Не надо мне помогать

Дане Кашину всего двадцать один год. Всего двадцать один, а парень уже имеет неприятный и громкий диагноз, свойственный, обычно, взрослым мужикам склонных лет. Даня — алкоголик. Самый настоящий и отвратительный, напивающийся до чертиков, пристающий к девкам, блюющий где-то за углом дома и просыпающийся на автобусной остановке под утро от холода. Друзей у парня, кроме бутылки, не было, оттого и помочь ему было некому. Никто не брался за парня, все лишь осуждали и оскорбляли, видя в нем лишь будущего бомжа. У Дани не осталось даже собутыльников; он занимал у тех деньги на неопределенное количество времени, по итогу, конечно, не возвращая. И все, чем он мог оплатить — отхватить кулаков по лицу и пинков по пропитой печени. Устраивало ли Даню его положение и образ жизни? Боже, конечно же ему было плевать. Человеку, чья голова почти никогда не бывает трезвой, наплевать абсолютно на все. Кашин уже давно привык к косым и осуждающим взглядам прохожих и соседей, привык к вечному похмелью и боли в печени по утрам, привык быть извечным гостем в местном двадцать третьем отделении полиции. Там Кашина принимали, как близкого родственника. За пьяные потасовки, нарушение правил общественного порядка, отказы покидать заведения в нетрезвом состоянии. И если сначала злые дяди в форме пытались научить его жизни, помочь, сострадая, то вскоре начали отмахиваться рукой, смеясь и спрашивая: «О, Кашин, за что на этот раз?». Они любили парня за его пьяные туалетные шуточки и верили, что все это — молодежные выходки, которые однажды он перерастет. Порой, они даже закрывали глаза, не оформляли никаких бумаг, и отпускали его, когда тот протрезвеет. Но в последнюю их встречу никому из было не до смеха. Майор полиции кидает на стол папку и, шмыгая носом, присаживается на стул напротив Дани, хмуря брови и изгибая линию губ, скрещивает пальцы в замок: — Домогательство? Даня, серьезно? — тон ныне доброжелательного и веселого полицейского был серьезен, слышны нотки беспокойства; он пытается заглянуть парню в глаза, — Ты же к нам раньше серьезнее, чем за драки не поступал. Рыжий скрещивает руки, опустив подбородок к груди, устремляя взгляд в пол, глубоко вздыхает. — Дань, мы все относимся к тебе хорошо и искренне желаем хорошего, но ты знаешь, что на этот раз ты пересек черту. Бить по морде отмороженных пропоек — одно, но лезть в трусы к девушкам, которые того не желают… — майор вздыхает, — Ты же знаешь, с такими делами, как домогательство, в нашей стране не шутят. — И что теперь, я сяду? — рыжий поднимает голову, кривя лицом. — Я сделаю все, что в моих руках, чтобы этого не произошло. Я попробую дать тебе лучшего бесплатного адвоката, которого можно будет выбить. — С меня причитается… — Бог мой, Кашин, все, что ты можешь сделать — избавить меня от себя, договорились? Голубоглазый кивает. — Свободен. Жди повестку в суд, с тобой свяжутся. Даня выходит из родного отделения, накидывая на макушку капюшон и суя руки в карманы куртки, плетется по протоптанному маршруту через дворы к ларьку. Вывернув, по приходу, карманы и высыпав немолодой продавщице всю мелочь, та закатывает намалеванные черным карандашем глаза и ставит на прилавок самую дешевую водку, которая имелась в небогатом ассортементе. Кашин кивает и берет ее за горлышко, запихивая во внутренний карман куртки, направляется в свою однушку, находящуюся через дом. Словив недовольный взгляд пожилой соседки, подходит к входной двери. — Ты хоть бутылки за собой выноси, пьянь, — все-таки буркнула почти под нос женщина, смотря на пустые бутылки у его двери, и быстро покинула помещение. Кашин дергает ручку двери, с безэмоциональным лицом заваливается в квартиру, стягивает издроченные и порванные кроссовки, проходит на кухню. Квартира наполнена холодным уличным светом и прохладой. Даня закрывает забытое окно, достает со шкафчика граненый стакан и ставит на стол, присаживаясь. Все рюмки были давно побиты, потому все пилось из этого стакана. Посуды