Всякий может сказать что-нибудь восхитительное и стараться порадовать и польстить, но только истинный друг всегда говорит неприятные вещи и причиняет боль. «Преданный друг» Оскар Уайльд
Кто с торжественностью Гора Освещал мои мечты, Кто легко развел руками горе И не дал сойти с пути? Кто робел, но не лукавил, Кто сумел сберечь мосты, Кто в живых меня оставил, Кто угодно, но не ты. «Shuffle» Сурганова и оркестр — Ну и чего ты хочешь от меня? — Совета. Роярн вздохнул и отставил кружку недопитого чая. Баронет смотрел на друга долго и вдумчиво. Внешне Дарсия был вполне спокоен, но светло-голубая кромка у самого зрачка его выдавала. Глава Синей партии кипит изнутри, и это тем страшнее, что не отражается внешне и все эмоции и переживания за семью печатями. Нет, Шарль всё же умница — мастерски вытаскивает чувства из мужа, и тот хоть не копит их в себе снежным комом. — Я плохой советник в делах сердечных. — Не морочь мне голову, а то я не знаю, что вы общаетесь. Да, не так близко… — И ты с какого-то перепуга решил, что я преподнесу тебе на блюде чужие мысли и секреты? Иди и говори с мужем начистоту, тем более теперь это не проблема. Вы же на обоих наречиях сейчас отношения выясняете. Синеглазый инарэ недовольно поджал губы. — Осуждаешь? — Отнюдь. Я всегда знал, что у тебя незаурядные таланты, но чтобы учить язык ради кого-то — это прям сильно. Очень. Но почему бы не использовать это для полюбовных решений конфликта? Я, хоть убей, не поверю, что Шарль не пойдёт на уступки. Он очень мягок в отношении тебя. — Знаю я, как он «мягок»… — Дарсия стремительно поднялся, но мерить шагами гостиную не стал и просто полуобернулся к окну, став за спинку кресла, в котором только что сидел. — Я к нему всей душой, а он только ерепенится… Мягок… Он по самому сердцу прошёлся, и ему всё мало… Да кто ещё кого терзает… — А ты что же, за двадцать лет брака мало его терзал? Ты ему недостаточно боли причинил? — Роярн тоже поднялся, но глаз от лица друга не отводил. — Что мне никогда в тебе не нравилось, Дар, так это твоя склонность к роли весь в чёрном. Один ты вечно прав. А ты точно всегда так прав, как хочешь думать? Ты был прав, изменяя? Прав, лишая его свободы управления его же землей? — А он-то, конечно, был лучше! — лорд обернулся резко и сжал спинку кресла так, что она, казалось, хрустнула. — Наш вечно святой и обиженный Шарль! Как у него ещё нимб над кудрями не сияет! Он мне изменял ничуть не меньше, и вообще-то… — И ты ещё бесишься? Дар, у тебя есть совесть? Родной мой, ты вывернул наизнанку Шарлю всё нутро, а теперь недоволен, что тебе отплатили той же монетой, я правильно понял, ничего не упустил? Маан, Дар, у меня слов нет. — Я ничего так уж радикально ему не выворачивал. Да — неприятно, да — некрасиво, но что он там такое двадцать лет назад чувствовал, мы друг другу были чужие. — Маан… — Роярн прикрыл рот ладонью и просто смотрел. В обычно рассеянных и чуть ли не подёрнутых поволокой очах было что-то красноречивее любых слов. Он просто смотрел, а лорду становилось всё некомфортнее. — Так… Нет, правда, у меня нет слов. Спроси сам, спроси, что он чувствовал тогда. Спроси, он наверняка скажет. Тогда, может, ты наконец поймёшь, как сильно его сломал. Может, тогда тебя осенит, что это ты первопричина того, что Шарль, который так неистово борется с тобой в Парламенте, и Шарль, который якобы плюёт тебе в душу, — это твоё творение. Твоё, Дарсия, и больше ничьё. Баронет вышел из гостиной и, судя по звукам из гардеробной, долго не мог справиться с пиджаком. По крайней мере, когда он вновь заглянул в комнату, руки у него всё ещё дрожали. — Маан, Дар… Дарсия, я предположить не мог, что ты такая скотина в семейной жизни… В тебе что, совсем нет сострадания, такта, совести, хоть немного доброты? Вообще нет ничего из этого? Я надеюсь, что это не так. Я очень надеюсь, потому что иначе я не понимаю, с кем я дружил все эти годы. Тот инарэ, с которым я учился в вузе, не мог так расчётливо преступить чужие чувства. — И с кем же ты, позволь узнать, учился? — синие глаза недобро сузились. Дарсия не вышел, выплыл из-за кресла и стал, скрестив руки на груди (только драки с другом ему и не хватало). Мало того что не поддержал, так ещё и дополнительно проехался по его самолюбию, чуть ли не в грязь втоптав. — Чем тот Дарсия де`Рэссарэ отличается от меня? Принципами? Повадками? Характером? Чем, я тебя спрашиваю?! Друг, называется. Кого ты защищаешь и за какие заслуги?! Баронет опустил руки. Они больше не дрожали, а он как-то разом очнулся от смятения, как-то вдруг совершенно потух и словно бы… разочаровался. — Душой, — баронет отвернулся и пошёл к двери. Уже дойдя и взявшись за ручку, он обернулся и сказал очень тихо, но Дарсия услышал. — Тот Дарсия отличается от тебя душой. У моего друга она была. А теперь я её не вижу.***
