Между страницами Тетради

По темной-темной улице, по желтым пятнам фонарей – топ-топ, шаг в шаг – клац-клац, клац-клац. Собачьи когти по камням, собачье дыхание на спине, собачий взгляд уперся в спину – не останавливайся, не оборачивайся, не беги! Даже если очень страшно. Но Нацумэ Такаши… больше не боится. Топ-топ, топ-топ – дорога со школы длинна, дорога со школы одинока, но впереди еще хуже, еще страшнее. Дом стоит на пригорке, покосившийся дом с облупленной дверью, а внутри – густой дым, а внутри – пустой стол, и мутные глаза, и жадные пальцы, от которых уже не спрячешься, забившись под кровать. Очередная родственница, имя которой двенадцатилетний мальчик даже не пытается запомнить, любит мужчин и их деньги, но если с первым у нее проблем не возникает, то с обеспеченностью у ее многочисленных партнеров явно нелады! Так что на ужин и надеяться нечего – вот уже почти неделю Нацумэ ночует в старом полуразвалившемся храме, чьих полутора стен хватает разве что на то, чтобы отпугивать недалеких духов, но, похоже, его опекунша даже не заглядывает в тот закуток за старым шкафом, что был выделен незваному приемышу для сна… и, сказать по правде, мальчика это скорее устраивает, чем огорчает: по крайней мере, ему не врут. Никаких обещаний. Никакой лживой привязанности. Никаких попыток сделать его «нормальным», удобным ребенком для очередной приемной семьи, который будет послушно ходить в школу, делать уроки и не выделяться в глазах учителей. Нацумэ всего двенадцать лет, но он уже научился прятать свои странные глаза за отросшей челкой и не говорить правду, даже если спрашивают. Научился врать, отговариваясь ничего не значащими словами, мило улыбаться… и никому не верить. Ни людям, ни духам… …за одним-единственным исключением. Клац-клац. Клац-клац – старый пес идет по следу, старый пес. Его глаза почти не видят, его уши плохо слышат – но чуткий нос уткнулся в землю, потому что когда-то старый Хозяин велел ему встречать внука из школы, а собачье сердце слишком велико, чтобы отказаться от выполнения долга даже после смерти. Его старое тело давно истлело и рассыпалось пылью, но стучат по камням когти, блестят в неверном свете фонарей клыки, и дорого поплатится любой, кто посмеет обидеть ребенка, возвращающегося по горной дороге домой. Старикам не верят, над их россказнями смеются – но матери разрешают детям допоздна задерживаться в школе, отцы не торопятся звонить в полицию, если ребенок задерживается до девяти вечера, а сами ребята с улыбками возвращаются домой, пиная по дороге пустую банку из-под газировки… Дзынь-бум-бам-бам-бам-бам… бам. И окури-ину, как всегда, останавливается, заинтересованно настораживая уши. Нацумэ Такаши уже давно привык к присутствию духов всех мастей. Добрых и злых. Доставучих и не очень. Они для него стали погодой, природным явлением, от которого не спрятаться, не сбежать… Но это вовсе не значит, что даже дождливая хмарь не сможет доставить тебе никакой радости. Дзыньк! Если встретил окури-ину – не останавливайся… – Спасибо, что проводил. …не оборачивайся… Мах-мах-мах – ходит из стороны в сторону сотканный из черной дымки собачий хвост. …и не беги. Пес-провожатый помчится следом, вцепится, вгрызется, разорвет!.. – Хочешь поиграть? Тогда лови! – и, разбежавшись, маленький мальчик швыряет грохочущую банку прочь – дзынь-бам-бам-ба-ба! – а предовольный призрак бросается следом – он выполнил работу, он может отдохнуть! – и хлопает лапами по несчастной банке, заставляя ее крутиться в воздухе… хорошо, что в такое время суток на улице уже никого нет! Но до самого храма, до тех пор, пока Нацумэ Такаши не спрячется за скрипящими раздвижными дверями, черный пес идет за ним по пятам. И этой ночью, как и всю неделю, маленького мальчика никто не беспокоит.

Конец.