вообще, как таковой, в квартире не было. Как, в принципе, и всего. Ящики почти все были пусты. За исключением одного, в углу которого лежала наполовину пустая упаковка гречки. Даня пытается открыть бутылку с криво наклеенной этикеткой, но крышка прокручивается раз за разом. Поддев по срезу ножом, открыть заветную все же удается, и парень наполняет стакан наполовину, громко ставя бутылку в сторону. Рвано выдохнув, Кашин залпом опустошает граненый, даже не поморщившись, наливает еще. Перед сном рыжий идет умыться. Даня прокручивает ручку, прогоняя сначала коричневую, ржавую воду; когда напор становится более-менее прозрачным, он подставляет под холодную воду ладони, окуная в них свое большое лицо. Проводя по лицу после, убирает капли, стекающие на шею, ладони вытирает о толстовку. Взгляд его останавливается на зеркале над раковиной. Кашин смотрит на свое лицо; на уже начинающий краснеть нос, опухшие мешки и синяки под глазами, на нездоровый бледно-зеленый оттенок кожи. Его еле-видные брови хмурятся, а кулаки начинают сжиматься и трястись. На лице появляется оскал и, не выдержав, Даня замахивается и со всей силы бьет кулаком по зеркалу. Оглушающий звук разбивающегося стекла. Осколки валяются повсюду: в раковине, в ванной, на полу, на ступнях, в складках толстовки. Руки трясутся, а лицо кривится в страдании. Крик. Раздирающий глотку крик проносится по всей квартире. Даня опускает взгляд и смотрит на кровоточащие костяшки, закрывая их другой ладонью. Он лежит на нерасправленном черством диване даже без одеяла в темноте. Комнату освещает только тусклый свет от старого телевизора, который просто не мог работать без помех и шипений. Рука перемотана чудом найденным бинтом. Даня смотрит в одну точку на потолке, когда изнутри его колотило и ныло, а в руках отдавалось мелкой дрожью. Кашин ненавидел себя. Кашин надеялся отключиться и не проснуться больше никогда, но такая судьба вряд ли ждала его, особенно если учитывать затянувшуюся бессонницу. На протяжении пары дней, в ожидании приглашения на суд, он почти не выходит из дома. Только в ларек и обратно. Пьет до головокружения, курит, изредка что-то ест. День суда. Молодая дама (сама виновница торжества) на протяжении всего акта злобно косится на парня; во время своей речи пострадавшая обвиняет Кашина, казалось, во всех смертных грехах, когда же тот с отсутствующим взглядом спокойно говорит, что не помнит ничего: ни своих действий, ни даму. Все время судейства Даня либо смотрел в пол, либо поднимал взгляд исподлобья. — Товарищ судья, мой обвиняемый, на момент преступления, находился в состоянии тяжелого алкогольного опьянения, — вышел солидного вида мужчина, поправляя свои очки, — и я не спорю, что данный факт мало как может оправдать господина Кашина, но, — мужчина подходит к столу, открывая свой кейс, доставая оттуда бумаги, возвращаясь на место и протягивая их судье, — давайте обратимся к «статистике». Данила неоднократно был «посетителем» двадцать третьего отделения полиции Невского района. И прошу посмотреть, по каким статьям. «Распитие в общественных местах, пьяный дебош, драка». У моего обвиняемого явно прослеживается нездоровая ситуация, связанная с алкоголем. Судья просит обе стороны покинуть зал. В коридоре Даня нерешительно кидает взгляд на девушку; та, заметив это, брезгливо отворачивается, от чего парень неловко отводит глаза в пол. Через пару секунд к нему подходит адвокат, становясь напротив, заставляя посмотреть на себя. — Данила, я сделал все, что было в моих силах и надеюсь, что суд окажется сострадателен к тебе, ведь я правда считаю, что тебе нужна помощь, — мужчина кладет ему на плечо свою ладонь. Даня переводит взгляд на ладонь, после смотря в глаза адвоката и кивая. Судья выносит приговор. И от приговора в шоке прибывают, кажется, все. Кашину Даниле Владимировичу назначают обязательные посещения так называемого «клуба анонимных алкоголиков» в течении шести месяцев один раз в неделю. За несоблюдение приговора или отрицательный