Правда редко бывает чистой, а уж тем более — святой. Оскар Уайльд
Кто-то пел мне птицей звонкой, Кто-то мой писал потрет, Кто-то вежливо и тонко Соблюдал нейтралитет. Кто-то с трепетностью лани Оставлял в дверях цветы. Кто-то, кто-то мог любить, не раня, Кто угодно — но не ты. Кто с податливостью воска Повторял мои черты, Кто с разборчивостью Босха Заселял вокруг сады, Кто украсил день мой ненастный — Вылил свет из темноты, Кто составил в жизни счастье — Кто угодно, но не ты. «Shuffle» Сурганова и оркестр — И они говорят это в открытую, мон арэ. Понимаете? В открытую, прямо посреди рынка и в бедных кварталах, — Аврил всплеснула руками столь эмоционально, что стала сползать с колен Шарля, так что ей пришлось ёрзать, восстанавливая равновесие. — Науськивают слушателей против господ и убираются до прихода полиции. А сами они люди, не инарэ, понимаете? Чистенькие и вовсе не истощённые люди. Да я в жизни не поверю, что они действуют сами по себе! Но такое ощущение, что больше никто логически мыслить не хочет, толпа их слушает и поддерживает! А когда я в такого оратора кинула гнилым помидором, то чуть не побили меня! Хорошо папа вытащил из толпы… Граф скрестил руки на груди, укоризненно смотря на ребёнка, примостившегося у него на коленях. Аврил, дочка Алера и фактически первая в его Кровном Доме, надула губки и скорчила потешную виноватую моську. Девушке шёл девятнадцатый год, но как инарэ не воспринимал её как «взрослую особь», так и она не очень-то часто вспоминала, что Шарль мужчина и «ненавистный кровопийца». — Во-первых, что за привычка чуть что на меня садиться? Я тебе не стул и не кушетка, и уж тем более не надо на мне ёрзать! — граф ещё шутливо и наигранно сердито щёлкнул девушку по лбу — не сильно, но достаточно, чтобы та ойкнула. А вот продолжил он куда серьёзнее. — А во-вторых, я бы на месте твоего папы вообще без братьев тебя не отпускал. Ты только что так ратовала за здравое мышление и полезла воевать с противником с заведомо выигрышной позицией. Девочка, где были твои мозги в этот момент, а? Ну агитируют, ну волнуют общественность, тебя это как касается? Ты хоть понимаешь, что твоя выходка — это фактически поддержка инарэ в глазах людей? Ты хочешь, чтобы вам дом разнесли? Братьев в тёмном переулке ножом пырнули? Этого? — Но инэ… — Цыц, — вот же дурацкое словечко, пристало как банный лист и не отцепится. — Аврил, уясни раз и навсегда: если такое происходит в твоём присутствии, ты опускаешь очи долу и выходишь из толпы. Ты не лезешь учить жизни, ты просто уходишь и как можно дальше, пока разозлённая толпа не успела кинуться на полицейский наряд и всех не передавят. Ясно? Ни инарэ, ни люди не будут никого разбирать на правых и виноватых. В таких акциях всех просто давят. — Но надо же что-то делать! Ведь никому не станет лучше от того, что перебьют сотню работяг, которым растравили старую рану! Что делать? Да если бы Шарль знал. Нужно было делать то, что он и планировал, то, ради чего Алая партия так рвалась в Парламент, но пока не было ни одного заседания, только они сегодня собирают своё собственное, открытия же парламентских сессий ещё не было. А каким-то левым движениям не сидится в подполье. Акции стачек, протестов и прочее происходят с завидной регулярностью, но это разрозненные происшествия. Тем не менее в один прекрасный день такой акции может хватить, чтобы «рвануло» по всей столице и даже стране. Агитаторов, конечно же, подсылают инарэ, недовольные Князем, правительством, жизнью в целом или чем-то ещё. Это удобная и действенная схема подставных лиц, подначиваний и разжиганий межвидовой вражды. Последняя такая подковёрная возня около пятидесяти лет назад ознаменовалась поджогом ратуши, нескольких крупных кораблей и части пристани. Подавили решительно и кроваво. После очередных сводок о количестве восставших, а значит, на момент написания уже мёртвых людей, Шарль всегда поражался цинизму соплеменников, рассуждавших о перенаселении и «золотом миллиарде». Людей всегда было больше, чем инарэ, их столько не требовалось для того, чтобы кормить Величайший из Народов. Уже сколько столетий величайшие умы обсуждали сокращение популяции человечества и выборки лучших экземпляров. Вот о каком сокращении и выборке может идти речь, если после стачек на заводах весь рабочий коллектив набирают заново, так как во время разбирательств режут всех? Выборка… Да если бы у людей не было их высокой рождаемости, лет через пять господа величайшие умы могли бы грызть друг другу глотки за обладание «кровяным запасом». — А теперь иди домой, золотце. Вам ничего не нужно? Девушка, спрыгнув со своего насеста, обернулась и посмотрела укоризненно и вместе с тем виновато. — Нет, ничего не нужно, мон арэ. Вы сегодня бука. С агитаторами не связывайся, на коленях не сиди… А десять лет назад не гоняли. — Сравнила! Ты была в половину меньше, малышка. Аврил надулась. — Вы уж определитесь. Гоняете как взрослую, а обращаетесь как с ребёнком. Шарль насмешливо фыркнул. — Ты и есть ребёнок, особенно для меня. И навсегда им останешься. Передавай отцу и матушке мои наилучшие пожелания. Девушка кивнула, попрощалась, посмотрелась у двери в зеркало, но в дверях не вытерпела, обернулась и показала графу язык, после чего мышкой юркнула за дверь под раскаты громогласного хохота. Шарль попробовал вернуться к занятию, поглощавшему его до дегустации (просмотру отчётов), и не смог. Эта маленькая хохотушка, маленькая в любом возрасте, ибо ещё слишком ярка картинка, когда Алер приводил «нечто» в розовом платье и оно улыбалось наполовину беззубым ртом, совершенно не боясь, поддела его за живое. Аврил была наблюдательна, умна и единственная из детей его исключительного донора пошла в отца. Двое сыновей Алера были куда слабохарактернее и пошли в мать. Кроме того, им в полной мере перешёл первобытный страх людей перед инарэ. Шарль не любил, когда его боялись. Уважали — да, но не тряслись от страха, затравленно вглядываясь в глаза. Самому его выдержанному донору (Алера еле удалось отговорить от участия в дегустациях, когда ему исполнилось положенные для «пенсии» сорок) всегда удавалась эта грань почтительности и лёгкости. Его дочери тоже. Характерная мягкая настойчивость также была узнаваема. Шарль мог сколько угодно посмеиваться и учить девочку жизни, но факт оставался фактом: Аврил была единственной представительницей прекрасного пола в его когорте доноров. И его это более чем устраивало. Вот только волнения… Это может негативно сказаться на всей их политической кампании. Они ведь затрагивают интересы людей, так что вполне возможно, теперь всей его партии будет противостоять какая-то антиправительственная организация, а может, даже и не одна. Впрочем, загадывать, не посоветовавшись с Дамиеном или хотя бы просто не отследив ситуацию, глупо. А значит, придётся ждать и смотреть, и только потом делать выводы и что-то предпринимать. Для начала он просто вынесет этот вопрос на обсуждение на собрании. Противостоять или нет — дело десятое, но осознавать проблему в должной мере должны все.***