Шарль столкнулся с Роярном за пару улиц до дома в районе Изумрудного дола. На баронете не было лица, он вообще был словно заживо убитый. — Рори? Что-то случилось? У тебя в семье всё хорошо? Может, я могу… — Ты его любишь? Граф немного растерялся. Он не стал переспрашивать, кого имел в виду взволнованный баронет, это и так было понятно. И не стал огрызаться, как сделал бы, спроси его об этом в лоб Этелберт. Он только прикрыл глаза и отпустил рукав заместителя Главы Синей партии. — Люблю ли?.. Не знаю. Половина моего сердца точно его любит. Очень. Куда сильнее, чем я сам бы того хотел. — Как? — Что как, Рори? Баронет сглотнул и нервно облизнул губы. — Как ты можешь его любить? Я стараюсь не лезть в вашу семью, но то, что я иногда узнаю, просто не могу уложить в голове. Я так его защищал перед тобой и хотел бы дальше, потому что тот Дарсия, которого знаю я, как оказалось, разительно отличается от того, которого, верно, знаешь ты. Хочу надеяться, что я ошибаюсь. Что у вас всё сложно, но вы всё же разберётесь. Мне так нравилось на вас смотреть, я столько лет думал, что вы ссоритесь, но всё же находите общий язык. Что ты смягчаешь его недостатки, а он пытается как-то подстроиться под тебя, а теперь я не знаю, что думать. Он что, правда спокойно спал с кем ни попадя столько лет? Шарль пожал баронету руку и мягко улыбнулся. Что он мог сказать? Что ни с кем ни попадя, а с отобранными в личное пользование «пташками»? Что не «спал», а «спит»? Что? Что он не знает, как любит, но любит, напополам с ненавистью и желанием разодрать горло этому мерзавцу и больше не мучиться? Ну что он мог сказать?! — Рори, всё не так плохо, как, верно, кажется со стороны. И мы разберёмся. Не сжигай все мосты, это глупо и совершенно не нужно. Мы двадцать лет вместе и вовсе не намерены разводиться, это о чём-то да говорит? О том, может, что рано или поздно мы перегрызём друг другу глотки. Свои мысли граф озвучивать, конечно же, не стал. Он вообще говорил мягко, а убеждал ещё осторожнее, внимательно подбирая слова. Роярн, может, и не поверил, но хотя бы успокоился — и то хлеб. Шарль совсем не хотел, чтобы супруг потерял друга. Он не сомневался, что Дарсия хороший товарищ — верный, честный и надёжный, а какой он муж — дело десятое и к дружбе это отношения не имеет. В дом Глава Алой партии входил осторожно. Особняк промёрз от пола до чердака, на пороге была даже ледяная корочка, и это при том, что на улице день ото дня становилось жарче. Дарсия стоял у окна, судя по всему, со скрещенными на груди руками и смотрел то ли на подоконник, то ли на клумбу под окном. Шарль, даже глядя на один высокий худощавый силуэт против света, подумал, что супруг у него очень хорош собой. Сволочь, конечно, но хорошая, родная сволочь. Граф положил руку на напряжённую спину, ладонью ощущая сокращение мышц под тонкой рубашкой. — Я сейчас видел Роярна. Он расстроен. Вы поссорились? — Да так… — глубокий и тяжёлый вздох, но напряжение спадает, спина у лорда чуть расслабляется, а плечи немного опускаются. — Я узнал о себе много нового и не очень приятного, и, что хуже всего, я согласен с большей частью. Лорд медленно обернулся и поддел манжету на рубашке Шарля. Вязь была всё так же сера. — Я же просил… — Я не обрабатываю. Но она очень долго была сокрыта, и теперь краске нужно время проявиться. Как только, так я сразу тебе её покажу. — А словами ты сказать не можешь? Я тебя люблю. И тебя же ненавижу. Это можно сказать словами одновременно? Шарль покачал головой. Пусть смотрит сам, своими глазами и не говорит после, что его обманули.***
— Как дела в Парламенте? Шарль поджидал Дамиена в своём особняке и с наслаждением потягивал холодный чай с лимоном. Он бы и шейный платок стянул, но к официозу располагала обстановка. Офицер был зол и взвинчен и первым делом порвал какую-то бумагу, Шарль надеялся только, что не очень важную. — Отвратительно! Великий совет — это сбор орущих клуш мужского рода. Наша Китти там была самым тихим представителем от партии. Широкий совет не лучше. Там потише, но у нас нет хороших ораторов кроме тебя, а я, признаем честно, в этой стезе бездарен. Я упираю на факты, а не оперирую к эмоциям, а ты умеешь это преподнести так, что, когда эмоции схлынывают, рациональное не стопорится и не цепляется за несостыковки. Твоё отстранение — это катастрофа, Шарли. Нам кровь из носу нужно в этом году доказать состоятельность партии и её вес, иначе протекция княжича больше не поможет. И наш экономический проект должен поддержать кто-то из прежнего состава. Консерваторам такая роскошь ни к чему, им хватит авторитета твоего мужа и того, как долго партия в Парламенте. Скорее уж Глава ещё раз поменяется, чем Синие выйдут из правящей коалиции. А договариваться нам, чёрт возьми, не с кем! Электам плевать на людей, а интересы элиты как раз страдают. Временно, но чёрт это объяснишь! Оприусы далеки от таких масштабов, а дядюшка Моррис спит и видит, как легализуют охоту. И с кем в такой ситуации говорить? Граф дал другу выговориться и всласть исходить ковёр вдоль и поперёк, а после задумчиво изрёк: — Завтра будет собрание знати… — Я в курсе, ты это к чему? — Там все будут. — Не факт, ты сам через раз пропускаешь. — Тот, кто мне нужен, там будет. Подкрепление нашего проекта словом ещё одного из заседателей — моя забота, вот я этим и займусь. И моё отстранение — это временно. Мы только лучше подготовимся. Но мне очень надо, чтобы Дарсия туда не попал или его кто-то качественно отвлёк. — Твой муж не любит эти собрания, как и ты. — Это не значит, что и в этот раз он не пойдёт. — Ну так попроси его. — Как ты себе это представляешь? «Дорогой, не ходи на собрание знати, мне нужно договориться за твоей спиной» — так? — Тоже вариант. — Да иди ты… Сам знаешь куда. — А-то пойду, но… — Цыц. Я думаю. Шарль поболтал чай в кружке, делая бурю в стакане. Соболиные брови сошлись на переносице, но ненадолго. Скоро складка между ними разгладилась и на графа прямо-таки снизошло спокойствие. — Ладно, решу эту задачку. Как там документы о деятельности Синей партии? — Копятся. — Ну и чудесно. Кареглазый инарэ пригубил чай, а после стал выбирать ложечкой из кружки лимонные дольки. Дамиен не сводил со своего главы задумчиво-хмурого взгляда. — Шарли… За что ты его так? Даже нет, не это. Ты уверен, что сможешь? Он всё же твой муж… — Мы обговаривали это сотню раз. — Я и в сотый, и в двухсотый раз тебя переспрошу. Ты сможешь? Шарли, ты пойми, политика — это политика, семья — это семья. Мешать всё в кучу — не лучшая тактика. — Но мы всё равно будем. Оба и всегда, просто потому что мы мужья, и о непредвзятости речи не идёт. Всё, тема закрыта. Не удивляйся, если в следующий раз на этот вопрос я огрызнусь. Аккуратно прихватив кусочек лимона с ложечки, Шарль прищёлкнул зубами. Звук вышел весьма красноречивым.***
— Как за столько лет можно было не научиться? Шарль чуть поморщился, когда лорд попробовал убрать с его век просыпавшиеся тени. Делал он это не мягкой кисточкой, а большим пальцем, с усилием потирая веки, отчего те покраснели. — Больно? — Неприятно. Оставь, чёрт с ними. Всё спишут на мою эксцентричность и только. Дарсия жестом фокусника выдернул из кармана платок и, уронив на него пару капель воды из графина, стоявшего на туалетном столике в прихожей, бесцеремонно повернул голову Шарля за подбородок к свету, стал вытирать тени аккуратнее. Граф морщился, но молчал, тихонько завидуя тому, как быстро и красиво сам лорд наносит тени себе. Вот уж у кого точно была практика. Глава Синей партии редко пропускал собрания и, уж конечно, не пренебрегал традициями. Консерватор, чтоб его… Длинная серёжка в правом ухе качнулась и почти попала Главе Алой партии по носу. На заседаниях и в быту Дарсия надевал украшение вдвое меньшей длины, но в некомфортных условиях предпочитал показывать свой статус и положение всеми возможными способами. Шарль мог бы смеяться над таким поведением, но он прекрасно понимал его предпосылки и основания. Когда в спину чуть ли не проклятия летят, надо напоминать народу, кого они проклинают. Шарль поправил светлую прядь супруга, пропуская белый поток меж пальцами. — Почему ты не плетёшь кос? Дарсия чуть нахмурился и оставил веки супруга в покое. Он чуть тряхнул головой, возвращая причёске изначально идеальное состояние, будто такая малая шалость могла её испортить. — В Реере не приняты косы. Я ходил, пока учился. — Да, я видел. А у тебя есть ещё какие-нибудь фотографии со времён учёбы? — Надо спросить у Роярна. Его родители любят фотографии. Насколько я знаю, у них даже есть часть акций фотокомпании и завод по производству и обработке магния. — У тебя что, вообще нет ничего, связанного с прошлым? — Ммм… Конспекты по экономике устроят? — Да ну тебя. Шарль легко снял с держателя цилиндр, но надевать не стал — всё равно садиться в экипаж и шляпа нужна лишь для того, чтобы перейти огромный двор по пути к Малым Княжеским палатам под неприятной моросью. Под широкую чёрную ленту был элегантно заправлен пышный розовый пион. Лорд только глаза закатил, чуть покачав головой. Шарль тут же выдернул из вазы ещё один цветок и подоткнул к первому. Дарсия опустил глаза и на всякий случай смолчал. Месяца через два у половины инарэ на цилиндрах будут живые цветы. Законодатель моды, чтоб его… Экипаж донёс легко и быстро. В палатах их учтиво приняли и препроводили в общую залу. Заседателем в этот раз выбрали не лорда-канцлера, а его брата — управляющего княжеской казной. Значит, разговор пойдёт об экономике и невоздержанности аристократии. Тем лучше. Послушав выступление буквально пятнадцать минут, Шарль взял с подноса бокал на тонкой ножке. Красное вино с запахом граната. Совсем неплохое. А вот бокал неудобный… Дарсия стоял рядом и перешёптывался с кем-то из знакомых. Его мало трогали вопросы экономии — в его землях и так всё как надо и под строгим учётом. Шарль сделал полшага назад. Ещё полшага, пока его резко не толкнули плечом и бокал не полетел вниз, а вино на чужую рубашку. Алый потёк на всю грудь было видно даже за полами фрака. Дарсия провёл по пятну рукой, лишь размазав ещё больше, и как-то странно, очень внимательно посмотрел на мужа. Ну да, не случайно. Как и большинство «случайных» жестов графа. Лорд так ничего и не сказал, только тихо извинился перед собеседником и скрылся в толпе, пробираясь к выходу. Шарль не стал вздыхать и думать, что это был за взгляд. Он спешно направился к неприметной боковой двери, пока