вердикт врача Кашину светила уже самая настоящая тюрьма. — Но, товарищ судья… он же, он… — девушка недовольно и растерянно пыталась что-то высказать. — Возражения не принимаются, — строго произносит судья и громко стучит молотком. На прощанье девушка окидывает Даню злым взглядом, нервно и быстро покидая помещение. И несомненно парень рад тому, что за его пьяные выходки ему не грозит больше, чем привычные пятнадцать суток, но испытывает максимально странные чувства по поводу предстоящих посещений такого клуба. Он считал, что хуже и ублюдочнее, чем «клуб анонимных алкоголиков» нет ничего, ниже уже некуда. И уж тем более он не верит в то, что ему там помогут. Раз он сам себе помочь не в состоянии, то вряд ли это сможет кто-то другой. Из всей этой ситуации Даня сделал для себя самостоятельный вывод — бухать только в пределах своих четырёх стен. Но какие бы выводы он не сделал, каких бы взглядов не придерживался, ходить на эти курсы нужно было обязательно, если не хотелось загреметь в тюрьму. А такое желание, если честно, отсутствовало напрочь. Потому Кашин успокаивает себя тем, что ещё на свободе и это всего лишь пару часов в неделю. Это можно воспринимать, как школу в свое время. Нужно просто перетерпеть, пересидеть. Жалко только то, что прогулять было нельзя. И как бы не хотелось, этот день все же наступает. Это был, наверное, самый нежеланный понедельник из всех. Даня собирается, проверяет еще раз адрес и выходит из дома. Благо это было не совсем далеко, подобрали центр поближе к дому. Подойдя к нужному дому, парень сверяет адрес; нехотя и пересиливая себя он все же дергает ручку двери и, слыша отвратительную трель колокольчиков, заходит внутрь. За стойкой ему улыбается милая молодая девушка: — Добрый вечер, впервые у нас? — Да, мне… кхм… я Кашин, мне сказали сегодня подходить, — парень чешет подбородок, смотря исподлобья то на нее, то на пол. — Да, Кашин Данила Владимирович, верно? Ваша группа в шестом кабинете, прямо по коридору и направо, — улыбается длинноволосая брюнетка. Даня кивает и направляется по коридору. С каждым шагом он идет все медленнее и медленнее, а желание уйти отсюда стремительно растет и раздувается. Еще пару шагов и он стоит у кабинета, переводя дыхание и решаясь войти. Кашин смиренно выдыхает и опускает ручку вниз, приоткрывая дверь. Он делает шаг в кабинет и в его глаза бросается та самая картина, которую он и представлял в своей голове: небольшая группа людей, сидящаяя на стульях в кругу, в которой каждый устремляет свой взор на него. Все. Поголовно. Поворачивается парень, сидящий к двери спиной, и заинтересованно поправляет очки: — Здравствуйте, вы…? — Я Даня… — А-а, Данила Кашин, точно, — приветливо по-доброму улыбается тот, — меня осведомили о вашем приходе, пожалуйста, проходите. Даня обходит маленький кабинет на прямых и тяжелых ногах, подходя к свободному стулу, находившемуся как раз напротив, видимо, психолога, и присаживается. Кашин заводит ступни под стул, облокачиваясь на его спинку, скрещивает руки на груди так, что плечи немного приподнимаются. Парень окидывает всех присутствующих взглядом, возвращаясь к самому врачу. На вид он был молодоват для специалиста, да и выглядел так, будто чисто случайно сюда зашел. Никаких ожидаемых белых халатов: синие джинсы, черная свободная футболка и болотного цвета длинный кардиган. Негустая борода и большие очки. Он больше походил на хипстера, чем на врача. — Так, Даня, — прерывает тот терраду его мыслей, — меня зовут Юлий Александрович и, как ты мог догадаться, я психолог. Хочу обозначить, что здесь тебе некого стесняться и бояться, мы — дружный коллектив, своеобразная семья, — смеется брюнет, — И чтобы тебе было полегче представиться, рассказать нам о себе, начнем с кого-нибудь из нашей группы. Кто-нибудь хочет показать пример Дане? Из семи человек, находившихся в кругу, поднимает руку весьма молодая девушка. Наверное, самая молодая из этого уже состоявшегося коллектива. — Да, Аня, начинайте, — Юлий