Дарсия сошёл в главный зал по левой боковой лестнице и, став напротив огромного витражного окна, сквозь которое робко проглядывала крона вишни, прикрыл глаза и глубоко вздохнул. Алая партия таки прошла в Парламент. Заседание Избранного Совета ещё не состоялось, но стена отчуждения между двумя мужчинами возникла буквально за сутки. Уже на следующий день, а если быть точнее — начиная с ночи, лорд явственно понял, что его это не устраивает. Нужно было что-то решать и притом однозначное, ибо игры полутеней уже порядком надоели. Шарля дома не было. Он на заседании со своей шайкой-лейкой революционеров («Реформаторов, Дар! Реформаторов!»), и лорд в кои-то веке дома один, если не считать прислугу и доноров. Он-то всё со своей партией решил ещё вчера, и до открытия сессии и начала собраний они могут друг от друга отдохнуть. Это тем более нужно, потому что новая партия да ещё и выход её Главы в Избранный Совет — необычайные события. Воздух в главном зале напоён свежестью и чуть-чуть сладостью, но не приторной, а лёгкой. Эта сладость — вклад Шарля. До его появления в доме никто не занимался тем, чтобы в особняке появлялись сезонные цветы, хотя всё больше розы всех мастей. Сам лорд не терпел ярких и насыщенных ароматов, граф это как-то уловил не спрашивая, как и то, какие цветы если не нравились мужу, то не раздражали его. В половине дома, принадлежащей Главе Синей партии, были белые, кремовые или нежно-жёлтые, розовые соцветия, в то время как в кабинете Шарля подчас не продохнуть от густого аромата карминовых, алых или багряных. Эти цветы не появлялись даже в оранжерее или саду, они росли рядом с особняком в районе Неба Древних и чёрт знает сколько бы ещё оставались незамеченными, если бы лорд намеренно не обратил на это внимание. Теперь он целенаправленно и методично «препарировал» особняк, разделяя на составляющие то, что было в доме от него, а что привнёс его драгоценный. Кроме запаха и цветов, в доме появились новые картины. Больше всего на половине графа, но просочились они и в Жёлтую гостиную, и в залы, и в коридоры, а маленький зимний пейзаж — даже в кабинет самого Дарсии. Сменились многие портьеры, полностью изменилась обивка мебели и шёлк на стенах пяти комнат. Шарль проник в дом незаметно и естественно, как побег за побегом цепляется за каменную кладку шиповник и тянется вверх, а к моменту, когда кустарник распускает цветы и его наконец замечают, то отдирать уже поздно и больно, ибо растение ввинтилось в саму кладку и без неё попросту рухнет на землю, а в стене покажутся выбоины и щели. Агнесс за шесть лет не привнесла вообще ничего. Ей не было дела ни до мужа, ни до особняка, ни до детей. Впрочем, Альфреда она ещё кормила и успокаивала, когда тот плакал, а вот Эрнеста почти придушила, когда поняла, что после этих родов уже не оправится. Так что в отношении особняка выражение «хозяйская рука» никогда не имело отношения к женской ручке. Конечно, девушка-хозяйка всего за год могла внести то, что Шарль вносил двадцать лет, но такового этот дом никогда не видел. В нём жили двое мужчин, обживающихся медленно, но основательно и добротно, притирающихся и друг к другу, да и к себе самим отчасти тоже. Шарль не копировал родовое гнездо, он просто привносил в дом мужа какие-то черты, которые одним своим присутствием говорили: «это и моё пристанище тоже». С каждым годом так же незаметно и методично граф обживался и в чужом сердце. Через дискомфорт, боль, ссоры и недопонимание к простой и естественной констатации факта, что оттуда его выдрать уже не получится. Он был завязан решительно на всех аспектах жизни Главы: на детях, на доме, на постели и теперь вот на работе. В каждом решении и поступке мелькала его тень или косвенное участие. Лорд открыл глаза и прошёлся по залу, кончиками пальцев касаясь предметов, стоящих на пути, и анализируя, чьи они: его или Шарля. Давно-давно, когда он только купил этот особняк, Роярн вовсю смеялся. Ещё бы. Вещей у него было только на одну комнату, и в той было просторно и почти аскетично. Со временем ситуация, конечно же, изменилась, но теперь в доме появилось то, чего он так и не внёс. Время. Особняк выдавал характеры своих хозяев, их пристрастия и вкусы, но был каким-то застывшим, словно замурованным в янтаре постоянства. С подачи Шарля время наконец-таки пошло. Популярные книги сменяли одна другую, вечные программки концертов, расписания поездов, забытые в спешке перчатки, флаконы духов вне туалетных столиков, записки на видных местах и многое другое — мимолётное, хаотичное и живое. Где-то в прихожей отворились двери. Дарсия не спешил разворачиваться и, вновь прикрыв глаза, слушал и вспоминал. Сначала граф снимет цилиндр и тряхнёт головой, чтобы чёрные кудри, примятые тульей, рассыпались по лбу и плечам. Одну прядь он обязательно поправит, сверкнув массивным кольцом со шпинелью. Снимет туфли и, переобувшись в гардеробной в остроносые тапочки на восточный манер, пойдёт сюда, ибо Ксан, конечно, уже ответил на вопрос, дома ли сам Глава Синей партии и где его можно найти. Они всегда здоровались, когда возвращались домой. — Ксан сказал, ты ждёшь меня весь день. Лорд приоткрыл глаза и не спеша обернулся, окинув супруга взглядом с головы до пят. — Так и сказал? — Не совсем, но я прекрасно распознаю твоё нетерпение. От осторожной улыбки граф здорово смутился. Он отложил стопку свежих газет и корреспонденции, которую держал в руках, и шагнул ближе. — Что-то случилось? Всё. И ничего в то же время. — Я соскучился. Иронично изогнувшаяся было смоляная бровь почему-то всё же не сделала этого движения до конца. Выражение скепсиса перетекло в растерянность, стоило только Шарлю вглядеться в глаза напротив. Ведь не врёт. Действительно не врёт и не ёрничает, и вообще… Граф вздрогнул всем телом, сделал шаг назад и отвёл глаза. Когда украдкой посмотрел на супруга, наткнулся на очень внимательный и изучающий взгляд. — Что опять не так? — Да всё так… — Дарсия