храбрость и решимость ещё не успели нагло его покинуть. Моррис де`Шенрэ сидел у окна в компании своих однопартийцев и что-то обсуждал с ними вполголоса. Граф подошёл и, мягко прокашлявшись, изогнул губы в приветливой улыбке. — Инэ, извините, что прерываю, но не уделите мне минутку? — А вы управитесь за минуту, мой мальчик? Ответная улыбка и тон Главы регниумов были приветливы и больше шутливы, но Шарль на полном серьёзе потянул за цепочку часов, и те выпали из кармана ему прямо в ладонь. Лорд-канцлер перебрал окольцованными пальцами и поднялся. — Вот как?.. Серьёзный настрой. Ну, пойдём. Глава Чёрной партии открыл ещё одну дверь и ещё, всякий раз пропуская вперёд Шарля, пока двое инарэ не дошли до маленького «курительного» кабинета в зелёных тонах. — Итак, — старший из мужчин достал портсигар и выуженную сигарету, не церемонясь, зажёг от язычка свечи. — Я весь внимание. Шарль первым делом настежь открыл окно и удостоился ухмылки собеседника. — Моя просьба, инэ, предельно проста. Я хотел бы, чтобы вы поддержали наш экономический проект. Только и всего. — Немало. — Но и не так много. Вам и самому он выгоден. Канцлер выдохнул струйку дыма и присел на подлокотник кресла. Чёрные глаза щурились и отливали словно бы сталью или льдом. — А что мы от того получим? Больше половины положений вашего проекта в корне противоречат тому, за что ратует наша партия. Шарли, солнышко, ты или очень наивен, полагая, что я пойду на уступки… — Зато вы так мудры и проницательны, что считаете себя правым, когда смотрите на меня сверху вниз, — Шарль захлопнул крышечку часов и убрал их в карман. Он не видел, но чувствовал, как изменили цвет глаза с карего на медовый и как отчётливо в голосе проступил металл. — Я молод, и это правда. Но Дарсия оказался в Парламенте в ещё более юном возрасте… Канцлер каркающе и глухо рассмеялся. Он затушил только раскуренную сигару, звякнув кольцами. — Дарсия в Парламенте несоизмеримо давно относительно тебя. Да, Амори не так давно вверил ему партию, но вот на заседаниях он самолично не появлялся Маан знает сколько. Дело не в возрасте, Шарль. Тебе нечего мне предложить. — Вы меня ещё не выслушали, и моя минута ещё не истекла. Разве что по вашей же вине. Насколько я понимаю, главное препятствие — это положение об освобождении рабочих на законодательном уровне. — Не только, но в общем-то да. Мне вот даже интересно, как ты себе это представляешь? Промышленники останутся без рабочей силы, без своих законных, принадлежащих им людей. Опустим моё мнение об исконном владении, ты просто вспомни об электах. Это будет невиданная буча. — Именно поэтому я готов опустить это положение. Временно. — Уже теплее. Допустим, я заинтересовался. Пойдём по другим пунктам. Реорганизация контроля и допуск людей к управляющим должностям, пусть и нижнего звена. Это вы серьёзно? — Более чем. — Хорошо, другие партии этот пункт пропустят, но я нет. Люди не были и не будут свободны. Они должны быть благодарны, что мы терпим их аристократию. Но управление… — И всё же и вы, и я знаем, что это случится, — Шарль отодвинул одно из кресел и сел, закинув ногу на ногу и продолжив в другом тоне — размеренном и убедительном. — Инэ, давайте начистоту. Я несоизмеримо моложе относительно вас. И, как и всякому инарэ, мне, в общем-то, спешить некуда. Год, два, три, столетие я буду ждать и лелеять эту идею. Партию исключат? Ну и ладно, мы попробуем ещё. Вы же знаете моего деда — мы твердолобая порода и мы добиваемся, чего хотим. Всё будет так, потому что если не будет, Виест ожидает судьба Саардии. — Которая процветает благодаря жёсткой системе и вполовину не так либеральна, как мы, так что о чём ты говоришь? — О том, что у них крупнейший внешний долг и в деньгах, и в людях. Меня ещё на свете не было, но вы-то видели, что случилось, когда после волнений правительство вырезало пять восьмых человеческого населения. Нормальный коэффициент соотношения по стране — одна четвёртая инарэ против трёх четвертей. Не пятьдесят на пятьдесят и уж точно не с преобладанием нашего народа. А всё потому, что один постулат вашей партии стопроцентно верен: мы ненасытны. Вы ратуете в защиту охоты, и, надо сказать, это наш основной инстинкт. Такой же древний и ненужный нам в современном мире, как обличье и дар. Магии почти не осталось, мы больше не гроза ночи и веками перестраиваем детей на режим дневного бодрствования. У каждого следующего поколения снижается длительность адаптации к солнцу. И прогресс, проклятущий и чудовищный, мы не остановим. Не остановим, даже если получим возможность охоты, просто потому, что особняки и перины нам милее, чем сырые пещеры, в которых придётся спать вниз головой. А теперь скажите, что я не прав. Лорд-канцлер тяжело вздохнул и «упал» с подлокотника на сидение кресла напротив оппонента. — Если бы ты знал, как я ненавижу эту манеру твоего деда приводить истинное суждение в доказательство своих умозаключений и выдавать их за такие же истинные. А всё к чему? К тому, что я умру раньше и регниумов не останется, как и нашего мнения. — Я этого не сказал. Да, мы с вами мыслим