Accidente

Моя мать часто говорила мне: бойся своих желаний — они имеют свойство сбываться. От себя могу добавить лишь то, что сбываются они в самый неподходящий момент, когда ты готов сделать все, только бы отменить такое «чудо». Например, когда я училась в девятом классе, мне очень хотелось похудеть, естественно, не прилагая к этому никаких усилий. Я была (и остаюсь, что уж там греха таить) весьма ленивым ребенком с весьма сильной любовью к сладкому. Так я мечтала почти год, а потом у меня начал резаться зуб мудрости, и от боли, вызванной еще и осложнениями, я почти месяц не могла нормально питаться. Зато похудела, сбылась мечта идиота. Или когда я грезила о том, чтобы на лето устроиться подрабатывать в одно казавшееся мне чудесным кафе, где персонал всегда был таким приветливым и улыбчивым, причем не только с посетителями, но и между собой. Устроилась, оказалось, что все друг друга ненавидят, стараются подставить, а посетителям частенько продают несвежее. Разочарование, осознание собственной наивности и увольнение. Ну, вы поняли. Такое случается. Правда, в последний раз эта поговорка напомнила о себе слишком жестоко и болезненно. Я мечтала отправиться домой, в свой чудесный и замечательный мир, в котором хотя бы магии не было — и вернулась. Только вот в тот момент, когда уже и не слишком хотела этого. А если быть честной, то совсем уже не хотела. Поймите меня правильно: я скучала по своей матери, коту и здешним друзьям. А уж как я тосковала по современным технологиям (например, моему замечательному и любимому айфону и удобному ноутбуку), сериалам и книгам, словами не передать. Но с другой стороны, я уже почти привыкла жить там, в другой реальности, где существовал небольшой городок Хитерфилд, в котором жила уставшая и заслуживающая счастья мать-одиночка Сьюзен Вандом, компания не самых противных подростков и четверка подростков неприятнее и тупее; где были другие миры, в одном из которых правил своевольный тиран, замечательно сочетавший свою абсолютную сволочную натуру с непередаваемым ехидством и умением целовать так, что подкашивались ноги; где была пугающая меня магия, которая, как оказалось, умела не только калечить, но и спасать, исцелять, защищать. В реальности, где у меня были друзья и даже, в общем-то, любимый мудак мужчина, а также вполне твердые планы на будущее и желание наконец-то заняться не тем, что дается легче, как это было с истфаком, а тем, что мне больше нравится и что интереснее — медициной. И, понимаете, я была уверена, что в моей настоящей жизни не прошло ни мгновения, пока я «отсутствовала». Я ведь уснула ночью дома, а проснулась в больнице уже в теле Вилл Вандом. Судя по всему, девчуля как раз проснулась в моем, потому что и в своем мире я очнулась на больничной койке под рыдания мамы и даже, что было совсем уж неожиданно, нервные возгласы отца. Неожиданно не потому, что он нервничал, а потому что он вдруг снова появился в моей жизни — как я говорила, я была ребенком разведенной пары, и отца я почти не видела, не до меня ему было. Я знатно офигела. Ощутила боль во всем теле, поморщилась и хриплым, полузадушенным голосом поинтересовалась, что случилось и почему я в больнице. Мне успели сказать только «милая, ты была в коме полгода», после чего окончательно ошеломленную меня забрали врачи, чтобы проверить рефлексы и еще какую-то фигню. Когда меня вернули в палату, плачущая мама и нервно икающий папаша рассказали мне следующую историю: примерно полгода назад, двадцать восьмого сентября, я позвонила маме утром с криками о том, что я не понимаю, где я, а когда услышала голос перепуганной родственницы, расплакалась, прокричала что-то про какую-то Сьюзен и бросила трубку. А потом, со слов соседей, выбежала на улицу в одной пижаме и попала под машину, после чего впала в кому. Знаете, в какой момент я очнулась чудесным образом? Когда меня отключали от аппарата жизнеобеспечения, потому что, будучи шестнадцатилетним подростком в депрессии после расставания с парнем, я заявила, что хотела бы, чтобы мне позволили умереть. Вот то ли мама всегда меня всерьез воспринимала, то ли мне стоит задуматься об ее истинном отношении ко мне. Очевидно, что в моем теле оказалась ошарашенная происходящим Вилл Вандом. Конечно, сначала я подумала то, что подумал бы любой нормальный человек: я сошла с ума. Насмотрелась детских мультиков, вообразила себя Вилл Вандом, бросилась под машину, а потом мое подсознание, собрав всю имеющуюся у меня фантазию, во время комы позволило мне «побывать» в другой реальности. Версия прекрасная и логичная, но все вокруг твердило об ином, и я даже сейчас не о ноющем от тоски сердце. Например, когда я вернулась домой, на моей подушке почему-то обнаружился простой