чуть склонил голову. — Я всё думаю, где ты так научился фехтовать. В упор не помню в двадцать четыре за тобой таких навыков. — Во-первых, мои двадцать четыре уже в прошлом, во-вторых, ты все эти годы был так внимателен к моей персоне, что удивительно, как ещё не забыл моё имя. — Ну не надо язвить. Твоё, с позволения сказать, взросление я очень даже видел. Имра, как я понимаю. Шарль удивлённо вскинул бровь. — Ты знаешь об этом? Лорд поморщился, словно под нос ему сунули что-то дурно пахнущее. — Почему ты думаешь, что я менее образован, чем ты? Ладно, оставим, это не имеет никакого отношения к делу. — А что имеет? Дарсия уже почти злится, по крайней мере, взгляд его становится холодным и колючим, но после минуты игры в «гляделки» вновь оттаивает и возвращает себе то выражение, что так смущает Шарля. Он его в жизни не видел, и нечитаемость этой новой эмоции супруга здорово его нервирует. — Ты не хочешь в театр или в оперу? Граф по-птичьи склоняет голову, а лицевые мышцы начинают побаливать. Это вам не дежурные улыбки, это неподдельное удивление, да ещё и в больших дозах. Да у него брови устанут каждый раз вверх приподниматься! — В театр? — Шарль переспрашивает, ибо вдруг ослышался. — Ты приглашаешь меня в театр? На что? — Да откуда же я знаю, что там сейчас дают… Пригласить, но не знать на что. Это очень в стиле Дарсии, главное — не захохотать тому в лицо, а то не только театра не получит, но каких-нибудь благ лишится. Приходится вспоминать самому. Что могут давать, когда сезон ещё не начался и у трупп отпуска? Разве что приезжие, но и там ничего интересного. — Ты же не любишь театр, — граф чуть успокаивается и решает прощупать почву. — Оперу ты, кажется, также не жалуешь. — Я не люблю трагедии и комедии. Классические драмы мне нравятся, — лорд соединил кончики пальцев, глядя то на свои руки, то наискось на супруга. — Но больше всего я люблю музыку. Шарль украдкой перевёл дыхание, филармония как раз давала неплохой концерт, но дотошно уточнил: — Струнный концерт пойдёт? — Всё равно. Желание смеяться становится непреодолимым. Попробовал бы он так своих девушек приглашать, сразу бы в сумасшедшие записали, а Дарсии всё как с гуся вода, ему ещё и явно легче от того, что не надо забивать себе голову и мучиться с программами. Один смешок всё же прорывается, и ледяные глаза напротив тут же чуть вспыхивают тревожными огнями. — Извини. Я понимаю, как это для тебя выглядит, но я правда не знаю, что тебе понравится и куда тебя можно пригласить. С ума сойти. Дарсия не ершится, а признаёт свою некомпетентность. Шарль только плечами пожал. — Не обязательно идти на концерт или спектакль. Можно просто прогуляться, пешком или верхом… За окном деликатно грохочет гром, а на стёкла брызгают первые капли дождя. Мда… — …или остаться дома, — невозмутимо заканчивает граф. — А сам ты разве никуда не хочешь? Шарль немного нервничает. Во-первых, они стоят друг против друга, словно в оппозиции, во-вторых, он вовсе не столь неугомонный, как, верно, думает лорд. Дарсия в сравнении с ним, конечно, беспрецедентный домосед, он с таким страдальческим видом объезжает свои земли, словно его варят заживо, но и сам Шарль бывал бы дома куда чаще, если бы не «пташки» его драгоценного и не Рауль после. Если их отношения хоть когда-нибудь наладятся, то лорд узнает ещё и то, что графа раздирает обсудить события дня, самые яркие происшествия не только его жизни, но и столицы. Хотя они это уже проходили, но так давно… Он наверняка уже и не помнит… Лорд склоняет голову, ожидая ответа, и вспоминает те же эпизоды их жизни, что и его муж. Не помнит?.. О, он помнит всё в красках и подробностях, в деталях, просто не совсем так, как сам Шарль. И он тоже тоскует по этому времени, хотя полгода назад не признался бы в том и под пытками. — Я сейчас пошёл бы только из одного упрямства и желания посмотреть на тебя во время нашей прогулки, ибо я хоть убей не помню, чтобы ты делал мне такие предложения раньше. И извини, я воспользуюсь твоей вынужденной капитуляцией. Пойдём. Слова выходят жестокими, но это правда. Они бывали вместе в театре, но то было другое. Тогда их приглашали или была премьера, не посетить которую было нельзя. Правда, жестокость слов только в голосе. В мыслях же этот прецедент занимает место на полочке «лелеемых происшествий» рядом с букетом хризантем и некоторыми другими вещами. Глава Алой партии решил совместить полезное с приятным. Он так и не видел ни одной постановки с Миллиганом Оррети, значит, это нужно было исправить. Заодно мужа посветит. Дарсия, на удивление, не возражал, когда его затащили в задрипанный театр, но внутреннее убранство и обшарпанную ложу осматривал так же брезгливо-удивлённо, как и сам Шарль. — Надо сказать, меня удивляет твой выбор… — А меня-то он как удивляет. Теперь главное, чтобы игра стоила свеч. Лорд ничего не понял и просто пожал плечами. Ему было как-то всё равно, на фоне каких декораций любоваться мужем, ведь тот два часа (и пусть только попробует уйти!) будет рядом, весь вовлечённый в действо, потому молчаливый и вместе с тем открытый. Публики в зале было немного, оркестр, игравший вступление, откровенно фальшивил и пару раз сбивался с нот, но потом… Давали «Простые вещи» — непримечательная бытовая драма, если бы в ней не было столько правды. Начало было затянутым, актёрский состав плохоньким. Ничего интересного не происходило, пока Дарсия чуть ли не рванулся вперёд. — Он что, инарэ?! Шарль всматривался в действо на сцене как никогда пристально. Ему почти физически стало плохо от того, что там происходило. Этот несчастный, Неприкаянный Милл, был невероятно хорош. Он играл как дышал, и на его фоне общее убожество было только разительнее. Ну, конечно же, его никуда не брали. Мало того что инарэ, так ведь ещё и игра — выдающаяся самоотдача профессионала, с которой сложно конкурировать или хотя бы быть наравне. Какое сокровище… Граф сжал кулаки и жёстко хмыкнул. Дарсия, как только прошёл первый шок, всё больше смотрел на мужа, чем на сцену, так же хмыкнул. — Кто-то нашёл очередного протеже? Шарль неохотно скосил глаза на спутника, а потом все же соизволил повернуться. — Могу уступить его тебе. Не прогадаешь. Ты же сожалел, что не получаешь доходов с моего солиста. Лорд чуть поморщился. — Оставь свою язвительность, ради Маан. Ты довёл меня до крайности, я и не то мог сказать, лишь бы больнее тебя уязвить. Шарль прикрыл глаза. Пухлые губы сами сложились в горькую усмешку. — Ты уже не сможешь сделать мне больнее, сердце