очень по-разному. Вы цепляетесь за прошлое, я пытаюсь как можно скорее внести изменения, которые помогут в будущем. Но если мы хоть немного отойдём от разногласий наших партий, то увидим кое-что более важное. Нашей экономике в любом случае нужна реформа. Не потому, что я такой передовой, а вы такие консервативные и тянули страну в болото. Отнюдь. Просто изменилась ситуация на мировом рынке и Виест в предкризисной ситуации. Инэ, вы знаете это получше меня. Помогите мне продвинуть проект, он нужен вам так же, как и мне. Все острые углы можно как-то скруглить. Да, он даст больше свободы людям, но в условиях тотального контроля я, уж извините, не думаю, что это такая уж значимая уступка. В общем и целом это всё, что я хотел сказать. Шарль мягко поднялся и вновь выудил часы. — Вы, как обычно, правы: в минуту я не уложился. Звякнули серебряные птичьи черепа. — Знаешь, что в тебе плохо, мальчик? Дедовский характер, манеры вкупе с внешностью отца и сердцем матери. Внешне не воспринимаешь всерьёз, а потом ты начинаешь кусаться. Это порождает недопонимание. — Это я знаю. Но при чём тут моя мягкосердечность? — Ты в своем вопросе уже сказал ответ. Иди. Граф пожал плечами и действительно вышел. Длить разговор более смысла не было. Если Глава Чёрной партии что-то надумает, он известит. В зале душно и скучно. Собрание ещё длится, хотя самое важное сказано давным-давно. — Скучаешь? Полуобъятие за талию несколько стремительное и жёсткое, Шарль чуть не ударил локтём нахала в живот, но вовремя узнал голос, хоть и чуть глуховатый, и запах свежего парфюма. Глава Алой партии чуть повернул голову, вглядываясь в неожиданно смеющиеся синие глаза вкупе с совершенно серьёзным выражением лица. Лорд успел как-то поменять рубашку, так что о винном пятне не шло и речи. Прихваченный с подноса бокал Дарсия предупредительно отвёл подальше от супруга, а не то обольёт опять или сам обольётся... В синеве радужки уже не искорки смешинок, там черти и скабрёзности. — Шарли, солнце, в следующий раз как захочешь с кем-то поговорить — не надо выливать на меня вино. Рубашку жаль. Против воли граф почувствовал, как начинают гореть уши. Ну всё, только пятен румянца ему и не хватало… — Компенсирую, — вышло зло и сквозь зубы. Дарсия, словно не заметив тона супруга, совсем уж интимно и непристойно в обществе притянул мужа ближе и зарылся носом в вороные кудри. Шарль невольно чувствовал, как лорда трясёт от смеха. Он заталкивал его поглубже, в итоге давился, хотя смешки и не прорывались, бурлили и толкались где-то в груди. — Итак, — лорда наконец перестало трясти, и его голос приобрёл обычные глубокие и чистые интонации. — Если мы оба сделали всё, что хотели, то поехали уже домой. И у тебя опять тени размазались.***
Спросить уместным получилось лишь дома. С собрания знати они удалялись столь стремительно, что поговорить в экипаже не вышло. Только теперь, наблюдая за супругом, переодевающимся к ужину, Шарль не вытерпел. — Как догадался? — Ну так вроде не дурак, — Дарсия повернулся обратно к зеркалу, убирая остатки теней. Подумал и, чуть хмурясь, уточнил. — По крайней мере, не совсем. — Самокритично. — Твоя школа. Шарль невольно хмыкнул, опустив глаза, и …заметил. Судорожно рванул манжету вниз. Уже полурасстёгнутая запонка отскочила и звякнула об пол. Лорд обернулся и углядел-таки завиток. — Покажи. — Что? Шарль попытался недоуменно хлопать ресницами, но не тут-то было. Дарсия нахмурился и протянул руку, словно бы ему должны были что-то отдать. Граф убрал руку за спину, оттягивая манжету к кисти. — Шарли, у нас уговор. — А давай завтра? — Когда ты её намажешь и она вновь посереет? — лорд скептически вскинул бровь и шагнул вперёд. — Покажи! Шарль, не будь дурак, рванул к двери. Дарсия сорвался следом, запутался в ногах, но умудрился перехватить супруга, так что на ковёр они рухнули вместе. — Дай! Шарль ничего не ответил, только от души двинул кулаком мужу по носу, что, в общем, мало помогло, кроме того как печатка расцарапала лорду переносицу. Тот рванул рукав, так что он разошёлся по шву, явив вязь, и жёстко заломил руку супруга тому над головой. Возня тут же прекратилась. Хватка Дарсии ослабла. Он неверяще и осторожно провёл по сложному рисунку на предплечье Шарля. Граф внимательно следил за выражением лица Главы Синей партии, не без удивления наблюдая проглядывающие невиданные ранее чувства и состояния. Дарсия, оказывается, мог быть открытым и беззащитным. И, судя по всему, поражённым до глубины души. Синие глаза вглядывались в карие безотчётно и при этом что-то в них выглядывая. — Неужели?.. Что, вообще совсем никак?.. Вязь была абсолютно чёрной с фиолетовыми искристыми переливами. Словно в ответ на потерянный синий взгляд она от центра к краям пожелтела, а после разлилась золотом. Чёрный завиток сплёлся с золотым в сложном и причудливом узоре от запястья до сгиба локтя. Рисунок, как живой, искрился и переливался с каждым током крови. Шарль мягко высвободил руку и сел. Лежать на густом мягком ковре было, конечно, неплохо, но уж лучше вести разговор, глядя глаза в глаза, а не смотря