кулончик с серебряной цепочкой и крупным необработанным аметистом — ровно таким же, какой мне вручил Фобос. И я определенно точно помнила, что такого украшения у меня не было, что подтвердила мама вопросом, кто это мне такое подарил. Пришлось соврать, что я нашла на барахолке за полцены, а рассказать забыла. Еще одним аргументом было внезапное появление у меня на груди родимого пятна, ровно в том месте, куда вонзился кинжал урода-Калеба. Светло-розовое, крупное, как будто бы лужица выцветшей крови, оно теперь красовалась у меня на сиськах. По заключениям врачей, во время аварии это место не пострадало, а на вопрос, откуда эта хрень взялась, доктора разводили руками и лишь заверяли меня, что это не рак. И на том спасибо. Апофеозом всего этого и окончательным подтверждением того, что я не сумасшедшая с хорошей фантазией, стало то, что я, тоскливо сидя на диване дома и размышляя о том, что мне не вернуться больше в ставший уже тоже моим мир, а также о том, что мне уже двадцать один (исполнилось, пока я была в коме), от скуки направила палец на лежащую неподалеку книгу и, прошептав заклинание, попыталась поднять ее в воздух. И она поднялась. Из-за данного происшествия я этим самым воздухом и подавилась, а книга упала на пол с громким стуком, на который прибежала мама. Я, пытаясь справиться с искренним изумлением и заодно с кашлем, сказала, что просто уронила книгу. По факту, я не солгала. Полдня я ходила конкретно офигевшая от поворотов моей жизни, а вечером, когда мама, которая временно жила в моей съемной квартире, пошла спать в другую комнату, я попыталась повторить свой трюк. Магия получалась у меня просто ужасно, но получалась. На полном серьезе. Пришлось даже заснять себя на телефон, чтобы удостовериться, что я все же не съехала с катушек. Пока что я могла только поднять в воздух и немного передвинуть какие-нибудь маленькие объекты, а еще на кончиках пальцев искрили молнии, но это была самая настоящая магия. Мне вспомнились слова Фобоса о том, что умение творить колдовство идет от души, а не тела. Оно лишь сосуд, проводник. Мое сердце пропустило удар, я радостно улыбнулась, осознав, что все произошедшее было реальным… … А потом позорно расплакалась, утыкаясь в подушку, чтобы не разбудить маму. Вообще-то на слезы я имела полное право, я все же умерла! Умерла и воскресла! И потеряла тех, кого любила и к кому была привязана, уже второй раз, и все это меньше, чем за год… Короче говоря, у меня началась самая настоящая депрессия. В университет я не ходила, ибо пропустила слишком много и был смысл просто остаться на третьем курсе в следующем году. Напрягаться слишком сильно мне было нельзя, поэтому спорт отпадал. Друзья периодически навещали, но я успела слишком сильно отвыкнуть от них, поэтому испытывала неловкость при общении. Вот и оставалось только тискать кота и болтать с мамой. Я сильно похудела, ибо мне даже есть не хотелось, а еще покрасила волосы в красный, поняв, что привыкла уже к той своей внешности. Да и алые прядки напоминали о том мире, о Фобосе, о моих друзьях… В общем, повод ныть у меня был, и я пользовалась им на полную. Месяца три спустя, когда в Нью-Йорк пришло лето, а моя депрессия совсем уж затянулась (меня даже попытались впихнуть психотерапевту, но я отказалась, а заставлять ходить принудительно не было никаких оснований), мама взяла привычку периодически выпихивать меня на улицу. Ну, чтобы не волновать родственницу, приходилось выходить и гулять; правда, в основном я сидела в парках или кофейнях. — Я куплю молоко, когда пойду обратно, — крикнула я из прихожей, надевая балетки. На улице было жарко, поэтому я предпочитала легкие платья и такую же «прохладную» обувь. Перебросив через плечо сумку с книгой, деньгами и наушниками, я направилась к выходу, подхватив ключи. — Пока, милая! — прокричала мне вслед мама, и я, улыбнувшись, закрыла дверь. Я очень люблю свою мать, но за последние несколько месяцев совместного житья мы устали друг от друга. Поэтому я была рада тому, что завтра она собиралась наконец уехать к себе, раз уж мне стало лучше и вообще я уже была практически в порядке. Вздохнув, я спустилась по лестнице, выходя из дома и направляясь в одно из любимых кафе, где был замечательный холодный чай. Кофе там, наверное, тоже вкусный, но мне этот напиток вообще не нравился, и употребляла я его только в тех случаях, когда нужно было взбодриться. Фобосу, кстати, кофе тоже не понравился, но вспоминать о тиране сейчас было больно. Я поздоровалась уже со знакомыми бариста, заказала и, забрав напиток, присела за столик у окна, достав книгу и погрузившись в чтение. Так прошли полчаса, и после я засобиралась домой: этого времени было достаточно для успокоения моей мамы. Сложив вещи