устраивает руки на ногах, скрещивая пальцы в замок. — Меня зовут Аня Лексакова, — начала высоким еще чуть-чуть дрожащим голосом девушка, — мне двадцать пять лет. И… у меня серьезные проблемы с алкоголем… Все началось из-за того, что… меня бросил муж. В день свадьбы, он приехал ко мне рано утром… сказал, что передумал… и забрал у меня кольцо… и дочь… — голос девушки начал дрожать, а паузы в предложениях стали чаще и дольше, — Он выгнал меня из своей квартиры, и проплатил судье, чтобы дочь по закону пренадлежала ему… нашел себе новую невесту и запрещает мне видиться с дочкой… Девушка, не выдержав, прикрыла рот, когда на глаза начали наворачиваться слезы. Мужчина рядом положил руку на ее плечо, оглаживая его. Лицо Кашина перекосилось и нахмурилось. Дане было абсолютно не жаль эту девушку, он посчитал огромной глупостью спиваться из-за несчастной любви, которую, к слову, выбрал ты сам. Оттого взгляд его был хмур, он смотрел на Анну с каплей презрения и неприязни: — И это было вашим поводом начать пить? — вырвалось с губ Кашина. Юлий перевел взгляд на парня. — Простите…? — девушка подняла взгляд, вытирая слезу. — Ничего, — Даня нахмурился и, мотнув пару раз головой, отвел взгляд в пол. — Спасибо, Аня. Вы молодец, что можете рассказать об этом, — утверждающе говорит Юлик, глядя ей в глаза. Все присутствующие начали хлопать девушке, пока та, прижав ладонь к груди, кивала на жидкие апплодисменты. Кашин смотрел на это все, как на цирк убогих. Ему было максимально неуютно и дискомфортно находиться здесь. — Даня, — Юлий переводит взгляд, заглядывая не в глаза, а прямиком в душу, — теперь вы. Кашин шмыгает носом и кашляет, окидывая снова всех присутствующих взглядом: — Даня Кашин, двадцать один год, — спокойно произносит рыжий, поднимая нахальный взгляд на врача. Бровь психолога еле заметно дергается от удивления и он прикусывает губу. В кабинете повисает тишина. — Так, хорошо, — одобрительно кивает Юлий Александрович, — дальше. — Все, — таким же спокойным тоном констатирует парень, усаживаясь удобнее на стуле и чуть улыбается уголком губ. Кажется, Даня решил получить хоть каплю удовольствия от нахождения в этом месте, а потому решает сам строить свои правила. Юлий вздергивает брови вверх и улыбается: — Вам следует рассказать вашу историю, — уточняет он, рассчитывая на то, что, возможно, парень просто не понял, что от него требуется. — Я воздержусь. Юлий ухмыляется и кивает: — Что ж… для первого раза пойдет. Итак, группа… Даня тоже ухмыляется. Только вот причиной его ухмылки является фраза «для первого раза пойдет». Кашин где-то внутри себя решает ломать комедию до последнего, раз уж прибывание в этом клубе доставляет ему дискомфорт. Так проходят полтора месяца. И ничего нового, кроме « Даня Кашин, двадцать один год » группа от парня не слышит. Все попытки Юлия Александровича оканчивались крахом. На второе занятие Даня просто его игнорировал и молчал, на третье отшучивался, на четвертое он сказал, что « не в настроении». На протяжении всех занятий он не был активен в диалогах, играх, спорах. Вообще в жизни коллектива. Он хамил, высказывал недовольства, пускал шуточки. На сегодняшнее занятие Даня пришел с перегаром, чем нехило отвлекал группу, которая не могла сосредоточиться. Естественно, вечным спутником похмелья является плохое настроение, граничащее со злостью, потому все занятие Даня не скупился на выражениях и комментариях. И на этот раз терпение Юлия кончилось. — Всем спасибо за занятие, все свободны, — констатирует психолог, — вы все большие молодцы, до следующего занятия. Вся группа повставала со своих мест, не исключая Даню, который скорее хотел удалиться. — Кашин, останьтесь, пожалуйста, — не двигаясь с места, произнес врач, снимая с носа очки, протерев линзы о кофту, вешает их на ее горло. Даня, не успевший толком ступить со своего места, вздохнув, присаживается обратно на свой стул напротив, негативно настроено смотря прямо в глаза психолога. — Даня, я многое спускал вам с рук, но