моё. Что бы ты ни сказал и ни сделал. — Почему? Чёрные ресницы вспорхнули испуганной стаей птиц, а в глубине тёмной радужки блеснули жёлтые отсветы. — Ты же не знаешь старого наречия?.. Не разобрав интонации — не то утвердительной, не то вопросительной — и не расслышав половины слов, Дарсия слегка поморщился. — Особенно когда ты начинаешь тараторить, как торговка на базаре, на этом дьявольском языке. — Подожди… — Шарль вовсе отвернулся от сцены, всем корпусом обратившись к супругу. — Ты понимаешь? — Когда ты не спешишь — да. Но не всё. — И давно? — Нет. Так, чтобы действительно понимать, — не больше полугода, хотя потратил я на это страшно сказать сколько времени. Шарль в который раз за день искренне удивился. Лорду это выражение лица супруга всё больше начинало импонировать. — Ты учился? Маан, ты правда учился? Но зачем?! — Тсс. Мы всё ещё в театре, а твой потенциальный протеже действительно хорошо играет, чтобы срывать ему спектакль. Давай поговорим, когда всё закончится, м? Шарль поджал губы, но всё же обернулся обратно к сцене. Правда, теперь уже действо занимало его слишком мало и игра Миллигана смогла в должной мере увлечь только под занавес. На улице граф мёртвой хваткой вцепился в локоть мужа. — Если ты думал, что я забуду… — И не надеялся даже. Небо недовольно что-то буркнуло, плюнуло молнией, после чего разразилось поистине недовольным рыком. Дождь, и без того не прекращавшийся весь день, пошёл с усиленным энтузиазмом. — Ну и? — А давай мы переберёмся куда-нибудь в тёплое и сухое место? — Дар! — ого, кто-то злится и скалится, показывая зубки. — Хватит заговаривать мне клыки. Зачем ты учил старое наречие? Вздох у лорда выходит таким тяжёлым, словно на плечах у него как минимум тяжесть всего мира. — Ну ты же зачем-то на нём говоришь. Как прикажешь ещё тебя понимать? — Ты мог просто спросить. — Каждый раз?! Извини, радость моя, но у меня имеется самолюбие. А выставлять себя на посмешище день через день двадцать два года подряд… — Я все эти годы думал, что тебе всё равно… Шарль хотел сказать что-то ещё, но Дарсия слишком уж демонстративно выпрямил спину и поднял голову. Ну конечно, если его смущают или выводят на откровенность, то он сразу же прячется за агрессией или показным равнодушием. Граф отпустил локоть супруга и просто положил свою руку тому на предплечье, молча двинувшись к экипажу, стоявшему невдалеке. Если повезёт, то его не перехватят, пока они дойдут. …Его руку не сбросили. Пожатие холодных пальцев и тихий вздох почти на ухо сказали даже больше, чем самому лорду хотелось бы.***
— Китти, солнышко, у вас сегодня званый ужин, я ничего не путаю? Шарль улыбался так мило и кокетливо, положив голову на сложенные руки, что Дамиен очень явственно увидел тень надвигающихся неприятностей. — Что бы ты ни задумал — нет. — Да не занудствуй, не тебя спрашивал. — А я отвечаю за единственную девушку в нашем скромном сообществе. Она к тебе слишком хорошо относится, чтобы отказать, и не видит размеров тех неприятностей, что ты уже наворотил. Одно то, что партия прошла с лёгкой руки княжича… Шарль поморщился. Дарсия пока ничего ему не сказал, но он видел в тот же чёртов миг, когда их окатили водой, видел, как в синих глазах мелькнуло разочарование. Он не поверил, что Шарль действительно не спал со средним княжичем. Общественность-то в этом уже уверилась, его почти в глаза называли княжеским полюбовником. Вот только завтра, после заседания Избранного совета, это будет уже подтверждённым фактом. Сейчас ещё не очень-то верится, что всё это взаправду, а вот после заседания… О, с каким наслаждением ему станут перемывать кости! А если припомнят всех «пташек» Дарсии и дорисуют то, чего нет… Самая худшая разновидность сплетен — неполная. Те шепотки, в которых много белых пятен, наиболее опасны именно потому, что их заполняют домыслами, и домыслы эти зачастую с сотню раз хуже реальности. Граф даже предполагать остерегался, что додумает общественность. Последним гвоздём в крышке его гроба наверняка станет дражайший супруг. У него и так явно что-то не то с головой, ибо как объяснить эти всплески нежности, участия, эти его «скучал» и вчерашнюю поездку в театр? А старое наречие? Нет, сам факт, что Дарсия ради него сподобился заняться языками, не просто грел, а рождал в душе нечто очень горячее, но ведь это пройдёт, как всегда проходило. Лорда надолго не хватит, он точно сорвётся и они в очередной раз всё закончат дракой. В парламенте воюй, дома воюй — перспектива, что хоть сейчас ищи верёвку и табурет. — Китти, не слушай этого зануду. Ты просто морально подготовься, что я к вам загляну сделать тебе непристойное предложение. Девушка только прыснула в кулачок. — Ты, вообще-то, замужем. — Кому и когда это мешало? Глава Алой партии и инара лукаво заулыбались друг другу, всё больше раздражая капитана. Он пыхтел так зло и сердито, что будь драконом — дым давно бы перешёл в пламя. — Шарль, у нас нет времени на твои импозантные глупости. Завтра совет и наш дебют… — Поэтому мои «импозантные глупости» как никогда нужны. Ты сам меня протолкнул на место Главы… — Я надеялся на твоё благоразумие! — Дами, — Шарль обратился к капитану, наблюдая, как тот багровеет из-за своего сокращённого имени. — Благоразумие и я — вещи несовместные. Спроси у моего мужа, он тебе с удовольствием письменно это заверит. И вообще, пойдём со мной и ты сам всё прекрасно поймёшь. На званый ужин самого Шарля, конечно же, никто не звал. Он вообще был в ссоре со всем семейством Китти, которое всё не теряло надежды, что девушка одумается, выйдет замуж и оставит все эти глупости с парламентом. Инара одумываться никак не желала. Те пару раз, что её запирали в доме, наиболее передовые представители партии в прямом смысле украли девушку через окно. Общественность была в ужасе, Дамиен тоже, а вот Глава их ненормального сообщества на полном серьёзе предложил возвести процедуру «изъятия своей инары из отеческого гнезда» в порядок вещей. Вопрос «сколько вам лет, дурни?» был тактично проигнорирован. Так что теперь, входя в дом Китти, Дамиен серьёзно переживал, что драгоценный Глава втравливает их в очередную неприятность, и искал пути отступления из особняка. — Китти, солнышко, чудесно выглядишь. Шарль рассыпался в комплиментах перед дамами, жал руки знакомым и не очень мужчинам, но капитан чуть успокоился, заметив совсем невесёлый взгляд графа. Если и втравит в неприятности — сам их и разгребёт, а вот когда дурь ему в голову бьёт, вот тогда стоит бояться. Семья