снизу вверх на нависающего супруга. Он и так не упускает шанса напомнить о своей главенствующей позиции. Граф чуть склонил голову и грустно улыбнулся. — Какая твоя беда, Дар? Твоя вязь всегда синяя или зелёная. Уж не будешь ли ты требовать от меня обожания до самоотречения? Ты его не заслужил, моя радость. — Она вовсе не синяя. И не зелёная. Лорд стал расстёгивать сапфировую запонку. Красивый синий камень бросал блики во все стороны и рассыпал ультрамариновые искры, пока не упал в густой ворс с угрозой потеряться. Дарсия закатывал рукав медленно. Выверенный геометрический рисунок был почти фиолетовым. — В отличие от тебя, это мой второй брак. И мази мне не нужны, я и так могу держать цвет в какой-то одной палитре. Сверху вниз, от локтя до пясти, вязь ильвэ медленно меняла цвет. Синий неохотно становился зелёным, а тот всё больше светлел, пока не пробилось тёмное золото, словно бы монеты старой чеканки. В нём черноты не было и на грамм. Соболиные брови поползли вверх. Чудесно. Просто изумительно. Два идиота в одной комнате. — Я могу как-то это исправить? — Что?.. До Шарля доходило долго, пока лорд не дёрнул его за порванный рукав, привлекая внимание к вязи. Он сразу же повернул руку, пряча рисунок, и дёрнул несчастный рукав вниз, на исконное место. — Ты уже сделал всё, что мог. — Я не знал, что ты ненавидишь. Не до такой степени. — Когда я без памяти тебя любил — тебе тоже не нравилось. — Почему ты не сказал? — Когда? В то время, пока ты чередовал «пташек», выбирая, с какой спишь сегодня? Тогда? Хотя ладно, я и тогда тебя любил. Ещё года два или три любил без оглядки, хотя ты беззастенчиво рвал мне сердце. А теперь ты имеешь наглость говорить что-то про «исправить». Не трогай меня и моё несчастное сердце, просто не трогай. — Но я же тебя люблю… Шарль издевательски захохотал, скаля клыки. Синие глаза брызнули болью, а граф не сколько хотел ранить или сделать неприятно, просто его накрыла истерика. Он смеялся долго и отчаянно, пока из глаз не потекли слёзы, а хохот не перерос в вой раненого зверя. Он вцепился в ковёр так, что побелели костяшки и затрещал ворс, почти вырванный из основы. — Ты любишь?! Ты?! Да ты понятия не имеешь об этом чувстве, а если кого и любишь, то себя и покой да порядок. До такой степени, что он стоит выше морали и нравственности. После этого треклятого завода о чём ты тревожился в первую очередь? Что я не хочу с тобой спать. Главная моя функция и достоинство как твоего супруга. Тебя не волновало ни моё состояние, ни то, что ты фактически что-то во мне сломал. Чудо, что ты заметил имру. Хотя, конечно, твоя собственность испортилась внешне, какая досада… — Неправда. Ты так же великолепен в тридцать шесть, как был в двадцать четыре, и мне никогда не было плевать. Разве мне было всё равно, когда случился теракт или когда ты болел? Или когда тебя буквально выкручивало после похорон? Разве мне было плевать?! — Не знаю. Не мне судить. Я могу оценивать только то, что нельзя истолковать по-другому. Забота… В отношении тебя это слово приобретает оттенок заботы о собственности, а не о дорогих тебе инарэ. Ты говоришь «люблю» и преспокойно спишь со своим гаремом. Дарсия, до того отрицательно покачивающий головой на доводы супруга, мотнул головой особенно яростно, хмурясь и покусывая губы. — Я не сплю ни с кем, кроме тебя. — Да что ты говоришь! А как… — Шарли, — лорд несильно встряхнул мужа за плечи, а после сцепил пальцы за шеей супруга, чуть примяв чёрные кудри. — Я не верю, что ты не заметил. Ты не мог не заметить. — Чего я не заметил? — Какого цвета у меня глаза? — Ты считаешь это важным вопросом именно теперь? Именно когда… — Не заводись, просто ответь. Какого цвета у меня глаза? — Синие. Как зимнее небо ночью, как лесное озеро в полнолуние и звёздчатые сапфиры во мраке горной породы. — Всегда? Шарль хотел огрызнуться, но потом вспомнил, что он действительно хотел уточнить один момент. Он чуть нахмурился и рассеянно вытер кровавые дорожки на щеках. — Нет. Они иногда бывают голубыми. Но до этого года я не замечал такого. — А ещё до этого года у тебя никто не умирал и у тебя не было не то истерии, не то помешательства. И я совершенно тебя не трогал. Вообще никак. И к постели не склонял. — Я пока не вижу никакой связи… — Я гласир. И я не умею обращаться со своей силой. Она меня просто жрёт. Сейчас меньше, я немного научился с ней справляться. Но до того вынужден был что-то делать. Например, отбирать чужую энергию. Или просто забирать, когда её щедро расплёскивают во все стороны… Шарля словно обдало холодом. Он побелел и резко выпрямил спину, вскинул голову. Внутри что-то задрожало. Очень нехорошо, быстро, словно генерируя ярость, помноженную на отчаяние. Он заговорил, цедя каждое слово и еле сдерживаясь: — А теперь давай начистоту. Ты не справляешься с даром, не справляешься, как почти половина молодых инарэ во всём мире, но вместо того, чтобы сказать, чтобы попросить помощи, чтобы элементарно пойти к Красным Жрецам, ты находишь выход сам. Выход, который устраивает тебя просто великолепно. Поздравляю, Дар. Я искренне считал, что