Вода, кровь и акулы

Кисаме чувствовал опустошенность. Почти все джинчуурики были пойманы, часть Акацуки перебили, а Итачи-сан уже направлялся на бой со своим младшим братцем. Он не мог тянуть. Болезнь быстро прогрессировала, казалось, что его просто что-то сжирает изнутри. Хошигаки было больно смотреть на своего друга в таком состоянии. И ведь ничем он не мог ему помочь. Совершенно ничем. Желаю вам умереть с честью, Итачи-сан. Кисаме понимал, что больше он своего друга не увидит, не поговорит с ним, ничего. Даже не получит от него моральную затрещину, на которые тот не скупился, чтобы показать насколько кто-то не прав. Это было… грустно? Да, определённо. Больно? Безусловно. Считал ли Кисаме этот бой бессмысленным? Нет. Его друг должен был освободиться от болезни и спокойно умереть. Но хотел ли этого акула? Нет. Он не хотел потерять одного из двух дорогих ему людей.

***

— Акула? — Касаи удивленно осмотрела стоящего на пороге её квартиры нукенина, который выглядел, как побитая собака. Ему было больно — это чувствовалось каждой клеткой тела. — Проходи… — Пробормотала рыжая, отходя от двери и впуская Кисаме, который коротко кивнул и зашёл в небольшой коридор. Кооригаши быстро переместилась на кухню, разделённую с гостиной барной стойкой, и достала из глубины какого-то ящика коньяк, а волосами вытащила бокалы. Краем глаза она заметила, как Кисаме сел на диван, скинув предварительно с себя Самехаду и плащ. Касаи вздохнула. Вряд ли она могла сейчас чем-то ему помочь. Но поговорить стоит. — Что произошло? — Осторожно спросила женщина, подавая ему бокал с алкоголем и присаживаясь рядом. Кисаме откинулся на спинку дивана и забрал из рук рыжей коньяк. Он молчал, изучая узор на обоях и медленно встряхивая жидкость в бокале. Мужчина о чем-то думал и пытался сформулировать в мыслях то, что хотел сказать. Касаи же села по-турецки и сделала маленький глоток. Горько, кошмар, как горько, даже виски не сравниться с этой гадостью, а пищевод будто обдало кипятком. Женщина услышала, как Кисаме резко выдохнул и залпом выпил все содержимое бокала. — Скажи, рыжая, как бы ты хотела умереть? — Касаи вопросительно изогнула бровь. — С чего такие расспросы? — Женщина прищурила глаза и посмотрела на мрачного Хошигаки, который уже налил себе в бокал очередную порцию коньяка. — Просто ответь. — Голос Кисаме был тихим. — Я бы хотела, чтоб хоть один человек, но помнил обо мне после смерти, а умереть… Однозначно не в одиночестве и за что-то важное. — Женщина мрачно хмыкнула, делая глоток коньяка. — Итачи-сан, скорее всего, уже мертв. — Глухо отозвался акула, пристально посмотрев на Касаи. — А? — Рыжая ошарашено похлопала глазами. — Почему? — Он был… болен, и сейчас, чтобы умереть не от этой гадости, сражается с младшим братом… или уже сразился. — Хошигаки тяжело вздохнул. — Кем же Учиха был для тебя? — Спросила Касаи, придвигаясь чуть ближе к нукенину и наваливаясь на него. Кисаме вздрогнул, но не оттолкнул ее. — Другом, если можно так выразиться. Повисла тишина, нарушаемая лишь стуком начавшегося дождя и щелчками секундной стрелки. Кисаме медленно опустошал свой бокал, а Касаи смотрела на синевато-серую руку мужчины, покрытую шрамами и мозолями, и думала. Думала о матушке Судьбе, о ее законах, думала о том, что можно было бы договориться с Мей и вернуть Кисаме в деревню, которую он все-таки любил, хоть и особо это не показывал. — А теперь, Кисаме, задам встречный вопрос. — Хошигаки вопросительно посмотрел на рыжую. — Как бы ты хотел умереть? — За главную для Акацуки цель, за информацию, за близкого человека. — Медленно, будто смакуя каждое слово, отозвался акула, проведя пальцами по длинной рыжей пряди волос. — Не умирай, как это происходит во сне, Касаи. Не надо. — Почему? — Я не хочу, чтобы ты сдохла. — Кооригаши, чтобы не наорать на Кисаме, закусила губу и со стуком поставила на столик почти полный бокал. Она резко схватила его за щеки и повернула голову акулы в свою сторону. — Будто мне будет легко и радостно, когда ты сдохнешь. — Прошипела рыжая ему в лицо. — Да похер мне, что ты нукенин, преступник. Все мы не святоши. Но я не дам тебе умереть одному. Не дам. — Хех. — Кисаме привычно усмехнулся, оскалив острые зубы. — Ты мне дорога, рыжая. — Касаи нервно рассмеялась, прислонившись к его лбу своим. — Ты мне тоже, акула.