инары также несколько расслабилась — и совершенно зря. Когда веселье достигло наибольшего пика, Шарль взял с подноса бокал, легонько постучал по его хрустальной ножке ногтём, привлекая внимание, и, откашлявшись, начал: — Господа, с многими из вас я знаком, с кем-то, увы, нет. Но все мы с вами знаем очаровательную виновницу торжества, — инарэ отсалютовал бокалом Китти, та мягко улыбнулась в ответ. — Я не принёс с собой подарков, но осмелюсь предположить, что моё предложение таковые заменит. Китти, моё сокровище, не согласишься ли стать моим секретарём? Гости сначала не поняли. Родители инары тоже, а вот девушка уже стояла подле своего Главы, протягивая руку для поцелуя. …Дамиен поминутно оглядывался, хотя они ушли с праздника ещё полчаса назад. Их даже не побили толком, только начали разогреваться, как Шарль вытянул на улицу обоих друзей и загрузил в первый же попавшийся экипаж. — Маан… Да ты хоть понимаешь, какой скандал будет завтра?! — Грандиозный, друг мой. Грандиозный. Китти полувопросительно-полузаинтересованно смотрела на капитана, спокойно идя рядом с Шарлем и придерживая его за локоть. — Дами, ты чего? — Я чего?! Китти, да ты осознаёшь, что вы только что сделали? Секретарь! Девушка! Да в Парламенте никогда не было женщин, да ещё и на посту фактически левой руки Главы одной из партий! Вся Реера будет стоять на ушах! Да что там, половина цивилизованного мира! Инара эту вспышку перенесла очень спокойно и обернулась к Шарлю. — Шарли, ты ему не сказал? — Нет. Я предвидел такую реакцию. Капитан окончательно перестал что-либо понимать, затравленно переводя взгляд с одного друга на другого. — Стоп. Китти, вы что, обсуждали это?! — В общих чертах, — девушка мягко кивнула и ухватилась за локоть Главы поудобнее. — Лет пять оговаривали. — Что-о-о?! Шарль тяжело вздохнул. Только теперь в свете газовых фонарей стало заметно, как он устал. — Мы проводим Китти домой, и я всё тебе объясню. — Если ты не заметил, мы её из дома увели. — У меня есть квартира на Храмовной улице. Дами, не шуми. Я очень устала. Капитан не проронил ни слова, пока девушка не зашла на ступени нового чистенького дома и не помахала своим провожатым рукой. — А теперь ты объяснишь? — Да. Пойдём, провожу тебя до дома, заодно прогуляюсь. — Можно взять экипаж. — Ни к чему. Как думаешь, с какого мероприятия мы увели Китти? — Со званого ужина. — С её помолвки. — Шарль, ты совсем без Князя в голове?! Граф только вздохнул и запрокинул голову к небу. Тёплый ветер ласково прошёлся по вороным кудрям, а звёзды ехидно подмигнули с тёмного неба. Конечно, им смешно, а ему-то что делать? — Видишь ли… Это уже шестой кандидат на руку Китти. Только этого родители просватали совсем. Устали, видимо, что она отказывает всем соискателям. Она попросила помочь. Я в любом случае что-нибудь бы придумал, но в той ситуации, которая сложилась, мы решили убить двух зайцев разом. — Протолкнуть девушку во власть? Шарль, ты определись, за чьи права мы боремся: за права людей или за права инар. — То есть ты осознаёшь, что женщины не сильно превосходят в правах людей? Теперь уже вздохнул Дамиен. — Я знаю, на что ты намекаешь. Но Виест — не Земля Отцов основателей. Мы куда более консервативны. Равноправие женщин и мужчин общественность воспримет в штыки. Ты хоть понимаешь, на что обрекаешь Китти? Да она станет изгоем. От неё отвернутся и родные, и подруги, и… — Дамиен, мы обсуждали это пять лет. Правда. Она осознаёт риски, а я уже договорился со своими друзьями в Прагансу. Если она не сможет выносить этого гнёта, то уедет в другую страну. — Вы что, и это уже предусмотрели? Но её семья… — Дами, ты уважаешь её как личность? — Что за вопрос? — Тогда как, по-твоему, она вправе сама выбирать себе спутника жизни, манеру поведения да, банально, носить корсет или нет? Я не собираюсь поднимать вопрос равенства женщин. Не сейчас. Да, мы введём её в политику, да, мы поднимем волну, но поверь, это будет маленький барашек пены на фоне шторма. Реера станет на дыбы, но тут же переключится с Китти на меня, ибо девушка в Парламенте — это меньшая проблема, чем любовник Третьего Лица Государства. — Ты же не спал с Люсьеном. Шарль горько хохотнул и потёр лицо руками. Устал. Маан, как он устал… — Это знаю я. В этом уверен ты. И всё. Для других это неважно. Княжич подписал распоряжение, и я не скоро отбрешусь, что этот пост мне перепал не за заслуги в постели. В честь любовников строят дворцы, отвоёвывают куски земли… Место в Парламенте никого не удивит. — Но ведь это бред… — Это интересно. Общество обожает выяснять, кто с кем спит. А вырулить на то, что это «подарок» Дарсии, я уже не смогу. Да и не хотел бы, наверное. Я уже смирился с ролью полюбовника его светлости. Так что… Как видишь, Китти в относительной безопасности. Всех куда больше будет интересовать грязное бельё моей семьи. Дар будет в восторге. Когда у него ещё спросят, как он относится к тому, что его муж спит со средним княжичем. — Твой муж может быть кем угодно, но после этой истории с дуэлью и его порывом заступаться за тебя перед княжеской семьёй я ни за какие богатства не поверю, что он признает эти сплетни. — Конечно не признает. Тогда пострадает и его репутация. — А по-моему, дело не в этом. По-моему, он просто тебя любит. — Ты понятия не имеешь, о чём говоришь, — Дамиен даже вздрогнул, наткнувшись на медовый взгляд и почувствовав неприятный холодок в сердце. Но Шарль украдкой перевёл дыхание и отвёл взгляд. — Ладно, это всё не так уж и важно. Доброй ночи. Отоспись хорошенько, завтра у нас важный день. — Доброй ночи. Дамиен долго смотрел вслед своему Главе. Тот повзрослел с момента их первой встречи. Очень. Но конкретно в эту ночь Шарль был даже не старше — умнее и опытнее. Он был мудрёнее и вместе с тем отчаяннее, чем когда-либо. Капитан поднял глаза к небу. «Прародительница, будь к нему милосердна. Дурак, конечно, но ведь добрый и правильный до крайности. Таких даже не бьют. Неужели ты будешь так жестока, чтобы ломать ему крылья?..»***