унизить меня сильнее не получится, но ты как всегда превзошёл самого себя. Шарль рванулся вверх, разорвав замок чужих пальцев. — Шарли! Я же из-за необходимости, а не потому, что ты не устраиваешь! Ты не давался, и мне нужно было что-то с этим делать! — Так я ещё и виноват! Ах бедный, несчастный ты! Это же был титанический труд! Как только не надорвался! Как только сердце выдержало! Граф сказал резко, а ещё резче дёрнул нечто в чужой груди. Оно было неправильное и раздражающее, а, кроме того, признание резануло такой болью по незажившим ранам, что он просто не смог остановиться, когда вдруг понял, как сделать больно другому. Как разорвать чужое сердце, никогда не щадившее его собственное. Дарсия, стоявший на ногах и готовый бежать, хватать и убеждать мужа в своих раскаянии и искренности, мазнул ладонью по груди, не сумев даже потереть, и попросту рухнул. Лорд приложился об пол как-то разом всем телом, гулко ударившись головой, и больше не шевелился. Белки глаз проглядывали в щёлочки не до конца закрытых век, а грудь не вздымалась от дыхания. Белые волосы веером рассыпались по ковру в почти идеальном полукруге. Стука чужого сердца Шарль больше не слышал. — Дар?.. Дарсия?.. Граф опустился на колени рядом с мужем и несильно потряс за плечо. Прошёлся руками по груди и шее, кончиками пальцев очертил линии лица и чуть похлопал по щекам. — Дарсия?.. Д-дар?.. Сердце синеглазого инарэ упрямо не билось. Зато стало покалывать вязь, а по её контуру всё больше жечь холодом. — Дар?!.. Осознание содеянного приходило медленно, а когда пришло, волосы на затылке встали дыбом. Да что там, загривок бы поднялся, если бы был. — Ксан! Врача, Красных Жрецов! Сейчас же! В порыве отчаяния Шарль ещё раз тряхнул супруга. Что-то под грудиной и рёбрами, что-то в чужом сердце можно было слегка поправить, а вернее — держать. Шарль ухватился за это что-то на том же интуитивном уровне, на котором сначала дёрнул нечто в чужой груди. Маан, а если разорвал?.. Если он в клочья порвал сердце?.. Весь мир, звуки, ощущение пространства сосредоточились в одной точке — в эпицентре слабого тока крови и мерной пульсации. Шарль фактически давил супругу на грудь, и что-то там держалось. На ниточке, но держалось, соединяя бытие и небытие. Не было звуков и цветов, только слабое тепло и стремительно уходящие силы. …Он не знал, сколько так просидел. Очнулся только от шума в висках и прикосновения горячей ладони, накрывшей его руки. «Отпусти, мальчик. Я уже тут».***
Дарсию положили на кровать в их спальне. Всё равно упал он в соседней комнате, и нести на другой этаж было нецелесообразно. Широкая грудь лорда мерно вздымалась, а сердце глухо стучало под грудиной. Шарль в жизни бы не поверил, что будет так рад просто смотреть на живого супруга. Сказать «здорового» было нельзя, это было бы не полной правдой. А в общем-то это мелочи на фоне всего остального. «Лихо, мальчик. Очень». Жрец постучал пальцами по груди лорда, чуть кривя немые губы. Алых полос у него на лице было три: одна перечёркивала губы, ещё две повторяли дуги бровей и тянулись к вискам. Сангиэ высшей категории, явно опытный и видевший вещи похуже неконтролируемых выкрутасов неопытного кровника. «Сам неопытный, хотя и не настолько запущенный, как вот он, но нет же, полез. Вас учили владеть своей способностью?» — Да, я немного умею. По крайней мере, боевые чары… «О Маан, почему каждое новое поколение лезет в боёвку и не учит основы лечения? Мальчик мой, вы что же, думаете, ваши силы годны лишь для разрушения? Разрывать сердца и артерии, преобразовывать свою кровь в сети и пики — это чудесно, но кто же будет лечить детей с синдромом Белой Крови, вытаскивать с того света военных, кто будет работать с населением по вопросам репродукции? Впрочем, ладно, я уже и не помню, когда в наших рядах был кто-то из де`Кавени». — Так я первый сангиэ за три поколения! У нас много пиров, плюс вы не требовали кого-то… «Под «вы» подразумеваются жрецы Маан? Мы никого насильственно и не требуем. Магам крови должно служить своей стране и вере, просто каждый делает это по-своему. Кто-то пашет, а кто-то снимает жатву. Но работать над собой нужно в любом случае. Со следующей недели приходите в храм, я лично буду заниматься. Не хмурьтесь, мне даром не сдалось нянчиться с вами, я научу основам и контролю силы, иначе будет что-то подобное». Жрец безжалостно указал на лорда и в который раз постучал пальцами ему по груди. «В этот раз интуиция вас выручила. В следующий вы можете не успеть. А ещё одного опыта на себе ваш муж не переживёт, у него и так больное сердце и расшатанные энергетические каналы. Кошмары случайно не снятся? Сезонно, где-то с перерывом в полгода?» Шарль смутился. — Это так опасно? Всем иногда снятся кошмары. «Не все так неуклюже обходятся со своей силой. Супруга берите с собой в храм. Я найду, кто им займётся, но это не дело. Молодняк год от года всё неопытнее и безалабернее. Все так гонятся за новыми игрушками и прогрессом, что забывают о звере внутри». — Вы, случаем, не придерживаетесь политики регниумов? Мы цивилизованный народ, а