ваше поведение сегодня слишком… Слишком, — брюнет кладет ногу на ногу, располагая на колене ладони, — Вы прекрасно понимаете, что наши курсы подразумевают отказ от алкоголя. Сегодня вы пришли со страшным перегаром, отвлекая и подбивая остальную группу. Вы же понимаете, если я вам позволяю такое поведение, то автоматически позволяю его всем. В ответ рыжий лишь поджал губы и пожал плечами. Юлий Александрович вздыхает. — Я хочу, что бы такое больше не повторялось. Надеюсь, вы меня услышали. Я не хочу портить с вами отношение. Кашин по-прежнему не реагировал на слова врача, молча смотря на него и хлопая светлыми ресницами. — Ладно, опустим это. Я и без этого хотел оставить вас сегодня после занятия. Даня заинтересованно дергает бровью и ухмыляется, следуя примеру, закидывает ногу на ногу и облокачивается на спинку стула, немного задирая подбородок. — Дело в том, что вы ходите на занятия уже больше месяца, но не показываете никакого результата. Вы не хотите раскрываться. — Бинго! — внезапно громко отвечает Даня, щелкая пальцами, усмехнувшись и облизнув нижнюю губу в улыбке. Юлий изгибает густые брови и выражение лица заинтересованное и вопросительное. — Я хожу сюда только потому, что должен. Если я не буду, то… — Даня резко замолкает, прерывая мысль, от нежелания говорить про это самое «то», наивно пологая, что врач не в курсе, — в общем я хожу сюда из-за того, что обязан, а не чтобы «раскрываться» тут перед всеми вами. — Потому я и попросил вас остаться, я подумал, что вам будет легче поговорить наедине, нежели перед группой. — Не правильно ты, блять, подумал, — перебивает парень, — я вообще разговаривать не хочу. Кашин встает, отодвигая стул, направляется к двери. Юлий резко встает со своего места, вставая на пути Дани, смотря сверху-вниз на парня, значительно выше его. Рыжий хмурит брови, закусывая щеки изнутри, пытаясь сдержаться, когда кулаки от злости рефлекторно сжимаются. Психолог кидает взгляд на кулаки и обратно Дане в глаза. За свой относительно долгий опыт психолога, Юлий Онешко впервые встречает такой случай. Да, на его практике были пациенты, отказывающиеся работать над собой и взаимодействовать с ним и группой. Но обычно, после пары занятий, те прогибались под натиском, смотрели на других в группе, искренне желающих вылечиться, и говорили себе: «а чем я хуже?». Но Кашин отказывался даже от малейших попыток что-то решить. — Я, если чо, ёбнуть могу, — сквозь зубы произносит тот, — у нас с вами, Юлий Александрович, разница в возрасте, уверен, небольшая, — задрав голову и играя скулами. — Можете, Кашин, можете, я в этом не сомневаюсь, — серьезно отвечает врач максимально спокойным голосом, — только вот не забывайте почему вы здесь и что вам может грозить за это. Голубоглазый глубоко вздыхает и разжимает пальцы, продолжая зрительный контакт. — На улице ливень и ветер, а вы в кроссовках, — внезапно произносит Юлий, чем вызывает у оппонента удивление. — Вы это к чему? — хмурится. — Давайте, вы ответите на пару моих вопросов, а я подвезу вас до дома? — Не понимаю, зачем вам это? — Я хочу вам помочь. — Не надо мне помогать, себе помогите, а я сам со всем разберусь, — мотнув головой, отвечает рыжий. — Даня, — Онешко смотрит в глаза так пронзительно, что ощущаешь себя в шкуре провинившегося маленького мальчика. Рыжий стоит оцепененный пару секунд, затем направляет свой взор в окно. Он складывает губы в угол и разворачивается, проходя обратно и присаживается на свое место: — Давай, — ноги разведены в разные стороны, ладони замкнуты в сплошном кармане толстовки. Юлий незаметно улыбается кончиками губ, выдохнув. Он тоже возвращается на свое место, снимая с горлышка кофты очки, надевая их: — Хорошо, что вы сами перешли на ты, так нам будет легче настроиться на одну волну. Так, кхм… как часто ты пьешь и что именно? — Каждый день. Водку, — сразу отвечает парень, — Могу разбавлять пивом, с утра, например. — Угу, — хмыкает Онешко, кивая, — со скольки лет ты пьешь? — Лет с пятнадцати, с