Дом Советов был огромен и словно бы напоён агрессией. Китти только что совсем уж не жалась к Шарлю. Дамиен был чуть спокойнее, но и он явственно нервничал. Шарль же просто боялся. Это было бы смешно, если бы не было так грустно. Глава. Посмешище, а не Глава. Это он должен защищать своих сподвижников, а его бросает в холод, стоит только представить, как четыре пары глаз будут прожигать до кости. Вернее, конечно, двенадцать, но секретари и заместители Глав нервировали куда меньше, чем сами Главы. С Дарсией он не пересекался ни вчера вечером, ни сегодня утром. Он бы наверняка прибил нерадивого мужа ещё дома… Высокие и тяжёлые двери в зал Избранного совета открывали вышколенные слуги. Как только Шарль увидел продолговатый овальный стол из светлого дерева, господ заседателей, огромные окна и гобелены, то всё наконец встало на места. Своё место привычно заняла маска игривости и лукавства, а внутри стало звеняще пусто и словно бы прохладно. Чудесно. — Добрый день, господа. Надеюсь, мы не заставили вас долго ждать. Обворожительная улыбка и четыре кивка. Сначала Глава Чёрной партии, Моррис де`Шенрэ, за ним кивок лорду Дэшему и его Золотой когорте. Третий, Ингланд де`Рем, Глава Зелёной партии. И, конечно же, Дарсия и многообещающий оскал в его честь. Украдкой, но по выражению глаз ясно: он заметил. — Ну что ты, Шарли. Княжеская точность — явно наследие твоего деда. Шарль ещё раз благодарно кивнул лорду Дэшему. — Если я унаследовал и его дар смягчать острые углы, то думаю, проблем у нас с вами не будет, господа. Кресло с высокой спинкой более всего походит на трон, но так как таких в зале пять, то каждый Глава сам себе Князь. Шарль опустился в своё непринуждённо, но внутренне поёжился — его посадили между двумя более всего родственными меж собой и враждебно настроенными к нему Главами. Чёрные и Синие, регниумы и консерваторы, приверженцы старых порядков. Золотые электы и Зелёные оприусы куда ближе им, Алым, по духу, но, видно, они будут в вечной оппозиции ко всем. — Будут, инэ. Вы, в отличие от вашего деда, с которым я имел честь быть дружен, хотите чего-то неслыханного. Моррис де`Шенрэ, обладатель совершенно непримечательной внешности, но зато четырёх серебряных колец в виде птичих черепов на левой руке. По годам — ровесник Рауля, если только не старше, а по состоянию души — вековое ископаемое. Чёрные волосы, чёрные глаза и полностью чёрная одежда. При всём желании не забудешь, из какой он партии. — Почему же, инэ? Я всего-то сторонник просвещения и прогресса… — И людей. — Разве это дурно? — С экономической точки зрения — нет, — Ингланд де`Рем, Глава Зелёных с проникновенным тембром, каштановыми локонами и светло-зелёными глазами. По виду мужчина лет двадцати пяти, по факту же лишь чуть младше лорда-канцлера Морриса. — А вот с этической… Вы всё же инарэ, Шарль. Представлять интересы людей не очень-то благоразумно. — Да глупо попросту. — Тебя забыл спросить, сердце моё. Мда. Самообладание, спокойствие, маска… Да ни черта. Пяти минут не прошло, а они уже начали грызться с Дарсией. Нет, ну какой идиот придумал посадить лорда так близко?! — Забыл. А удосужился бы, глядишь — стольких неприятностей бы избежал. Кроме того, что мужа захотелось ударить, также захотелось его поцеловать и похвалить. Хорошо говорит! С акцентом слегка и медленно, но если позаниматься… Маан! Какое, к чёрту, старое наречие и «позаниматься»?! — Мальчики, это трогательно, что вы друг друга так любите, но вы слегка ушли от темы, — лорд Дэшем издевался просто-таки в открытую. — Мы тут о людях, а вы о том, кто кого спросить забыл. Может, вам обоим рано тут сидеть. Молодость всё же такая молодость… Старая золотоглазая сволочь! — Извините, это нервы, — Шарль вернул себе видимое спокойствие, мило улыбаясь и прожигая глазами шестнадцатилетнее чудовище возраста руин. — Надеюсь, хоть вы не имеете ничего против моих воззрений. — Ну, на людей мне плевать с высокой колокольни. А вот на прибыль и права знати нет. А последние как раз под угрозой. — В чём же? — Шарли, людям нельзя давать свободы. Это никогда не кончалось ничем хорошим. — Странно, мне казалось, ничем хорошим не кончалось закручивание гаек. — Когда кажется… — Да замолчи ты! О, Маан… Шарль, уже переведя дыхание, понял, что всё полетело к чертям. А ведь эта синеглазая зараза специально его провоцирует, ибо чувствует, что его-то он опасается более всех. Тонкие губы лорда изгибаются в усмешке. Лорд-канцлер прокашливается глухо и барабанит унизанными перстнями пальцами по столу. — Вынужден согласиться с инэ Дэшемом. Вы оба увлечены совсем не тем, чем должно. Возможно, месяц без права выступления в Избранном совете вас охладит. Шарль даже не знал, чего ему хотелось больше: выть или драться. Месяц! Да он же только вошёл в этот зал! Взгляд, брошенный на лорда, полон ярости, но вот сам Дарсия явно растерян. Сессия только началась, а его, похоже, никогда не отстраняли от выступлений. — Господа, подождите… — Лорд, — улыбка Ингланда, адресованная Дарсии, мягкая и чарующая. Просто-таки воздушное пирожное, приправленное мышьяком. — Мы давно замечали, что вы горячитесь. Конечно, соседство с вашим мужем, да ещё и в роли оппонента вас… нервирует, — о, змея! Шарль просто-таки телом ощущал там совсем другое слово. — Так что небольшая дополнительная передышка и вам пойдёт на пользу. А мы, с вашего позволения, продолжим совет. Через месяц, как остынете, если остынете, конечно, мы вас с удовольствием выслушаем. На Китти за левым плечом Шарля внимания вообще не обратили. Главы Алой и Синей партий покидали Дом Советов молча и с очень прямыми спинами. Дамиен и Роярн натянутыми пружинами подобрались внутри и каждый миг готовились разнимать супругов. Те словно бы не обращали внимания друг на друга, вежливо прощались с секретарями и утверждали, что всё хорошо. Заместители проводили супругов до самой калитки. А когда те попрощались и пошли домой, Роярн рванулся следом. — Куда! — Дамиен почти в медвежьих объятиях стиснул баронета. — Вот тебе там сейчас точно делать нечего. — Да они же переубивают друг друга! Между ними не то что искрит — пылает! Со стороны особняка в районе Изумрудного дола послышался грохот и приглушённая, но грязная брань. — Вот уже! Пусти! — И не подумаю! Пусть себе носы квасят, если им так нравится! Зато, может, мозги на место встанут! — Они убьются! — Да если бы! Два влюблённых идиота! Эмоций больше, чем всего остального! Они подохнут друг без друга, так что пусть дерутся — как только один начнёт загибаться, быстро поумнеют! Роярн перестал вырываться, но на капитана посмотрел почти со страхом. — Это жестоко. — Благие намерения вообще неблагодарная стезя. Пойдём. Нам ещё планы составлять, Широкий совет-то никто не отменял и партии от участия не освобождал. В особняке что-то особенно явственно звякнуло.***