вовсе не зверьё, налево и направо грызущее людей. Жрец улыбнулся перечёркнутыми губами, но совсем не весело. «Цивилизованность — красивая обёртка и не больше. Мы переживём без газа, электричества, пара и чёрной крови, которую пытаются добывать. Но отнимите у инарэ человеческую кровь — и вы увидите, что с ним случится. Всего доброго, инэ. Вашего супруга могут беспокоить боли в груди, но перетерпит, не маленький. Радуйтесь, что вообще жив». Визитёра граф не провожал. С одной стороны, Жрец был в чём-то прав, с другой — очень уж категоричен. Шарль со вздохом стянул шейный платок, жилет и замученно тряхнул головой, а после пригладил буйные кудри. Не помогло, те всё равно рассыпались по плечам и упали на лоб. Граф рухнул на перину подле супруга, приподнявшись на локтях и чутко прислушиваясь к чужому дыханию. Вроде бы оно не пропадало. Сердце так же стучало, хотя и с ленивой неспешностью. Ему, в общем-то, и впрямь некуда спешить. У него ещё шесть-семь столетий впереди. …если раньше не остановится. Шарль положил голову супругу на грудь. Кровники — самые распространённые среди инарэ маги. Военные, Алые и Красные Жрецы, медики… И самые лучшие убийцы. Разрыв сердца — не такая уж редкая вещь, но ведь в жизни не определишь, из-за чего он произошёл: по воле Маан или кто тихонько удружил. — Шарли, тяжело… Граф тут же встрепенулся. Лорд, постанывая, потёр грудину, но быстро устал. — Больно? Дарсия не ответил. Он просто посмотрел. Синие глаза потемнели, белок порозовел, а в уголках проступили красные трещины капилляров. Он при всём желании не мог бы посмотреть более больными глазами. А потом потекли слёзы. Сначала почти чёрные, после — насыщенно-красные. Тогда Шарль по-настоящему запаниковал. Слёзы боли, да ещё и у Дарсии… Граф аккуратно провёл по груди супруга по часовой стрелке. Потом ещё раз. Он успешно забирал чужие кошмары — значит, и чужую боль может. Он же как-то разворотил там всё внутри, значит, сможет и обратно. Он же смог полчаса сидеть над мужем не двигаясь и почти не дыша, пока наконец не явился доктор, а чуть позже Жрец. Рваное дыхание напополам со стонами стало ровнее. Слёзы пересохли, только кадык иногда нервно ходил по горлу да поджимались тонкие бескровные губы, более не роняя стонов. Всё ещё слабые музыкальные пальцы запутались в чёрных кудрях и потянули Шарля ближе, почти заставляя лечь обратно. — Но тебе же тяжело. Лорд не ответил и больше не открыл глаз, только еле заметно покачал головой, притягивая графа к себе. Шарль лёг. Под левым ухом отчётливо грохотало чужое сердце, а он продолжал убирать боль. Пока лежал и слушал, неожиданно вспомнилось, как он почти так же клал голову подле Рауля, только сердце у того уже не билось. Он что же, хотел убить? Он почти убил? Шарля затрясло. Всем телом, как от холода. Между ним и Дарсией могло быть что угодно, но никогда жажда убийства. Он слишком много потерял, он давно понял, как легко из жизни уходят друзья, знакомые и родные и что смерть — это вовсе не решение проблемы. Это фатальный побег, после которого ничего не исправить. Плеча и бока мягко коснулось ненавязчивое тепло, а потом через него перегнулась горячая перепонка кожистого крыла. Шарль вскинул голову и чуть приподнялся в тот миг, когда Дарсия, не сдержав стона, чуть выгнулся, чтобы выпустить оба крыла и обнять уже ими, отдавая тепло. …уснуть получилось только под утро. Первое время приходилось давиться слезами, которые хлынули потоком. Потом забирать чужую боль и возвращать супругу возможность дышать. Дарсия терпел всю его истерику, хотя боль сжимала ему грудину и, казалось, даже лёгкие, которые болеть в принципе не могли. Сил не хватало даже на гулкую речь, только на слабые движения крыльев и на присвисты сквозь зубы, всё же не перерастающие в стоны. Утром, преодолевая неловкость и какую-то болезненную благодарность за крылья и неожиданный порыв заботы, Шарль всё же заметил: — Я мог тебя убить. — Я знаю. Это бы сделало тебя счастливее? — Нет. — Но ты же ненавидишь меня. — Не настолько. Моя ненависть несколько иррациональна, ибо я ненавижу тебя не за недостатки, а за отсутствие достоинств, которые я тебе приписал. Мне просто казалось — я их вижу, а потом я год за годом разочаровывался. А разве ты в силах дать мне то, чего у тебя нет в принципе? Это не под силу ни одному живому существу. Дарсия мягко потянул за рукав собравшегося было уходить Шарля. Он выглядел куда лучше вчерашнего, хотя взгляд ещё оставался больным и, может, потому уязвимым и мягким. У Северных лордов таких взглядов просто не бывает. — Но если ты мне поможешь, Шарли, может, я изыщу возможность дать тебе то, что ты хочешь? Шарль опустил глаза. На губы просилась маленькая, еле заметная улыбка. Чего он хочет? Ничего и всего разом. Конкретно теперь он, кажется, хочет просто жизни супруга. Ни признания с его стороны, ни мягкости и понимания, ни даже любви — как-то привык к мысли, что он её никогда не получит. Просто жизни, из очень эгоистичных побуждений. Просто иначе он сдохнет сам. Рауль в своё время не смог, но уж у него-то хватит упорства на достижение этой цели.