четырнадцати. — С этого возраста ты начал систематически пить или попробовал? — Юлий наклоняется корпусом тела вперед, устраивая локти на ногах, а подбородок на скрещенных в замок пальцах. — Пить. Психолог, не выдавая удивления, медленно кивает. — Что… послужило причиной? Столь быстрого ответа больше не последовало, отчего Юлий Александрович обострил внимание на лице оппонента. Кашин вздохнул, отсутствующим взглядом смотря куда-то в сторону, сложив губы в тонкую линию. Он достал из кармана руки, начиная потирать пальцы одной ладони другой. Повисла тишина и брюнет не спешил подгонять парня, давая ему время собраться. Он понимал, что причина, кроющая за собой алкоголизм молодого парня, была веской и яркой, скорее всего не освещаемая ранее никому. — Моя мать, — внезапно произносит рыжий, смотря на свои руки. Юлий наклоняет голову, пытаясь разглядеть эмоции парня. — Она начала избивать меня с раннего возраста… За все, что только можно было. В нашей квартире постоянно было много людей… Такая же алкашня, как и моя мать… Как и я теперь, — Даня натянуто и с паузами доставал из себя слова, между тяжело вздыхая и проглатывая вязкую слюну, — они не давали мне спать до поздней ночи, гремя и шумя… Если я просил их быть потише — отхватывал по щам. Либо от матери, либо от ее дружков. Я пытался сбегать из дома, но возвращался и снова получал порцию пиздюлей… Тогда я решил, что и сам буду пить. На зло или нет, я не помню. Я напивался и отключался на ночь, а наутро шел в школу. Даня сделал глубокий вдох и поднял глаза на психолога. — Ты чувствуешь до сих пор в чем-то свою вину, да? Кашин кивает, смотря в серьезные карие глаза. — Спасибо, Даня, — продолжая зрительный контакт, говорит Юлий Александрович. — Что, даже не похлопаете? — язвит с максимально-серьезным видом парень. Юлий закрывает глаза, улыбаясь уголком губ: — Пойдем. Парни забегают в машину, не желая промокнуть под сильным ливнем, быстро закрывая двери автомобиля с хлопком. Даня поправляет волосы, дернув головой, отворачивается корпусом и лицом к окну автомобиля, произнося адрес. Юлий пристегивает ремень и поправляет зеркало заднего вида, кидая взгляд на парня. Поездка была недолгой, наполненной звуком бьющихся капель о лобовое стекло и капот. Никто из не проронил ни слова до самого конца маршрута. Подъехав к панельной пятиэтажке во дворе, кареглазый останавливается на дороге, включает «аварийку», и поворачивается на парня, закидывая локоть на спинку сидения: — Даня, ты большой молодец, правда. Кашин поворачивает голову и молча смотрит. — В какой квартире ты живешь? — Спасибо, что подбросил, — кивает тот, открывая дверь, быстро покидая машину, хлопнув дверью, исчезает в подъезде. Онешко даже не успевает отреагировать, но сразу уезжать не собирается. Он решает посмотреть, какие окна загорятся, чтобы хотя бы иметь представление, на каком этаже тот живет, на всякий случай. Придя домой, Даня, как обычно, не включает свет и поспешно направляется в комнату. Он стоит за шторой и смотрит, как автомобиль психолога медленно начинает удаляться от подъезда. Даня садится на диван и закуривает. Он прокручивает в голове их разговор и понимает, что правда до сих пор не может себя простить. Даня, вопреки всем мифам о рыжих, ненавидел себя всеми фибрами своей души. Души, которая до сих пор почему-то болела, ныла и терзала. Кашин ненавидел свою совестливость и сентиментальность. Он пытался выпить из головы все эти годы жизни. Годы побоев и оскорблений. Годы душевных и физических терзаний. Выпить из головы чувство вины перед матерью, которой отвесил пощечину перед окончательным уходом из дома, когда та начала снова орать и лезть с кулаками. Кашин, несмотря на все уговоры бабушки, с которой он жил, так и не вернулся домой, чтобы извиниться. Извиниться Даня не успел. Кашину, спустя очень долгое время, правда стало немного легче. Докурив, он ложится на диван, пялясь в телевизор и, на удивление, засыпает. Засыпает, даже не надеясь на это и не напиваясь перед.