Дарсия проснулся от того, что ему весьма нелюбезно заехали по носу. Шарль просто перевернулся во сне и знать не знал, что потревожил мужа. Лорд спал бы и дальше, но сон ушёл как песок сквозь пальцы, и инарэ нехотя сел на кровати, потягиваясь всем телом и зевая так, что неискушённого зрителя хватил бы удар от вида мелких острых зубов и четырёх длинных клыков. Сонные синие глаза смотрели не слишком-то внимательно, но на алых разводах задержались надолго. Это потом уже, когда проснувшееся сознание наконец сообразило, что это кровь, Дарсия почти подскочил и, бесцеремонно встряхнув супруга за плечи, после чего решительно раздвинул тому ноги, за что тут же получил кулаком по зубам. — Ты вконец ополоумел?! Я тебе что, мальчик для утех?! Шарль проснулся куда быстрее, что неудивительно с учётом того, что его пробуждение было менее приятным, а в качестве аккомпанемента — вой над самым ухом. Удар вышел излишне сильным да ещё и с размаха, так что сквозь музыкальные пальцы лорда сочилась кровь, что и не поймёшь — губа разбита или зубы выбиты. — Придурок… — Дарсия сплюнул кровью на ладонь, но зубы остались на месте, и то отрадно. — Я тебя, кажется, порвал. А ты дерёшься… — А давай тебя как-нибудь так разбужу?! Непередаваемые ощущения и ассоциации! Шарль говорил сердито и зло, но по большей части чувствовал скованность и даже раскаяние. У него ничего не болело, а то, что простыни слегка в крови… Граф почти уткнулся носом в красно-фиолетовое пятно. — Твоя или моя? — А чёрт её разберёт… Похоже, обоих. Запоздало щурясь, Шарль оглядел комнату, себя и Дарсию, после чего ехидно хмыкнул. — Ударно погуляли. Что помнишь? Всё ещё придерживая челюсть, Дарсия неуверенно попробовал прищёлкнуть зубами. Ничего экстраординарного не произошло, и инарэ отнял руку от лица. — Мы вернулись домой с совета, с которого наc из-за тебя выгнали… — Вообще-то из-за тебя. — Что ты говоришь! А как же… Шарль примирительно поднял руки. Они уже один раз подрались, выясняя, кто виноват. — Тише. Давай ненадолго оставим этот вопрос. После того, как мы скатились с лестницы… — Погоди, до лестницы мы разбили витраж. — Жалко. Но он мне всё равно никогда не нравился. — Но это же не повод швырять в него подсвечником! — Что-то мне подсказывает, не в витраж я целился… — А в меня, значит, не жалко?! — Ты в случае чего заживёшь, — Шарль с авторитетным видом провёл по груди супруга, где красовалось пять тёмных фиолетовых полос — след кровотечения и ещё не рассосавшейся гематомы, — а окно — нет. — Именно поэтому ты почти вскрыл мне грудину… — Чья бы корова мычала… Они сами и зрелище вокруг и впрямь было живописно. До того, как «слиться в объятиях страстных», они, видно, всерьёз попортили друг другу не только физиономии и настроение, но всё остальное. Оба в крови, на ком больше — даже непонятно, оба всклокоченные, сердитые и со следами драки в виде ещё не сошедших гематом и ушибов, но удивительно довольные жизнью, по крайней мере, Шарль судил по себе. Он чувствовал, что отдохнул и выспался, да так, как не мог уже несколько месяцев, взвинченный и истерзанный тревогами и бедами. Дарсия тоже выглядел на порядок лучше: ушли мелкие морщинки под синеватыми нижними веками и сгладились складки у рта. Шарль фактически зацепился взглядом за тонкие и красивые губы супруга, почти ощущая их вкус и со всей полнотой вспоминая, что, сцепившись и рыча, они прокатились по ковру, а потом как-то вдруг начали целоваться. Вот только чья была инициатива — так и не вспомнилось. Хотя тогда было не до того, кто первый начал. Они фактически вгрызались друг в друга, сталкивались зубами, резались языками о клыки, но не выпускали и не отстранялись, подчистую выпивая дыхание один другого. А вот потом… Граф смущённо кашлянул и отвёл глаза в сторону, подозревая, что щёки у него теперь не просто алеют, а пылают. Потому что начали они ещё внизу. И пять полос на груди у лорда — отметина не ненависти и задора драки, а страсти. Рубашки наверняка разорваны на лоскутки, как они друг друга не съели — вообще непонятно. А ведь так старались. Как минимум кусались пребольно, от души загоняя в плоть не только клыки, но и резцы. Шарль поёрзал на месте, ойкнул и извернулся, чтобы осмотреть себя совсем уж со всех сторон. На левой ягодице отчётливо просматривались следы зубов… — Нет, ну ты совсем ненормальный? Что, другого места не нашёл? — болезненно морщась, граф потёр место укуса. — Я тебя так не кусал. — О да! — Дарсия фыркнул, повёл плечами и так же поморщился. — Ты был сама нежность и распорол мне спину. Я всей красоты не вижу, но ты можешь оценить. Лорд повернулся спиной медленно и осторожно, так же аккуратно убрал волосы, перекинув их на грудь. — Вау… Шарль с удивлением смотрел на дело рук своих, а точнее когтей, ногтями бы он так не распорол. Белую кожу рассекали множественные порезы — наиболее глубокие, яркие и наверняка болезненные были вскрыты, видимо, не раз. Регенерация их обоих подлатала, но не до конца. Граф коснулся спины мужа осторожно и провёл по ней ладонями нежно и успокаивающе, чувствуя, как сокращаются мышцы, и подозревая, что Дарсия морщится от боли. Инарэ накрыл одну из наиболее значимых отметин губами. Лорд вздрогнул всем телом и хотел было отстраниться, но Шарль крепко обнял мужа, не позволяя уйти от прикосновений. Он провёл по маленькому рубцу языком, затем ещё раз, осторожно поддевая кожу клыком и вспарывая по новой. Дарсия болезненно вскрикнул и дёрнулся, но Шарль и не подумал его отпускать. Он зализывал и расцеловывал каждую отметину, пока те вовсе не рассосались, оставив после себя гладкую кожу. Тогда граф чуть придвинулся, фактически лёг грудью мужу на спину и уткнулся тому носом в основание шеи. Специфический запах кожи с примесью пота и крови тут был особенно насыщенным. Если бы он мог, то не поднимался бы, не менял позы и просто вдыхал этот запах — не неприятный, но терпкий и знакомый до боли. Он бы хотел не вспоминать, что теперь им предстоит сражаться по разные стороны баррикад, делать взаимные гадости, припоминать все грехи друг друга, череду измен… Он бы правда предпочёл всего этого не помнить, потому что именно сейчас очень явственно понимал себя вчерашнего, перешедшего от побоев к требовательным и жёстким ласкам, потому что он изголодался. Изголодался по этому телу, запаху, вкусу, ощущению чужой ласки и неприкрытого вожделения и восхищения. Ненависть схлестнулась с любовью в колючий клубок, уже порядком разворотивший ему нутро. Дарсия накрыл чужую ладонь у себя на груди и чуть сжал. Шарль умудрился положить её ровно над гематомой. Над сердцем. Лорд предпочёл бы, чтобы оно не грохотало так о рёбра, а кровь не стучала в висках, но, как бы ни