, почти оранжерея, роль цветов в которой играют поезда, суетно гудело тысячеголосым роем. Шарль предпочёл бы Малый вокзал, но в столицу ему нужно было срочно, а двенадцатый скорый прибывал только сюда. Невзирая на лёгкую досаду по поводу места прибытия, инарэ вдохнул воздух, пропитанный паровозным паром, дорогими духами, человеческими потом и кровью, полной грудью. Воздух пара и крови — воздух Рееры. Это древнее чудовище, спрут показной холодности, роскоши, порока, невинности, страсти, нищеты. Город — тюрьма, город — свобода. Ужасный город и лучший на свете. Юность Шарля прошла именно здесь, и при всей его ненависти к столице он не мог её не обожать. Пожалуй, за месяц, который он провёл в разъездах и по гостям, он и впрямь соскучился по этому городу. Шарль легко спрыгнул с подножки и надел шляпу, не опуская пока вуалетки. Задорные глаза цепко оглядели толпу. Мимоходом он даже улыбнулся и подмигнул какому-то инарэ лет сорока на вид. Тот был холоден и замкнут, но на улыбку невольно ответил улыбкой и восхищённым взглядом. Более чем довольный собой Шарль поспешил на выход. Он любил очаровывать. Умел хорошо себя подать и был удачливым любовником в том отношении, что легко находил новых пассий, прощался без скандалов. С мужчинами было чуть сложнее, чем с женщинами, просто потому, что ни одни отношения такого рода не заходили дальше объятий и поцелуев. Впрочем, тут нужна была поправка «пока». Выйдя на улицу, накинул-таки нелюбимую вуалетку, но экипаж не взял, несмотря ни на неблизкое расстояние до родового особняка, ни на солнце и непривычно тёплую для начала осени погоду. Шарль любил неспешные прогулки, и саквояж его не смущал. Не такой уж и тяжёлый, да и довольно аккуратный, так что никакого стеснения оттого, что пришлось выгуливать ручную кладь, инарэ не испытывал. Во время прогулки он приподнимал шляпу перед знатными дамами, отвечал поклонами на поклоны, много улыбался и, не стесняясь, играл глазами. За невинный флирт ещё никого не убивали. Вроде бы. Нужно было это уточнить… Сам себя развлекая сумбурными мыслями, мужчина добрался до Тихой площади. На ней, пороча название такого чудесного места, горланил мальчишка-разносчик. — Убийство в квартале бедняков! Жандармерия ищет виновных уже месяц, а серии нападений не прекращаются! Парламент принимает новый закон! Стачки на заводах! Карточные долги, заложено поместье! Шарль кинул мальчишке ие. Тот тут же подскочил и протянул свежий выпуск, ещё пахнущий типографской краской. Инарэ просмотрел газету на ходу, очень лениво. Он не любил прессу, но её нужно было читать, чтобы не слыть в обществе совсем уж невеждой. В общем-то, не было ничего интересного, пока взгляд не зацепился за имя Адэр де`Кавени. Следующая цепочка слов за этим именем привела мужчину в ужас. Он чуть постыдно не кинулся опрометью к дому. Это было бы недостойно инэ, но чёрт, чёрт, чёрт! Как только дверь особняка закрылась за спиной, Шарль отшвырнул саквояж и, проигнорировав прислугу и дворецкого, помчался наверх. — Господин! — Он в кабинете? — Господин… — Я спрашиваю, он в кабинете?! Дворецкий кивнул, не споря. Глаза молодого мужчины горели огнём ненависти и ярости, перечить ему в таком состоянии было себе дороже. Шарль и сам себя побаивался, тем более что челюсть сводило от желания вогнать клыки кому-то в горло по самые дёсны. Нет, не чтобы напиться. Убить. Дверь в кабинет чуть не вылетела из петель, грохнула о стену. Шарль замер на пороге. Прямой, словно проглотил палку, с гордо вскинутой головой и безумно горящими глазами. Адэр де`Кавени скукожился в кресле. Дядя и племянник были довольно похожи внешне, но сильно разнились по характеру. Старший инарэ был каким-то мягким, ведомым и очень нервным. Часто он бывал в состоянии, напоминающем ломку у пьяницы или наркомана. Но страсть его была иная. Игра. Теперь он смотрел на племянника виноватой собакой. — Это ты называешь «небольшие неприятности»? — Шарль… Шарло, послушай… — Это правда? Я спрашиваю, это правда?! Мужчина потупился и медленно кивнул. … Шарля от дяди пришлось отдирать трём куда более взрослым инарэ. Племянник чуть не придушил родственника в порыве отчаяния и гнева. В газете, брошенной там же, где и саквояж, была лаконичная заметка. Адэр де`Кавени проиграл всё состояние семьи, включая земли, заводы, фабрики и поместье. Род де`Кавени был разорён.