в сумку, я отнесла стакан на прилавок, улыбнувшись поблагодарившей меня продавщице-бариста Холли, и вышла за дверь. Почему-то я замерла, на улице промедлив буквально на доли секунды возле выхода, и какое-то внутреннее чувство заставило меня обернуться… … чтобы врезаться носом в чью-то грудь и услышать сдавленное «черт!», пошатнуться и внезапно оказаться приобнятой за плечи кем-то, кто помог мне удержать равновесие. А потом я подняла глаза и увидела Фобоса. Это был он. С длинными светлыми волосами, собранными в хвост, своей дурацкой, но, признаюсь, привлекательной бородкой, холодными и удивленными зелеными глазами… Одет он был в светлую рубашку с закатанными до локтей рукавами и классические брюки. И смотрел княже так, как умел, наверное, только он: высокомерно и с толикой презрения, но при этом заинтересованно и слегка взволнованно. Это у него считалось за привязанность. Мы молча разглядывали друг друга несколько секунд, после чего я, уступив инстинктам, подалась вперед, вставая на носочки, и, обняв мужчину руками за шею, вовлекла его в горячий, настойчивый поцелуй, игриво прикусывая нижнюю губу. Фобос замер на миг, после чего, обхватив руками уже мою талию, ответил, коротко рыкнув, от чего у меня по коже пробежали мурашки. Мой Князь. Мой. А в следующий миг я отшатнулась, запоздало понимая, что этого просто не могло быть. Не могло. Мой Князь остался в другой реальности, в той, где существовал Меридиан, тираны и магия (ну, ладно, магия, как оказалось, осталась со мной). Мы оба тяжело дышали, во все глаза вновь рассматривая друг друга. Еще бы, если бы меня поцеловал незнакомый человек, я бы тоже обалдела. — Вау. Так передо мной еще не извинялись за неожиданное столкновение, — до боли знакомо ухмыльнулся мужчина, склонив голову набок. И голос тот же, и повадки… Неужели?.. — Я… Это правда ты?.. — пискнула я, пытаясь вновь обрести контроль над собой и своим голосом. Дышать было трудно, а в душе смешались надежда и отчаяние. — Правда я. Только тебе придется уточнить, кто именно, — фыркнул тот, кто был так похож на Князя, и протянул мне руку. — Филлип Рэйджем*, — представился он, и я неуверенно улыбнулась, пожимая ему руку. — Позволю себе спросить… Твое имя случайно не Валери? — вдруг поинтересовался Филлип, и я чуть не подавилась воздухом. Изумилась я настолько сильно, что даже не посмеялась мысленно насчет фамилии мужчины и того, как она ему (точнее, тому, на кого он так похож) подходит. — В-Валери Мастерсон. Но разве мы знакомы?.. — удивленно спросила я, судорожно сглатывая и пытаясь понять, сплю я или это все происходит на самом деле? Или это еще одна моя кома? — Если я скажу, откуда я тебя знаю, это прозвучит как бред сумасшедшего, — покачал головой Филлип. Я хмыкнула, вздернув бровь. — Я поцеловала тебя спустя четыре секунды после того, как мы встретились. Неужели твой рассказ более чокнутый, чем мое поведение? — задала риторический вопрос я, заставив мужчину усмехнуться и пожать плечами. И каждый жест был просто безумно знакомым, привычным, родным… И в то же время бесконечно чужим. — Ты снилась мне. Много месяцев подряд. В очень странных снах, и, поверь, я бы предпочел, чтобы странность заключалась в интимной стороне процесса, но нет, — произнес Филлип, и я невольно улыбнулась, ощущая, как внутри все сжалось. — Дай угадаю. Сны о странных королевствах, где ты был правителем и умел колдовать, а еще учил этому меня? — уточнила я. Филлип завис. На полминуты точно. Он стоял, ошеломленно глядя на меня, и это напомнило мне первую встречу с Фобосом и его ступор после вопроса «нахрена?». — Вот теперь ты просто обязана со мной выпить кофе и все обговорить, — вымолвил наконец Филлип, но тут же хитро прищурился. — Хотя, если я не ошибаюсь, ты, как и я, кофе не любишь, — уточнил он, а я невольно улыбнулась. Тоже не любит кофе. Как я. Как Фобос. В тот же момент я вспомнила теорию существования параллельных вселенных и подумала о том, что это, должно быть, тот Фобос, который родился и вырос в моем мире. Конечно, это все же не мог быть именно мой княже, и я точно не собиралась просто заменить человека, которого любила, его двойником… Но я не могла удержаться от любопытства. Не могла не попытаться узнать больше о том, кто был так похож на моего любимого тирана. Я вскинула голову, кивая. — Пожалуй, мы можем выпить по стаканчику холодного чая, — произнесла я, вновь улыбнувшись и получив в ответ привычную и почти родную усмешку. И когда мы, устроившись за столиком, обсуждали странные сны и совпадения, а потом незаметно перешли к разговорам о политике, истории и медицине, я, порой смеясь над язвительными ответами Филиппа, подумала о том, что, может быть, я смогу жить дальше. Может быть, я буду даже счастлива.