контролировал дыхание, ничего не выходило. — Шарли… — граф напрягся, но смолчал, позволяя использовать сокращение. Чуть ли не впервые за долгий срок. Это, конечно, не «Шарло» — его детское и наиболее интимное имя, которое он выносил далеко не во всех устах, но тоже немало. — Я точно тебя не порвал? — Это не имеет никакого значения. Сейчас я боли не чувствую. Хотя нет, чувствую, и даже пятой точкой, но совсем по другой причине. Дарсия фыркнул. — А если серьёзно? — А если серьёзно, объясни, почему нас так легко выперли с совета. То есть меня ещё ладно, это было ожидаемо, а тебя? Ты же им только помог, намеренно… — Вовсе нет, — лорд ответил резко и немного грубо, недовольство больно царапнуло изнутри, вызывая на дерзость. — Моя реакция была такой же, как и твоя. Ты вывел меня из себя, и я сорвался. В совете так делать нельзя ни в коем случае, иначе всегда будет то же, что и вчера. Моррис пользуется своим положением лорда-канцлера, так что помимо прочего он ещё и наблюдатель, глаза и уши в Парламенте, которые всё донесут до Князя. А со мной у него начались разногласия с момента моего назначения. Только повода меня выгнать не было. Теперь этот повод преподнесён совету на блюдечке с золотой каёмочкой — и это ты. Пока будет очевидно наше предвзятое отношение, а главное — избыточная реакция, жизни мне не будет никакой. Дарсия извернулся в объятиях мужа и мягко уронил того обратно на подушки. Шарль не противился. Они так часто беседовали голиком, что самые недвусмысленные жесты приобретали новое значение. Вот и теперь это было не приглашение к продолжению вчерашнего безумия, а довольно мягкая расстановка сил и демонстрация доминирующей позиции. Лорд смотрел на мужа сверху вниз, упершись руками по бокам от его плеч. Смотрел не агрессивно, даже несколько нежно, но с подтекстом. — Шарль, я тебя прошу, умоляю, если угодно. Сними свою кандидатуру. — О-о-о, это мы уже проходили, радость моя… Шарль упёрся ладонью мужу в плечо, оттесняя, но тот не шелохнулся даже, продолжая игру в гляделки. — Не за просто так. Я могу протолкнуть какой-нибудь закон под твоей редактурой… Граф захохотал зло и с вызовом. Маан, какую же всё-таки сволочь он любит. — Ты правда думаешь, что этим меня можно купить? — Шарль уже не оттеснял мужа, просто поднялся на локтях так, что они фактически столкнулись нос к носу. От неги и ленности не осталось и следа, а карие глаза отливали алым. — Я прекрасно справлюсь с этим сам и вовсе не с одним законом. — Вы одни против четырёх. Вам не удастся внести хоть сколько-нибудь значимые изменения. — О том, чтобы пройти в Парламент, ты говорил ровно то же. Но я буду сидеть по твою левую руку, нравится это тебе или нет. — Пройти?.. — синие глаза как-то вдруг вспыхнули затаённой болью. — Или всё же получить за ночь любви? Шарль подался ещё чуть вперёд, мазнув ресницами по скуле лорда, и сказал тихо, но отчётливо: — Я ни с кем не сплю, кроме тебя. А княжескую семью я не люблю, они все для меня нечитаемы и непонятны, но ты, конечно же, можешь не верить. Граф змейкой выскользнул из-под супруга и не стесняясь потянулся, приподнимаясь на носочках. — Я в ванную. Советую последовать моему примеру, а после нам нужно привести дом хоть в какой-то порядок и куда-то деть простынь, ибо если отдадим её слугам, то они точно решат, что мы кого-то на ней прирезали. Шарль захватил халат и закрыл за собой дверь ванной очень осторожно, чтобы секунду спустя привалиться к ней спиной и запустить руку в волосы. Да что ж всё складывается так по-дурацки…***
К завтраку они оба немного остыли и за столом больше уделяли внимания еде, а не друг другу. Вынимая из багета мякиш и скатывая его в шарики (Маан, когда же отучится?), Шарль то и дело бросал взгляд на супруга, сосредоточенно читавшего газету и потягивавшего кофе. — Что нового на ниве пережененных новостей? — Падение курса руви, новый дипломатический договор и наш вчерашний позор. Ну и да, твой секретарь. Господам заседателям было не до Китти, но журналисты своего не упустили. — Вы что же, знакомы? — Шарль, девушек в политике не так много. Тем более на руководящих должностях в партиях. Граф почти услышал мысль: «...которые они получают ещё неизвестно как» — и с грохотом поставил свою чашку на стол. — Я с ней не спал! Я вообще не сплю с женщинами с момента нашего брака, если не считать Ивет. — А с мужчинами, стало быть, спал? Дарсия зацепился за формулировку, а Шарль был ещё слишком раздражён упрёками и намёками супруга, чтобы смолчать. — Твоё дурное влияние. У лорда перехватило дыхание. — И со многими? — вышло сипло и глухо, но Дарсия ничего не мог поделать с тисками, сжавшими горло. Он и представить не мог, что это так больно. Шарль опустил глаза. Смотреть не хотелось, отвечать — тоже. Чужая боль да ещё и столь явная не приносила удовольствия, только какой-то злой бес противоречия заставлял добить по самому больному, пока был шанс. — Нет. Только с одним, — быстрый острый взгляд и жёсткая усмешка в качестве аккомпанемента. — Но на постоянной основе. Дарсия потёр горло, словно бы впрямь ему было трудно дышать. Шарль никогда не видел в синих глазах такого выражения, какое там было сейчас. Но истолковал его неправильно. — Ты что же, — хрустнули, переплетаясь меж собой, пальцы, — думал, что буду тебе верен после всех твоих «пташек» и того, как ты фактически вытер о моё сердце ноги? Ты правда так думал? — Нет, я… — Дарсия сжал горло почти отчаянно. — И сейчас?.. — Нет. И больше не буду. Ни с кем. Да и не с кем-то… — Но ты же сказал… — Таких, как он, больше нет. Мне вообще хватало тебя. И хватало бы дальше. Шарль молча поднялся и, задвинув за собой стул, потянулся к газетам. — Я возьму, если ты не против. Дарсия перехватил его правую руку и, крепко сжав, перевернул внутренней стороной предплечья вверх. Из-за манжеты кокетливо выглядывал серый завиток ильвэ. Лорд подцепил пальцем ткань, заглядывая дальше. — Я хочу видеть твою вязь. Какого бы она ни была цвета. — Она такая, какая есть. — Нет, — Дарсия покачал головой, отпуская мужа. — Нет. Между нами что угодно, только не равнодушие. Я хочу видеть, пожалуйста, не обрабатывай её мазью. Шарль взял газеты и вышел из столовой. Дарсия долго смотрел на закрывшуюся дверь, не чувствуя, как из сжатой в кулак ладони медленно сочится кровь. Примечания: Общее замечание по миру: ввиду того, что все партии и их Главы монархисты, различия в партиях строятся не на основании разного понимания политического строя, а на других аспектах, отличных от привычных нам.